Введение в человечность
Шрифт:
Мужчина, обсосав ножку, бросил косточку пушистому подхалиму. Я не понял! А как же мы?!
– Золя, или я ничего в этой жизни не смыслю, или этот проглот безо всякого стеснения ест то, что по священному закону предков полагается нам, домашним насекомым. Я не прав?
Секретарша грустно покачала усами.
– Безусловно, Агам, вы правы, - сказала она, - но попробуйте объяснить это Бруску.
– Кому?
– мне показалось, что Золя упомянула некое деревянное изделие.
– Бруску, - повторила она.
– Этого "проглота", как вы изволили выразиться, Вася,
Я рассмеялся:
– Почему ж несправедливость? Этот Вася начинает мне нравиться!
– Нравиться?!
– Золя буквально задохнулась от возмущения.
– Агам! Он, этот ваш Вася, если хотите знать - живодер!
– Ха-ха-ха! Это еще с чего?
– от души веселился я.
– Он же его, Бруска вашего, кормит! Золенька, посмотрите на этого мохнатого кретина, ведь невооруженным глазом видно, что сей животный - форменный идиот с истерическими наклонностями!
– Идиот - не идиот, а свой неудовлетворенный аппетит он знаете, чем компенсирует?!
– Чем?
– мне по-прежнему было смешно.
– А вот чем!
– гневно пискнула секретарша.
– Точнее, кем! Нами!
– Кем?
– не сразу понял я.
– Нами, - гневно повторила Золя, - тараканами! Понимаете, Агам? Из-за того, что живодер Вася Бруска вечно недокармливает, тому не хватает белка. Он с голодухи нас ловит и ест как халву какую-нибудь. Только хруст на всю кухню. Ужас! Брр!
Секретаршу передернуло.
– То есть, как это?
– Смеяться мне почему-то сразу же расхотелось.
– Он что, насекомоядный?
– Да!
– крикнула Золя.
– Это вы точно выразились - насекомоядный!
Я не мог поверить собственным усам. Сократ не раз говорил, что нас, тараканов, только люди не любят. Хотя, и те не едят, потому что мы якобы заразу тащим. Петр Антонович Ферзиков, например, нас "триппером ползучим" называл. Что за зараза такая - этот триппер ползучий, я не знаю, но вас не обманываю. Сам не раз слышал. А кошки и собаки к нам, насекомым, нормально относятся. Не то что бы любят, но, во всяком случае, вреда не причиняют. И уж, тем более, нами не питаются.
Поэтому я и опешил от Золиных слов.
– Не могу поверить...
– пробормотал я изумленно, - это как?...
– Советую вам, уважаемый Агамемнон, взять вон тот кусочек колбасной шкурки и тихонечко скрыться за плинтусом. Я внутри подожду, если вы не возражаете. Что-то мне от этой компании с Бруском не по себе. Брр... Не станете обижаться?
Я отрицательно покачал усами и решил советом не пренебрегать. А вдруг вся эта чушь - правда? Может, этот триппер ползучий, как говорит старик Ферзиков, и впрямь нами откушать не прочь? Лучше уж судьбу не испытывать, а поверить на слово.
– Какие обиды?!
Я осторожно на цыпочках проследовал к указанной чудом уцелевшей в этом органическом хаосе
Часа на раздумья, как говорил какой-то террорист из кино по телевизору, у меня не было. Я не стал тормозить, сбрасывать добычу или суетливо искать убежище, а, как ни в чем не бывало, несся со всех своих лошадиных сил прямо под ноги врагу.
Брусок, похоже, от такой наглости не только обалдел, но и на какое-то время потерял дар речи, потому что когда я уже пролетел под его дурно пахнущим брюхом и резким кенгуриным прыжком нырнул за плинтус, тухлый воздух оставшегося позади кухонного пространства разорвал негодующий кошачий крик:
– Мьявв! Попадись мне еще, спринтер пятнистый! Уж я тебя запом-м-мнил!
А потом в стену что-то глухо ударило. Должно быть, Вася метнул в Бруска очередной куриной костью. Хотя, кто его знает, что там на самом деле произошло?!
Золю трясло в истерике. Она не могла вымолвить ни слова, ни полслова, ни даже частенько вспоминаемой в таких случаях седьмой буквы русского народного алфавита. Не слушались ее и лапы. Секретарша господина Катерпиллера как-то неестественно скрючилась и забилась в угол, откуда отсвечивали в проникающем за плинтус луче лампочки только ее нервные усы.
– Шоу маст гоу он'а не дождетесь, как сказал бы один известный человек с приятным голосом, будь он до сих пор жив. Хэппи энд уже случился. Идем домой, красавица?
– я бравировал, но чувствовал, что сам нахожусь на грани того состояния, которое люди называют депрессивным. Нет, надо держать себя в лапах, пред дамой слабость показывать недопустимо.
– Золя, все кончилось! Можно идти!
Я, не выпуская колбасы из передних лап, подошел к девушке, обхватил ее податливое тело лапами средними и легонько встряхнул...
И что вы думаете, она мне сказала?... Вот ведь, женщины... Как на них стресс действует!
– Агам, миленький, я хочу тебя! Люби меня прямо здесь и сейчас! Давай же!...
А вы говорите, что насекомым эмоции и чувства не присущи.
Эх, биологи, клоп вас... Приверженцы юного натурализма...
Глава пятая. Разочарование в любви и одна особенность животного организма
Сны в ту ночь меня прямо-таки одолевали. Причем, кошмары сменялись мелодрамами и боевиками с такой скоростью, будто я смотрел рекламный анонс кинофильмов. Но самое интересное то, что я спал и в то же время как бы бодрствовал. Все, происходившее в видениях, словно происходило со мной наяву. Как это такое получается? Надо, пожалуй, по буковкам старика Фрейда побегать.
В общем, это сумасшествие закончилось тем, что я, наконец, вскочил на своей мохнатой подушке весь в холодном поту, потому что негодный во всех отношениях Брусок пронзил-таки с хрустом мой хрупкий панцирь своим острым клыком.