Выход за предел
Шрифт:
– Ты же знаешь, Аллочка, чтобы добиться успеха на мировой оперной сцене, мужику нужно быть голубым. Вот они и приголубливают там к себе молодые дарования, чтобы быть в голосовом тонусе. Но у Сафы там что-то не пошло из ревности. Они ведь как мы – без ревности не могут. Поэтому он и вернулся – хороший мальчик, – закончив рассказ, вздохнула Галя. Слухи о своей «голубизне» Сафрон не пресекал, дабы оградить себя от посягательств – той же Гали и примадонны. Они просто дружили. Когда Славик, дирижер-хоровик из Харькова, оставил шедевр на неделю Сафрону, он и принес его Галине по-соседски.
– Галя, дорогая, рекомендую тебе глянуть на святой тысячелетний лик византийской эпохи работы венецианских мастеров. Вещь потрясающая, стоящая,
Он знал, что сама Галечка ни черта не понимает в этом деле и никогда не разберется, поэтому на пару дней оставил ей свой саквояж из мягкой дубленой кожи, а в нем и лик Спасителя – для оценки экспертами. Через два дня, предварительно позвонив, Сафрон забежал к соседке попить кофейку. Галина встретила его в потрясающем китайском халате на голое тело, и они пошли в зал к нарытому столику.
– Кофе с коньяком или так? – спросила хозяйка, бывшая уже слегка навеселе.
– Так, – ответил Сафрон – я на работе не пью.
– Не хилая у тебя работенка, Сафа, – в доме бывшего генерального секретаря с полуобнаженной дочерью его, – засмеявшись, воскликнула Галя.
– Галенька, да я же не по этой части, ты же знаешь, – так же весело отпарировал он.
– Знаю, знаю, я все знаю, Сафрончик-Арончик. Что ты хочешь за Лик? – уже вяло спросила она.
– Ну, во-первых, не я, Галина Леонидовна, а один очень состоятельный и разбирающийся в таких вещах коллекционер, – ответил Сафрон.
– Да знаю я твоего коллекционера великого, дирижера-хоровика из Харькова, ему этот лик от дедушки достался, давно его ищут, думали, вместе с Семеном Оскаровичем Забегай через Монголию в Тибет забежал. А он, видишь, лик-то, здесь всплыл. В Тибете-то коллеги дедушки Славика их след потеряли. А он, глядь, сам вернулся, лик-то святой, назад через столько лет, – безразлично глядя на Сафрона, произнесла Галина Леонидовна.
Сафрон удивился оперативности экспертов, но вида не подал.
– Галенька, я ведь специалист по другим историям, и ты это тоже знаешь, дорогая. Я антиквар и все больше по древностям, по школам разным и направлениям в искусстве путешествую, – ответил Сафрон, глядя ей в глаза с мягкой улыбкой на лице.
– Смотри, чтобы твои путешествия не привели тебя обратно на родину – в Сибирь, милый Сафа. Тридцать тысяч, – произнесла Галина Леонидовна.
– Сибирь большая, Галенька, там всем места хватит. А ЮВА (Юрий Владимирович Андропов) тоже большой знаток разных историй. Пятьдесят пять, Галенька, – ответил Сафрон.
– Не жадничай, дружок, жадность фраера сгубила. Сорок и точка, – с неприятной улыбкой произнесла хозяйка дома и закутала в свой халат толстеющее тело.
– Пятьдесят, Галенька, пятьдесят. Этой бесценной вещи за забором цена не меньше пятака с шестью нулями, и не в деревянных, а в тамошних. Ее моментально на любом аукционе купят.
– Мы ведь старые друзья, Сафа, а я не хочу по пустякам терять своих надежных друзей. Только по этой причине, ну и из-за любви к искусству хочу я закончить неприятный этот разговор. Но помни, Сафочка, когда тебе дали волю, нельзя брать две, – тихо и мягко, но с холодком в глазах, произнесла Галина и добавила кому-то громко: – Владимир, принесите саквояж.
А потом, с улыбочкой посмотрев на Сафрона, еще добавила: – До скорого, милый Сафа, ты же будешь на премьере в «Современнике»?
– Обязательно буду, дорогая Галенька, и на банкете после премьеры – тоже, – ответил Сафрон, взял саквояж, чмокнул в подставленную щеку хозяйку и направился восвояси, напевая на ходу: – Не печалься, любимая, за разлуку прости ты меня…
Так Славик, дирижер-хоровик из Харькова, он же Слива, стал сказочно богат, а Сафрон поднялся на пятерочку комиссионных, что означает – разжился на пять тысяч рублей. А это соответствовало четырехлетней зарплате среднестатистического труженика Советского Союза. Наш Слива мог бы больше
Финансовое благополучие Сафрона Евдокимовича было еще более блестящим, несмотря на то, что он работал в музее всего два дня в неделю, а может быть, именно поэтому. В свободное от работы время он мог проводить экспертизу чего угодно, кому угодно и за сколько угодно, чем он и занимался – осмотрительно и без суеты. Попутно окончил Суриковский, защитил кандидатскую и докторскую, незамедлительно через свои связи и деньги стал членом РАХ и присматривал себе престижную должность для души.
Присматривать долго не пришлось. Одна его клиентка по антиквариату, бывшая опереточная певичка средней руки и подруга Фурцевой, а ныне образцовый партийный функционер и ректор института имени Гнесиных, очень любила подарки. Марина Карловна обожала подарки и разбиралась в их стоимости, а еще она умела оценить по ним дарителя. Она любила их в детстве, любила в юности, а как стала ведущей актрисой (ну, уж не самой-самой ведущей, но – ведущей), то подарки стали ее страстью. И если вдруг возникала дилемма, с каким поклонником пойти, то решала ее легко: кто подарит дороже, с тем и пойду!
В системе профтехобразования ей было скучно и не интересно. Ну, никакого уважения! А вот на должности ректора Гнесинки – совсем другое дело. И подарки потекли к ней рекой. А они так радуют душу и сердце! Значимость дарителя складывалась из стоимости подарков. От этой же стоимости зависела и стоимость дарящего. А к хорошим дарящим и отношение хорошее, и уважение, значит. Марина Карловна даже не подозревала, что ее этими подарками просто банально покупают. Закрывают ей глаза на объективность, так сказать, на истину. Она вообще была немного наивна по природе своей, и ей казалось, что это от души. Но по убеждению, как коммунист и руководитель, она была неподкупна и принципиальна.
А Сафрон Евдокимович даритель был потрясающий, от Бога. Подарок в его руках был той волшебной флейтой, исполняющей его любые желания, о которой все только мечтали, а он ее имел. Он умел дарить именно те подарки, о которых приниматели их просто грезили, спать не могли без них, завидовали другим, злились и постоянно твердили про себя: «Хочу! Хочу! Хочу!»
«Хотите, чтоб вам дали – так дайте им вначале», – мыслишка не нова, но слегка подзабыта была при социализме-то от страха. А вот снова ожила. Да и вообще при деньгах и со связями – да не найти должность в Москве? Смех просто! Так и появилась вакансия в Гнесинке – проректор по научной работе. Науки там никакой, конечно, не было, да и работы тоже, а вот регулярные семинары и симпозиумы в Москве, Питере, Киеве, Одессе, Ялте, Сочи и т. д. проводились регулярно. В перспективе и зарубежные командировки планировались – Сафрон же все-таки остался членом КПСС, стал молодым ученым, членом РАХ, проректором по науке. А то, что в прошлом был знаменитым оперным певцом в Большом театре, невозвращенцем – так чего по молодости и с кем не бывало?