Выиграть жизнь
Шрифт:
Очередные сутки мы буквально прорубаемся через сельву, не нами метко прозванную "зеленым адом". Все это время нас едят. Не то, чтобы больно и большими кусками, а так, "в легкую". Ну, ладно бы нападали ядовитые змеи, пиранья, или какая ни то "тигра" (как называют здесь любую дикую животину из семейства кошачьих). Словом, враг, так враг, чтоб и вид достойный и размер осязаемый, как, например, у той вчерашней анаконды, очевидно, и не подозревавшей, что по ее протоке может передвигаться кто-то, кого она не в состоянии с ее подростковой трехметровой фигурой задавить и проглотить. А то ведь грызут отчаянно те, кого и не видно сразу: мошки, комары, осы, муравьи и прочая многомиллионная братия.
Последний час продвигаемся в глубь сельвы по тонкой петляющей тропе, явно не вписываясь в ее габариты. О том, что этой тропой пользуются люди, свидетельствует целый ряд признаков, главный из которых: связанные между собой лианами тонкие жердочки, переброшенные над многочисленными ручьями и протоками. Но рассчитаны эти мосточки явно не под нас, и поэтому, игнорируя их, мы как бегемоты, всякий раз, преодолевая очередной "водный рубеж", погружаемся в красно-коричневую жижу. Вскоре силы оставляют нас и, расчистив небольшую площадку, мы натягиваем тент, гамаки, противомоскитные пологи и разжигаем костер. Едва заканчиваем, как потерявший терпение тропический ливень, обрывая листву и ветки, обрушивается на джунгли.
Тело наливается свинцовой тяжестью. Спать. Кто-то осторожно трогает меня за локоть.
Одновременно открываю глаза и обнимаю ладонью влажную рукоять колумбийского ножа.
Рядом индеец Антонио, наш новый проводник. Знак "внимание!" и его рука показывает по направлению тропы, уходящей в темно-зеленую черноту сельвы. Напряженно прислушиваюсь. Только тяжелый шум дождя. Напряжение Антонио передается всем.
Озираясь и стараясь не шуметь, говоря на языке военной терминологии: "рассредоточиваемся".
Будущий друг или опасность поджидают тебя у того брода? Звук спущенной тетивы бросит тебя лицом вниз на сырой и узловатый паркет джунглей или протянутая ладонь "темный низ, белый верх" – ослабит шнуры твоих жил и узлы мышц эффективнее, чем горячие ладошки таиландской массажистки?
Не торопись. Десяток шагов, и ты это узнаешь. Вхожу в протоку, встаю на корягу…
Хрустнула ветка…
Что было дальше, вы уже знаете. В поле зрения трое индейцев. Явно стараясь напугать нас, они водят растянутыми луками и что-то гортанно кричат. Антонио вступает с ними в оживленные переговоры, и воины, спустя несколько минут, опускают оружие…
Один воин идет впереди, двое сзади нас. Антонио на ходу объясняет, как нам повезло, что мы обнаружили этих яномами первыми и не предприняли действий, которые могли бы быть истолкованы ими как агрессивные. Мы увидели индейцев первыми и не напали. Это свидетельствовало о наших миролюбивых намерениях и спасло нам жизни. Спасло или продлило? Вскоре все прояснится. Племя называло себя какошиватери, и они вели нас к своим жилищам. (Здесь и в последующем я называю все названия по принципу самоназваний, то есть так, как называют и вещи, и себя, и явления сами представители этноса. Например, этнос, называющий себя "дёйч", по-русски именуется "немцы", по-французски – "аллеман", по-английски- "джемен", по-итальянски – "тедеско", по-фински – "саксаляйнен", по-сербски
– "шваб" и т.д.)
Вождь племени (тушауа), совершенно голый, если не считать тонкой набедренной лианы, прижимающей его половой орган к телу, внимательно выслушал воина и степенно подошел к нам, остановившись в двух шагах. Два воина будто выросли сзади нас, остальные встали по бокам и за спиной вождя. Сбросив с плеч лямки и на всякий случай, поставив транспортировочный мешок за спину, я выпрямился и заглянул в темные глаза тушауа, стараясь не "выключать" периферийное зрение. Индеец поворотом головы перевел взгляд с мешка на длинные ножны моего мачете. Коротким движением сдвигаю мачете за спину.
Вождь пристально посмотрел в глаза Яцеку и что-то сказал воинам. Палкевич развел в стороны пустые ладони в грязных мокрых перчатках и произнес максимально приветливо набор каких-то слов, которые, думаю, он спустя минуту не смог бы воспроизвести и под пыткой.
Несколько секунд, решающих не только исход экспедиции, и… скуластое лицо тушауа, обнажив черную массу табака за его нижней губой, украсила широкая улыбка. Эта улыбка, мягко говоря, не была похожа на улыбку Моны Лизы, но показалась мне в тот момент самой красивой из всех когда-либо виденных мною в жизни. Спустя мгновение вождь уже бил кулаками в грудь себя и нас, а мы старательно барабанили его грудь, а вскоре, подражая индейцам, перешли к взаимным массовым обниманиям и поглаживаниям плеч. Несмотря на значимость и трогательность момента, помню, подумал: "Не знаю, видели ли они до нас людей не из их племен, но то, что я впервые обнимаю голых мужиков, это я знаю точно…"
Радость тушауа была искренней и продолжительной. Действительно, мы оказались первыми чужеземцами (напе), увиденными людьми племени какошиватери, вождем которого и был этот самый старший и самый высокий среди них мужчина. Позже выяснилось, что он же колдун, исполняющий и совмещающий таким образом функции власти и религии.
Тушауа в порыве чувств станцевал со мной своеобразный танец, и это стало сюжетом первого фотоснимка в обнаруженном племени.
Тяжесть перехода, физическое и психологическое напряжение последних дней, первая долгожданная возможность расслабить ноющие мускулы, снять мокрую одежду и нормально осмотреть воспалившиеся ссадины, бесчисленные укусы насекомых и солнечные ожоги, – не оставляли места для достойного эмоционального переживания впечатлений и осмысления свершившегося в этот день.
– Что ты чувствовал? Что хотел? О чем ты думал в первые часы после встречи с индейцами? – спрашивают меня сегодня друзья и журналисты.
– Стащить с себя грязную тяжелую амуницию, помыться, хоть чуть-чуть подсушить одежду, обувь и снаряжение, обработать раны, поесть горячего, натянуть под крышей тапири (временного жилища индейцев) гамак и уснуть. Уснуть, впервые передоверив свою безопасность настоящим хозяевам джунглей, встреча с которыми все-таки состоялась. И пусть перечень этих желаний звучит прозаично, но это голая, как наши гостеприимные хозяева, правда.
Несите бремя белых, и лучших сыновей, На тяжкий труд пошлите за тридевять морей.
На службу к покоренным угрюмым племенам.
На службу к полу детям, а может быть чертям.
Вполне объяснимо, что все, что мои новые друзья видели впервые в своей жизни, вызывало в них живейший интерес. Им хотелось не только видеть, но и понять функциональное назначение каждой вещи. Они щупали одежду, бесконечно расстегивали и застегивали пуговицы, молнии, пряжку портупеи и кнопки, осторожно залезали в мои карманы и, извлекая оттуда что-либо, вопросительно смотрели мне в глаза, ожидая демонстрации возможностей и объяснения назначения этих предметов. Все, что было на мне, при мне и даже я сам: особенности и отличия языка, движения, телосложения, привычки, вкусы, поступки, – коллективно обсуждались в племени.