Вверх по реке
Шрифт:
Третий и четвёртый бойцы оказались полными противоположностями. Старина Эрнандес давно шагнул за порог пяти десятков лет, но был крепким, как старый дуб. Такие могут и в самом преклонном возрасте воевать не хуже молодых, полагаясь на опыт там, где других выручает сила или ловкость. А Пеппито по прозвищу Деточка вряд ли отпраздновал двадцатый день рождения — он был самым молодым среди рагнийцев, и как я понял через несколько дней после начала нашего плавания по Великой реке, остальные относились к нему как своеобразному талисману, считая, что паренёк приносит всему отряду удачу.
— Ничего так посудина, — крикнул давно уже обосновавшийся на
Он указал на капитана парохода, оказавшегося гномом с совершенно лысой головой. Казалось, волосы у него с макушки переползли на лицо, отчего борода росла, хоть и густая, но какая-то неопрятно клочковатая. Да ещё и пряди в ней были частью пегие, частью чёрные как смоль. Гном покосился на Чунчо, однако ничего говорить не стал. Он только хмыкнул и направился к шканцам, где был установлен штурвал.
— Разрешите подняться на борт, — произнёс генерал Элиас.
Фраза была, скорее, ритуальной, вряд ли гном сумел бы помешать нам, однако вежливости никогда не бывает много. Капитан кивнул нам и махнул рукой, приглашая подняться по широкому трапу.
— Надеюсь, мои парни вели себя прилично? — спросил у него Кукарача.
— Нет, — буркнул гном себе под нос. — Расползлись по моей красотке, как тараканы. А этот, — он махнул в сторону Чунчо, — хуже всех. Горланит и горланит, как петух на заборе.
Тот явно слышал слова гнома, однако при генерале и полковнике ничего говорить не стал. Хотя я отсюда видел, как его распирает от слов капитана «Нэлли».
— При мне присмиреют, — посулил Кукарача, кивнув взгляд на Чунчо, и тому этого взгляда вполне хватило.
— Вы сможете отчалить сегодня же? — поинтересовался у капитана Элиас.
— Тут не море, — пожал широкими плечами гном. — Раскочегарим машины и вперёд. Только нас тут и видели.
— Тем лучше, — кивнул Элиас. — А пушка на носу надёжно закреплена?
— Тут не море, — повторил гном, — ветра нет, штормов не бывает. Не сорвёт.
Только после слов генерала я обратил внимание на накрытую брезентом пушку, стоящую на носу парохода. Сначала она показалась мне какой-то надстройкой, однако теперь я сам себе удивился, почему сразу не узнал характерные очертания трёхдюймовки — основного полевого орудия нашей армии.
— Под чьим флагом мы пойдём? — спросил я.
Этот вопрос интересовал меня больше всего.
— Трирских колоний, — ошарашил меня капитан. — Моя красотка «Нэлли» приписана к Гондокоро, что в Анклаве. [7]
7
Трирский анклав или просто Анклав — общее названии колоний Трира в Афре.
Вот уж воистину ирония судьбы, ничего не скажешь. Из-под трирского урба угодить на палубу парохода с портом приписки в колониях того же королевства. Правда, у Трира есть одно неоспоримое преимущество — он до сих пор формально числится нейтральной страной, а значит, у нас куда меньше шансов получить залп береговых батарей даже в розалийских или альбийских колониях. Отличный выбор, если разобраться, ведь границы чужих владений нам точно придётся пересекать, и возможно не один раз.
— Каюта на «Нэлли» только у меня, — твёрдо заявил капитан, — остальные спят в общем кубрике. Там уже повесили гамаки для вас. Матрацами тоже
Правила были простыми и понятными. Поначалу казалось, что соблюдать их будет не слишком сложно. Но когда всё шло так, как нам хочется.
Первым делом я понял, почему капитан отдельно запретил спать на палубе. Конечно же, там было бы намного комфортнее, чем в душном, провонявшем потом и давно немытыми телами общем кубрике. Где висят наши гамаки, понять оказалось несложно — под ними не валялись ничьи вещи. Я считал, что за годы войны привык ко многому, и меня уже ничему не проймёшь. Оказалось, ошибался. Даже после траншейного ада, в котором мы гнили месяцами, в грязи, поливаемые дождём, а снег и морозы воспринимая едва ли не как милость святых, одна мысль о том, что придётся ночевать в этом кубрике приводила в уныние. Хотя, наверное, вернувшись в траншеи где-нибудь под Недревом или ещё где, замерзая и стуча зубами от сырости, я с теплотой буду вспоминать путешествие на «Нэлли». Есть такое свойство у человеческой памяти: нынешний момент, когда претерпеваешь очередные мучения, кажется чем-то бесконечно худшим в сравнении с тем, что уже удалось пережить.
Мы побросали вещи под гамаками и поспешили вернуться на палубу. Как раз на борт поднимались последние матросы — веселиться в военном лагере было особо негде, и ночевать они предпочитали на пароходе. Как только капитан удостоверился, что вся команда в сборе, он поднял сигнал к отплытию.
— Солнце садится, — заметил Кукарача, — мы пойдём в темноте?
— Тут не море, — ответил капитан своей любимой присказкой, — рифов нет. Выйдем на фарватер и пойдём потихоньку.
Он вёл пароход, уверенно направляя его между более крупных судов. Хотя уверен, мелкие рыбачьи лодки, возвращающиеся с промысла, доставляли ему больше хлопот, нежели здоровенные баржи. Последние он обходил как стоячих, подавая сигналы свистком. А вот юркие лодки и баркасы то и дело выныривали буквально из-под носа «Нэлли», заставляя капитана отчаянно ругаться.
— Да и придавлю парочку, чтоб другие осторожней были, — рычал себе под нос гном.
Однако он несколько раз рыскал носом, чтобы не разнести какого-то совсем уж наглого или просто нерасторопного рыбака.
Когда солнце коснулось краем речной глади, на «Нэлли» зажгли фонари, чтобы в темноте на нас никто не налетел. Поворчав немного, капитан передал штурвал гному помоложе — тот был коротко стрижен, да и бороду носил не столь впечатляющую, как капитанская, сам же отправился в каюту. Четверо рагнийцев ушли в кубрик ужинать и спать — у меня и у Кукарачи не было аппетита, да и сон не шёл. Мы отправились на нос корабля, ближе к пушке, чтобы никому не мешать и дымили сигарами, глядя в ночную тьму.
Не знаю, долго бы мы так простояли молча, но тут заявился Чунчо с парой тарелок и стаканами.
— Правильно сделали, что не пошли с нами, — сказал он, плюхаясь на палубу, но прежде всучив нам тарелки с едой. — Жратва тут нормальная, но жара, когда плиты на кухне раскочегаривают, просто адская. Кусок в горло не лезет.
Мы с полковником сели рядом с ним на брезент, укрывающие орудие, и принялись за еду. Есть аппетит или нет, побеждает солдатский инстинкт, когда есть еда ещё надо есть — потому что не знаешь, когда покормят в следующий раз. Чунчо достал из-за пазухи бутыль с чем-то мутным, накрытую третьим стаканом.