Вторжение
Шрифт:
Стил замолчал столь же внезапно, как и начал. Похоже, он сам был потрясён таким взрывом эмоций. Он медленно выпрямился, пытаясь взять себя в руки, и Тим увидел, что его большие глаза повлажнели. По тёмной скуле поползла единственная слеза. Стил повернулся и неверными шагами направился к своему креслу. Рухнув в него, он опустил голову на руки — и всхлипнул.
Тим сидел, не в силах сдвинуться с места; у него окаменели все мышцы. Несколько секунд он с изумлением смотрел на Стила и отвёл глаза. Порывшись в кармане рубашки, он вытащил пачку сигарет и, не поднимая глаз, стал раскуривать одну из них. Он слышал, как рядом с ним раздавались звуки сдавленных рыданий. Тима охватило раздражение. Он чувствовал себя так, словно какой-то неуравновешенный судья ему одному вынес приговор за преступления, которые совершали другие. Какого чёрта ему надо быть свидетелем этих интимных сцен гнева и скорби? Почему не президент, не Джордж Уоллес, не мэр Чикаго — да кто угодно, в конце концов? Почему именно он, Тим Кроуфорд?
— Вот так, белая мразь, теперь ты все видел, — тихим сдавленным голосом сказал Стил. — Ты видел, как плачет черный человек.
Он помолчал, с горечью переживая эту сцену. — Да, все мы, и слабые, и сильные, можем проливать слезы. Слезы черной силы.
Ему было тяжело и неприятно слышать эти звуки — но они быстро смолкли. Стил откашлялся и высморкался, и краем глаза Тим заметил, как мелькнул белый платок, когда Стил вытирал глаза. Хотя Тим осознавал, что эта сцена длилась не больше минуты, она казалась ему бесконечной. Высокий чёрный человек встал, повёл плечами и снова повернулся к окну. Во внезапной вспышке озарения Тим понял, что если бы Стил не заплакал, он мог бы дать Тиму пощёчину.
— Вот так, белая мразь, теперь ты всё видел, — тихим сдавленным голосом сказал Стил. — Ты видел, как плачет чёрный человек. — Он помолчал, с горечью переживая эту сцену. — Да, все мы, и слабые и сильные, можем проливать слёзы. Слёзы чёрной силы. — Он снова помолчал. — Вам в это трудно поверить — но мы плачем и из-за вас. — Стил мотнул головой в сторону Тима. — Мне осталось сказать вам немногое, Кроуфорд — всего две вещи. — Теперь тон у него был жёстким и сухим. — Первое. Я хочу, чтобы эти документы к шести часам были подписаны. И второе — чёрт бы побрал вас, ваших пап и мам и всё остальное белое отродье!
Направившись к дверям, он рывком распахнул их и вышел. Захлопнул он их с такой силой, что задребезжал язычок замка.
Несколько минут Тим сидел недвижимо, пока не почувствовал, как догоревшая сигарета обжигает ему пальцы. Он машинально растёр её в медной пепельнице на подлокотнике.
Он услышал в холле звонкий голосок своей дочки: — С вами что-то случилось, мистер Стил? — И его тихий мягкий голос: — Да, Холли — только давным-давно… Давай-ка найдём твоего брата.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Любой специалист по военной топографии высоко оценил бы Фейрхилл как идеальное место, где предстоит обороняться малыми силами. Его очертания и внешний вид представляли на удивление удачные возможности для стойких и бдительных защитников, полных решимости не отступать ни на шаг. Шестьдесят пять акров поместья были вытянуты в виде неправильного прямоугольника. Со всех четырёх сторон местность плавно вздымалась к той точке, где стоял кирпичный дом колониального стиля со своими одиннадцатью комнатами и размещались остальные строения. Одна из длинных сторон прямоугольника тянулась вдоль Дрейкс Корнер-роуд, а короткая граничила с Грейт-роуд, которая, миновав последние дома Принстона, уходила на северо-запад. Автомобилисты, покидающие университетский городок по Грейт-роуд, проезжали мимо поместья Кроуфорда, которое располагалось в нескольких милях слева от них.
Густые заросли хвойных деревьев и плотный подлесок почти полностью скрывали дом и окружающие его лужайки от взгляда с автотрассы и тот же самый лес обступал три стороны прямоугольника, оставляя рядом с домом открытый проём лишь с западной стороны. Здесь зелёное ухоженное пространство, размерами примерно в футбольное поле, плавно спускалось книзу, переходя в спутанные заросли тимофеевки, которые тянулись ярдов на сто пятьдесят, вплоть до границ владения. Они были отмечены выщербленными каменными столбами, которые поставил какой-то неизвестный земледелец ещё во времена Революции. Столбы были доверху заплетены жимолостью, плющем и ежевикой. Западнее стоял сравнительно новый дом бездетной пары мистера и миссис Пекинпа.
Фасад дома Кроуфорда — Бен Стил называл его усадьбой — был скрыт огромным дубом и посадками клёнов и гикори, которые венчали вершину холма. Непосредственно рядом с домом росли приземистые кизиловые деревья. Подъездную дорожку, которая по дуге, минуя нижний угол владений, тянулась до пересечения с Дрейкс Корнер и Грейт-роуд, обступали рощицы белоствольных берёз и редкие буки. Газон с задней стороны дома простирался ярдов на пятьдесят, уступая место густым зарослям на склонах холма. Сквозь лес бежала тропинка до родника, который журчал среди валунов и упавших веток, наконец сливаясь со Стони-брук на западной окраине Принстона.
Стил и его люди, прихватив с собой спальные мешки, разбили свой бивуак на полу в гостиной. Вахты они несли по очереди. Когда один человек стоял на страже перед домом, а другой — с задней стороны, Стил мог быть уверенным, что к дому никто не подойдёт незамеченным. Часовые вряд ли могли попасться кому-то на глаза, поскольку скрывались в густом кустарнике и за стволами деревьев. Заместитель командира Стил свято соблюдал непреложный воинский закон: главное — захватить господствующую высоту. Незащищённой она оставалась только с одной стороны — сверху.
Именно это простирающееся над домом воздушное пространство знойным воскресным утром привлекло внимание Лиз Кроуфорд. Может, ей бросился в глаза длинный инверсионный след реактивного лайнера, который, снижаясь, по широкой дуге прошёл над Фейрхиллом, целясь на аэропорт в Ньюарке, что лежал в тридцати пяти милях к северу. Высоко в мареве неба мелькнуло, как макрель в мутноватых тропических водах, блестящее тело «Боинга», который держал курс на восток в международный аэропорт имени Джона Ф. Кеннеди. Но что бы там ни было, Лиз, шлёпая в сандалиях по комнате Холли, не могла отделаться от мыслей об этом измерении. Поскольку Вивика была в отпуске, она убрала постель и наводила в комнате порядок. Обычно по субботам и воскресеньям этим занималась Вивика, а в остальные дни работы по дому выпадали на долю Доры. И как бы Лиз ни нравились аккуратно убранные постели и ухоженные комнаты, сегодня она сожалела об обстоятельствах, которые вынудили её заниматься этими делами. Тем не менее, хорошо, что можно заняться хоть чем-то, дабы не маяться воскресным бездельем. Вивика может вернуться в начале следующей недели, точнее, через девять дней, начиная со вчерашнего… как далёк казался этот день, вечером которого чёрные люди вторглись в дом Лиз и взяли её в плен!
Холли и Скотта она оставила на кухне вместе с Пёрли Уиггинсом, который, несколько минут пробыв в библиотеке, выскочил из неё с предложением помыть посуду, оставшуюся после завтрака. Установив рядом с собой портативный телевизор, он стал разгребать посуду в раковине, но высокое сопрано, которым белая певица исполняла церковные песнопения, было явно не во вкусе Уиггинса, и он выключил приёмник.
Как ни странно, несмотря на страх неизвестности, с которым был сопряжён каждый шаг Лиз по дому, она совершенно не опасалась ни Марша, ни Уиггинса. Марш казался совершенно безобидным, постоянно дурачась с детьми и смеша их; Лиз пришла к выводу, что такой суматошный и болтливый человек, как Уиггинс, ни для кого не может представлять угрозы. У него единственного среди всех четырёх чёрных не было причёски в стиле «афро». Хотя объяснение тому было довольно простое. Волос у него на голове оставалось немного, этакий седоватый венчик, который придавал ему вид пожилого монаха с тонзурой. Когда Лиз вышла из кухни, Скотт как раз рассказывал Холли и Уиггинсу свой последний сон, полный нелепых фантастических картин, как по дому бродят стада розовых жирафов и грызут потолок. Каждый раз, как Скотт останавливался перевести дыхание, Холли с умным видом кивала и говорила: «Я знаю».