Вторжение
Шрифт:
По ночам городом правили беды и несчастья. С половины двенадцатого Леви пришлось ответить на 197 звонков — по одному через две минуты; молчаливый компьютер фиксировал каждый из них и, внимая стонам города, сортировал призывы о помощи, донося их до слуха патрульных и стажёров, которые курсировали по городу, прислушиваясь к бормотанию в наушниках.
На диспетчерском пункте связи стояла полная тишина. Дежурная часть занимала целый этаж новенького, с иголочки, здания управления полиции на углу Парк-Роу и Перл-стрит. Нортону Леви было двадцать лет, то есть, он находился в таком возрасте, когда человек ещё позволяет себе размышлять о великом и низменном, которые чередуются в жизни, как слои крема и теста в пирожном и, начав работать в полиции, он ещё не успел привыкнуть к контрастам бытия. Здесь он сидел в полном комфорте в прохладной кондиционированной атмосфере; звукоизоляция поглощала все посторонние звуки и вокруг господствовали компьютеры, которые, найдя оптимальное решение, выдавали указания. Тут не было слышно гула голосов, ибо каждый из дежурных за длинными столами тихо разговаривал с незнакомым абонентом при помощи микрофона, смонтированного с наушниками. Лица коллег Леви были бесстрастны, на них не отражались ни стоны, ни страдания большого города, ибо человек был не в силах вынести их напор, если принимать его близко к сердцу. За пределами этих глухих стен город пускал в ход кулаки и битые бутылки, бежал, дрался, стрелял, резал, кричал, истекал кровью, рычал от ярости и плакал от отчаяния. И так было из века в век, так жили поколения, от которых не осталось и следа, так будет и впредь, пока не иссякнут реки крови, и город не начнёт умирать.
Но здесь, заключённый в четырёх стенах, стажёр Леви был всего лишь будущим полицейским, исполнявшим свои служебные обязанности. Через четыре месяца он даст присягу патрульного, сменит свою серую форму на синюю, получит право носить в новой кобуре на поясе револьвер 38-го калибра и, полный гордости, смешанной со страхом, начнёт патрулировать улицы.
До семи утра оставалось несколько минут, и когда на улицы упали первые лучи восходящего солнца, поток жалоб и призывов о помощи несколько сократился. Успокаиваясь, измученный город погрузился в беспокойный предутренний сон. Но диспетчерская, этот склеп, залитый ярким светом флуоресцентных ламп, даже не заметил перехода от ночных сумерек к рассвету, хотя звонков стало раздаваться куда меньше. Телефон Леви молчал вот уже девять минут. На большом дисплее на стене не горел ни один из сигналов, возвещающих об особых ситуациях — от общей боевой готовности до снежных заносов, транспортных пробок и отключения электроэнергии. На нём было лишь выписанное по буквам выражение, которое надо было раздельно сказать любому пуэрториканцу, направляя его к испаноговорящему патрульному. Компьютеры ещё не обладали лингвистическими способностями.
На панели перед Леви вспыхнул зелёный огонёк и тут же в наушнике раздался глуховатый голос:
— Юг Манхэттена, юг Манхэттена. — Кто-то в нижней части города набрал общеизвестный номер полиции 911.
Леви сказал в микрофон:
— Дежурная служба полиции. Оператор семнадцать. Чем могу вам помочь?
— Ага. Понимаете… — Судя по задыхающемуся голосу, говорил молодой человек. — Понимаете, тут этот парень…
— Спокойнее, — сказал Леви. — Говорите помедленнее. Не волнуйтесь.
— О’кей, но тут человека застрелили. Он лежит на тротуаре.
— Адрес, пожалуйста.
— На Орчард. Орчард, сразу же на углу Брум. Под ним лужа крови. Я думаю, он мёртв.
— Орчард, угол Брум?
— Да. У счётчика автостоянки. Перед магазином Хайми.
— Назовите, пожалуйста, ваше имя и номер телефона.
Говоривший повесил трубку. «Так и должно быть», подумал Леви. Когда речь идёт о насильственных преступлениях, половина звонков прерываются на полуслове.
Он нажал несколько клавиш на панели, и на небольшом экране над клавиатурой сразу же высветились слова:
«Предположительно УПН (убийство; причина неизвестна). Манхэттен, район первый, участок седьмой, угол Орчард и Брум. Опер, семнадцать».
Системы невидимого компьютера, по которым пульсировали электрические импульсы, приняв и оценив сообщение, сразу же нашли ближайшие к месту происшествия патрульные машины, ввели информацию в память их портативных компьютеров, после чего передали её следующему звену, которому предстояло действовать в таких случаях.
Через три секунды на панели радиооператора в соседней комнате вспыхнул зелёный огонёк. Перед ним была ярко освещённая цветная карта нижнего Манхэттена, и под ней появилось то же сообщение:
«Предположительно УПН, Манхэттен, район первый, участок седьмой, угол Орчард и Брум. РПМ (радиофицированные патрульные машины) А, В, В».
Сверившись с освещённой картой, диспетчер определил, что машина Б находится к месту происшествия ближе, чем машины А и В. Он нажал кнопку связи и бросил в микрофон:
— Дэвид-7, Дэвид-7. Проверить УПН на Орчард рядом с Брум. Проверить УПН на Орчард рядом с Брум. Выполняйте.
Патрульная машина «Дэвид» курсировала к северу от Аллен-стрит, которая определяла западную границу седьмого участка. Она тянулась вдоль железных перил по обочинам, садовым скамейкам и чахлым деревьям с закопчёнными листьями. Днём здесь сидели старики, стараясь урвать у растительности те немногие глотки свежего воздуха, которые прорывались сквозь клубы выхлопных газов. «Дэвид», «седан» бело-зелёной раскраски, на крыше которого помаргивали огоньки, напоминающие своими линзами вытаращенные глаза жука-плавунца, набрав скорость, повернул направо на Брум-стрит и остановился на углу Орчард.
Перекрёсток образовывали старые кирпичные многоквартирные дома в пять и шесть этажей. На стенах их лежала многолетняя грязь, под покровом которой дома были неотличимы друг от друга. Зелёная пожарная лестница, которой минуло уже несколько десятилетий, изгибаясь, как лоза плюща, спадала от квартиры к квартире. Брандмауэр соседнего здания был украшен десятифутовой рекламой женского белья. Выцветшая от времени женская фигура напоминала украшение на носу пиратской шхуны. Выходившие на улицы витрины предлагали развалы рубашек, маек, трусов и столового белья. Орчард и Брум ещё спали, но к девяти утра на тротуарах начнётся толчея покупателей. В субботу, соблюдая еврейский шабат, торговые точки не работали, но по воскресеньям этот район кишел продавцами и покупателями.
Оказавшись на Орчард, полицейские в машине огляделись. Они сразу же обратили внимание на группу из полудюжины мужчин и одной женщины, стоящих примерно в пятнадцати ярдах к югу от Брум-стрит. Патрульный Пит Диграсиа подвёл машину поближе и притёрся к обочине, автоматически отметив время, когда он увидел тело жертвы. Было 6:53 — стажёр Леви передал данные, полученные от неизвестного человека, ровно две минуты назад.
Пострадавшим был негр. Верхняя часть корпуса покоилась на тротуаре; левой рукой он обхватил основание столбика счётчика. Ноги безвольно, как у поломанной куклы, свисали с бордюра на проезжую часть улицы. На груди и вообще на передней части тела не было заметно никаких ранений, но под левым плечом была видна лужица крови. На нём была зелёная спортивная рубашка — с открытым воротом, мятая и пропотевшая — чёрные брюки, носки и лёгкие коричневые туфли. Диграсиа склонился над телом. Повёрнутая в сторону голова окоченела в этом положении и застывшие глаза смотрели прямо перед собой. Диграсиа прикинул, что человек убит совсем недавно.
По рации из машины он связался со своим диспетчером.
— Сообщает «Дэвид-7». Подтверждаем УНП на Орчард к югу от Брум. Тело чёрного мужчины, примерно тридцати лет, лежит на тротуаре. Предположительно выстрел или ножевое ранение в спину. Всё. — Не прошло и минуты, как у обочины остановились две другие патрульные машины.
Ещё через несколько минут вокруг тела собрались две дюжины полицейских, которых подняло по тревоге сообщение из дежурной части штаб-квартиры. Непонятно откуда тут же возникла компания зевак, и трём патрульным пришлось взять на себя обязанности охранников, оттесняя толпу. Теперь окна на верхних этажах кишели зрителями; многие из мужчин были голыми до пояса, а женщины в ночных рубашках или домашних халатиках. Где-то с подоконника свалился цветочный горшок и с треском раскололся о тротуар. Ребятишки перекрикивались из окна в окно.
Несмотря на кажущийся беспорядок, с которым полицейские суетились вокруг тела, всё шло заведённым порядком. Под наблюдением сержанта патрульный Диграсиа осмотрел одежду жертвы. Детективы из седьмого участка сновали в толпе в поисках свидетелей и опрашивая жителей близлежащих домов. Операторы из фотоотдела полиции снимали распростёртое тело с самых разных точек. Фельдшер из отдела коронёра, осмотрев труп, пришёл к выводу, что причиной смерти явилось пулевое ранение. Он предположил, что в жертву стреляли с близкого расстояния. На её руках не было следов травм и ранений, и специалист из передвижной полицейской лаборатории, смазав подушечки пальцев тушью, снял десять дактилоскопических отпечатков. Отдел убийств, исследовав одежду трупа, нашёл на внутренней части воротничка рубашки метку прачечной. Детективы отдела баллистики осматривали местность в поисках пуль или гильз, хотя они не сомневались, что убийство произошло где-то в другом месте, а тело привезли и бросили на Орчард. Труп накрыли бумажной простынёй. Через пятьдесят семь минут после того, как стажёр Леви ответил на тревожный звонок, безжизненные останки неизвестного чёрного мужчины погрузили в фургон из морга, который и доставил его в соответствующее подразделение больницы Бельвью. Появится ещё одна строчка в полицейском отчёте о «необычных» происшествиях, что подавалась дважды в день, хотя уличное убийство было более, чем обычным, происшествием. В этом году отделу убийств полиции Нью-Йорка приходилось выезжать по таким вызовам три раза на дню.