Выбор оружия
Шрифт:
В сопровождении начальника смены Турецкий вошел в зал таможенного контроля, и уже второй дежурный, взглянув на цветной снимок Никитина, уверенно подтвердил:
– Да, помню этого господина. Какая-то простая русская фамилия…
– Никитин? – подсказал Турецкий.
– Совершенно верно, Никитин. Еще по радио объявили: «Господина Никитина просят подойти к справочному бюро».
– Вы досматривали его багаж?
– Да. Все в порядке. Деньги, золотые часы, кольцо – все декларировано. Багаж у него был – большой черный чемодан. В нем – одежда, рубашки. И небольшой «дипломат». Мини-компьютер, радиотехника. Все как обычно. Только на одно я обратил внимание: черная пластмассовая коробочка размером в две пачки сигарет, кнопки какие-то, светодиод. Фирмы «Сони». Я спросил, что это такое. Он объяснил: детектор для обнаружения подслушивающих устройств.
– Вот как? – заинтересовался Турецкий.
– Да, так. Он еще сказал: «Надеюсь, это не запрещено ввозить в Россию?» Я ответил, что ничего на этот счет в наших инструкциях нет. А что не запрещено, то разрешено. И добавил: «Вы хорошо оснащены, мистер Никитин».
– А он что?
– Ничего. Усмехнулся и сказал: «Я знал, куда еду». Вот, собственно, и все.
– Раз его вызывали по радио, значит, кто-то встречал?
– А вот этого я не знаю. Не видел. Вы у Веры спросите, у дежурной в справочном. У нее в тот день тоже смена была. Может, она помнит.
Дежурная по справочному бюро действительно помнила. Едва Турецкий показал ей снимок Никитина, она тут же подтвердила:
– Он. Точно – он. Интересный такой мужчина. Настоящий полковник.
– Почему полковник? – удивился Турецкий.
– Ну это я так. Пугачева поет: «Ах, какой был мужчина, настоящий полковник».
– А что еще в этой песне?
– Неужели не слышали? – поразилась Вера. – Вы радио хоть иногда включаете? Или телевизор?
– Иногда. Когда последние известия.
– Странный какой. Если бы вы не показали мне свое удостоверение, я решила бы, что вы шпион. У вас в Генеральной прокуратуре все такие?
– Вера, вы тоже полны неожиданностей. Почему вы решили, что я шпион?
– Ну как. Жить в России и не знать песен Пугачевой?
– Промашка вышла, – вынужден был согласиться Турецкий. – В разведшколе, где меня готовили к заброске в Россию, этого не учли.
– Где же эта разведшкола?
– В Гармиш-Партенкирхене. Сто километров от Мюнхена, в Альпах. Прелестный городок, зимний курорт.
– Нет, на шпиона вы все-таки не похожи, – подумав, сказала она.
– Почему?
– «Почему, почему»! Болтать любите в рабочее время, вот почему!
– Сдаюсь, – сказал Турецкий. – Последний вопрос. Кто заказал объявление, не припомните? Мужчина, женщина?
– Парень. Какой-то… ну никакой.
– Не полковник?
– Куда ему! Белобрысый, в очках, в какой-то спортивной халабуде.
– Очки какие? Темные? В роговой оправе?
– Нет, обыкновенные. Круглые. Какие-то стариковские.
Турецкий показал ей черно-белый снимок, отпечатанный по его просьбе в МУРе с видеопленки, которую Турецкий накануне несколько раз внимательно просмотрел. На снимке был карманный вор по кличке Очкарик.
– Этот?
Вера взяла снимок и уверенно сказала:
– Да. Но он почему-то к справочному не подошел. Не знаю почему…
«А я, кажется, знаю, – подумал Турецкий. – Если Славка Грязнов прав, а он, похоже, прав, Очкарик и не собирался встречаться с Никитиным. Ему было нужно его увидеть. Значит, он знал только фамилию… Пойдем дальше».
Агент фирмы «Рост». Ничего нового: взял напрокат «форд», заплатил за месяц вперед, в дверях столкнулся с каким-то опаздывающим на самолет пассажиром.
Инспектор ГАИ: «Опер попросил меня тормознуть „форд“ на выезде. Я тормознул».
Оперуполномоченный МУРа старший лейтенант Михаил Володин: «Я видел, как Очкарик сделал к седому подход. Поэтому спросил седого, не пропало ли у него чего. Он два раза проверил карманы, сказал: нет. Спросил, в чем дело. Я объяснил, что Очкарик опытный карманник, мы ведем скрытую съемку, и если бы у седого пропал бумажник, мы бы взяли Очкарика с поличным».
– Как отреагировал на это седой? – спросил Турецкий. – Удивился, возмутился, нахмурился?
– Никак, – ответил Володин. – Задумался. Потом сказал: «Желаю успеха». И уехал…
– Сколько времени вы вели съемку Очкарика?
– Еще часа полтора. Никаких подходов. Болтался по залам, разговаривал со знакомыми. Встретился с бригадиром химкинских, есть тут такой, кличка Качок, собирает с палаточников, проституток, таксистов. Здесь все химкинским платят. Зашли в служебный туалет, через пять минут вышли. Очкарик пошел в ресторан ужинать. Мы знали: после ресторана он никогда не работает, поэтому съемку прекратили.
– Очкарик уехал из Шереметьева в два часа ночи. Что он делал все это время?
– В карты играл. Там, в служебке. В покер, со своими. Играл по-крупному, хотя обычно не зарывается. Выставили его примерно на штуку. Пятьсот баксов отдал сразу, а остальное обещал привезти утром.
– Откуда это известно?
– Из достоверных источников…
Обычно в ходе расследования Турецкий тяготился необходимостью не расспрашивать людей, а допрашивать их в качестве свидетелей, обвиняемых или потерпевших, исписывать десятки листов протоколов, давать собеседнику подписывать каждую страницу, а в конце: «С моих слов записано верно и мною прочитано». И эти рассказы становились доказательством для суда. Теперь же, избавленный от этой формальной обязанности, он чувствовал себя как-то неловко, словно не совсем одетым. Привычная работа без этой раздражавшей бюрократии становилась как бы бесплотной, эфемерной, бесследной.
А кое– какой след уже был.
Так что же мы имеем?
Вот я, Гарри К. Никитин, приезжаю в Москву. В кейсе у меня среди всего прочего японский детектор для обнаружения «жучков». «Вы хорошо оснащены, мистер Никитин». «Я знал, куда еду». Почему я это сказал? Я знал, что в Москве будут за мной следить. Или могут следить. А если бы я летел в Лондон или в Париж? Запасся бы детектором? Может, нет. А может, все-таки да. Скорее да. Потому что я обладаю информацией, которая стоит миллиарды долларов. Не миллионы, а миллиарды! И любая утечка обесценит эту информацию как минимум в сто раз.