Выдумщица
Шрифт:
Я же все ему рассказала. Я ревела и вылила ему на жилетку все свои неприятности. Он хорошо знает, как это важно для меня. Чтобы мама познакомилась с Эдамом. И уже во второй раз за неделю он приходит мне на помощь.
Кто бы подумал, что он сможет отскрести с себя все наросты. Если не обращать внимания на то, что глаза у него несколько розоватые и что вид у него немного усталый, выглядит он просто идеально. Гораздо лучше, чем Эдам. Я имею в виду реального Эдама. Того мерзкого Эдама.
Видите, как бывает. Под оболочкой заросшего бородой алкоголика-неандертальца вызрел
Но дело не только в преображении Фрэнка. Посмотрите на маму.
Раньше, когда я дома падала в обморок, ей в голову обычно приходили самые невероятные подозрения, и она засыпала меня вопросами. Что ты ела на завтрак? Ты сидишь на героине? Ложишься спать слишком поздно? Никак не расстанешься со своим глупым вегетарианством?
Но сейчас, всего после двух минут беспокойства, для которого к тому же есть вполне обоснованные причины, она в полном трансе от счастья и впитывает каждое слово Фрэнка — прошу прощения, Эдама. Но я-то знаю, что она его не слушает. Она полностью растворилась в материнской гордости.
Ну разве она не молодец, моя дочка!
Какой он красивый!
И такой умный и воспитанный!
И по виду богатый!
Однако спустя некоторое время на лбу мамы появляется легкая морщинка.
— Простите, можно задать вам вопрос? — говорит она. — Почему Фейт так странно вела себя, когда вы пришли?
— Странно?
— Ну да. Она прямо прыгнула, чтобы схватить вас за руку.
— Ах, это. Да… ну… на нее, вероятно, так действует мой животный магнетизм, — смеется он. — Она просто не может сдержаться.
Господи! Животный магнетизм — это совсем не то качество, которое мама способна оценить в своем будущем зяте, но вообще-то Фрэнк делает максимум того, что может. Следует неловкая пауза, но потом мама опять начинает улыбаться. Опасность миновала.
Почти миновала.
— Но почему она назвала вас Фрэнк? — Господи, да кто она такая? Мисс Марпл?
— Фрэнк? — небрежно замечаю я. — Я так сказала?
— Да, — отвечает Фрэнк. — Фейт всегда зовет меня Фрэнком. Она решила, что это будет моим ласкательным именем, потому что я без ума от старой свинговой музыки. Помните, Фрэнк Синатра? Хотя, вероятно, это было еще до вашего рождения, миссис Уишарт.
— Да нет, — говорит мама, вся вспыхнув от его комплимента. — Мне нравятся его милые песенки.
Я плюхаюсь на стул и, не веря своим глазам, наблюдаю за всем происходящим, которое становится все менее и менее правдоподобным. Черт, но и сам Сальвадор Дали не смог бы предположить, что последует затем. Они оба начинают петь «Давай унеси меня на Луну»! Правда. Они поют. Фрэнк поет серенаду моей матери, сидя на ковре, как под балконом Джульетты.
Ну ладно, пусть в этом есть что-то слащавое, как в видео Селин Дион и в тех эпизодах «Друзей», которые они обычно вставляют перед тем, как должна состояться свадьба — наплевать. С тех пор как умер папа, любая минута, когда моя мама счастлива, для меня на вес золота. Я понятия не имею, почему Фрэнк делает все это для меня, но я так ему благодарна.
Они продолжают мурлыкать эту песенку, и мама просто мычит там, где не знает слов.
Но мне не нужно лететь на Луну.
Я уже там.
75
Мы выстояли, несмотря ни на что.
Он выстоял.
Не знаю, как ему это удалось, но он справился. Честно говоря, какое-то время Фрэнку пришлось нелегко. Мама задавала ему вопросы о работе адвоката.
А потом сказала, что приглашает нас поехать выпить. И мы поехали с ней выпить. И она спрашивала, что бы Фрэнк хотел выпить, и это был из всех вопросов вопрос. Это было, как если бы ради бутылки пива ему пришлось предать родного брата или что-то вроде этого. В его глазах, заметавшихся по перевернутым бутылкам из-под спиртного, разбросанным по всему бару, мелькнула паника.
— Я бы… э… выпил…
Я молюсь про себя: «Не говори «водки». Не говори «водки». Не говори «водки».
— Минеральной воды, — наконец выдавливает он из себя. И чтобы мама не подумала, что он не умеет радоваться жизни, добавляет: — Газированной.
Я улыбаюсь ему. Он улыбается мне. И где-нибудь в Антарктике тает айсберг.
— Спасибо тебе, — говорю я ему, когда мама везет нас домой. — Ты меня спас.
— Да нет, — отвечает он. — Давай уточним. Это ты меня спасла. А я только возвращаю долг.
— Ты уже один раз возвратил, — напоминаю я ему. — Позавчера, помнишь? С Эдамом.
— Ну и что, — пожимает он плечами. — Давай считать, что ты мне должна одно спасение.
— Но ты сбрил бороду! Купил новую рубашку!
— Ладно, ладно, — говорит он, поднимая руку, — я сбрил бороду, но рубашка-то у меня была, я ношу не только джемперы и футболки.
— Хорошо. Но все-таки то, что ты сделал, для меня очень важно.
— Иногда бывает важно произвести хорошее впечатление, — произносит он хмуро, — на родителей.
Я киваю:
— С этим не поспоришь.
Но все же я не понимаю. Не понимаю, почему он это сделал. Я хочу сказать, ему-то что до того, что я врала матери о своем бойфренде? Это ведь целиком моя глупость, так ведь? Это не причина, чтоб полностью меняться и знакомиться с матерью девушки, которая вовсе и не твоя.
76
— Как там у тебя с работой? — спрашивает меня Фрэнк.
— Да никак, — отвечаю. — Но это ничего. Я на будущей неделе вплотную займусь поисками.
Он кивает головой.
— Ты обязательно найдешь работу.
— Конечно.
И тут он рассказывает мне еще кое-что о своем брате. И о больнице. О том, что случилось, когда он оттуда вышел.
— Я хотел напиться. До бесчувствия, — говорит он.
Я киваю и говорю:
— Я тебя понимаю, потому что и в самом деле понимаю. Когда умер папа, за один вечер весь мир переменился, и я это очень остро чувствовала. Тогда я просыпалась среди ночи, и мне хотелось кричать, чтобы не думать. Мне казалось, что я схожу с ума — жуткие образы, будто из фильмов ужасов, проносились в моей голове. И думаю, что и в самом деле я могла сойти с ума, если бы не мама — кому-то из нас надо было держать себя в руках.