Выкорчеванная
Шрифт:
Я побежала следом. Мое сердце билось в такт со стуками топора. Они привели нас к краю рощи. Саженец превратился в крепкое высокое дерево с широкой кроной. Одна из резных ладей была привязана к берегу, и двое людей рубили другое очаговое дерево. Они весело работали вместе, поочередно ударяя тяжелым топором, глубоко врезавшимся в древесину. Серебристые щепки летели в разные стороны.
Королева Чащи закричала от ужаса, и ее крик разнесся среди деревьев. Потрясенные лесорубы застыли, вцепившись в топоры и принялись оглядываться. Тут королева на них напала. Она схватила их за горло длинными пальцами и отбросила в реку. Они
Она поднялась. Ее трясло, но уже не от холода, а от холодного гнева, и вместе с ней сотрясалась земля. Перед ее ногами земля внезапно разверзлась, и по всей границе рощи пробежался разлом. Она перешагнула через расширяющуюся пропасть, и я вовремя прыгнула следом за ней. Ладья рухнула в открывшуюся пропасть, мгновенно исчезнув. Роща опустилась вниз в облако тумана под прикрытием появившегося обрыва, а река превратилась в дико ревущий водопад. Один из лесорубов поскользнулся в воде и его с криком унесло к краю обрыва. Второй закричал, но слишком поздно бросился ловить протянутую руку товарища.
Деревце пропало внизу вместе с рощей. Поврежденное дерево осталось с нами наверху. Спасшийся лесоруб выбрался на берег, цепляясь за сотрясавшуюся землю. Когда королева Чащи направилась к нему, он замахнулся на нее топором. Лезвие ударило в ее тело, но, зазвенев, отскочило и вырвалось из его рук. Она не обратила на него никакого внимания. Ее лицо оставалось отрешенным и потерянным. Королева схватила лесоруба и потащила его к подрубленному очаговому дереву. Когда она прижала его к стволу, он беспомощно барахтался в ее хватке, и из земли выросли лианы, опутавшие и прижавшие его тело.
С ужасом на лице он выгнулся дугой. Королева Чащи отошла. Его руки и лодыжки были привязаны к поврежденной части ствола, сильно изрубленной топорами, и уже начали меняться, врастая в дерево. Пальцы его ног пустили корни, и сапоги порвались и свалились с ног. Подергивающиеся руки превратились в ветви, пальцы срослись вместе. Его выпученные в агонии глаза скрылись под наросшей серебристой корой. От жалости и ужаса я бросилась к нему. Но мои руки не могли сдержать рост коры, а волшебная сила в этом месте мне не отзывалась. Просто я не могла безучастно стоять и смотреть на это.
Вдруг он сумел наклониться ко мне. — «Агнешка», — прошептал он голосом Саркана, и исчез. Его лицо пропало в открывшейся в стволе большой темной щели. Я ухватилась за края и втиснулась следом, в темноту. Корни дерева росли близко и густо. Мой нос защипало от влажного теплого запаха свежевскопанной земли, а также давнишний запах пожара и дыма. Мне хотелось выбраться обратно, не хотелось здесь оставаться. Но я знала, что возвращаться неправильно. Я была здесь, внутри дерева. Несмотря на инстинктивный страх, я толкалась, копала и прокладывала себе путь вперед. Наконец я заставила себя потянуться и почувствовать вокруг себя расколотый и обугленный ствол; щепки, вонзившиеся в мою кожу; липкий сок, застилающий глаза и нос, мешающий дышать.
Мой нос был забит запахом древесины, гниения и гари. «Alamak», хрипло прошептала я заклинание хождения сквозь стены, и проложила себе путь сквозь кору и расщепленный ствол обратно к дымящейся истерзанной роще очаговых деревьев.
Я выбралась на холм из расщепленного дерева в пропитанном древесным соком платье. Над водой по-прежнему горело сияние Призывания, и последние остатки пруда сияли внизу подобно луне только что взошедшей над горизонтом так ярко, что было больно смотреть. Саркан стоял на коленях на другом берегу пруда. Его губы были влажными, с рук капала вода, и только эти части его тела не были покрыты сажей и грязью. Он пил воду из пригоршни. Чтобы в одиночку произнести Призывание, он выпил из Веретянницы, которая была одновременно и водой, и силой.
Но над ним уже нависла королева Чащи, схватившая его длинными пальцами за шею. Пока он судорожно пытался освободить горло от ее хватки, из почвы на его колени и ноги уже начала наползать серебристая кора. При виде моего появления королева с возмущенным криком отпустила его, но было слишком поздно. С протяжным стоном огромная сломанная ветка очагового дерева отвалилась от ствола и, наконец, с грохотом упала, оставив большую зияющую рану.
Она яростно бросилась ко мне, а я сошла с холма на влажные камни ей навстречу.
— Агнешка! — полускрытый под землей, хрипло выкрикнул Саркан, вытянув ко мне руку. Но приблизившись, королева Чащи замедлилась и остановилась. Призывание подсветило ее со спины: находившуюся в ней ужасную порчу и едкую черную тучу долгого отчаяния. Но заклинание озарило и меня, и я знала, что в моем лице она разглядела нечто, что сейчас смотрело на нее.
Я видела в ней, как она покинула лес, как охотилась за каждым из народа Башни, за чародеями и крестьянами, лесорубами без разбора. Как на корнях собственного страдания она высаживала одно испорченное очаговое дерево за другим, снова и снова подпитывая это страдание. Я чувствовала, как, смешавшись с моим ужасом в глубине меня движется скорбь Линайи, ее печаль и жалость. Королева Чащи тоже это увидела, и это остановило ее передо мной.
— Я их остановила, — произнесла она голосом, напомнившим скрип ветки ночью по стеклу, когда вам мерещатся темные создания, скребущиеся в ваш дом. — Мне пришлось их остановить.
Она разговаривала не со мной. Ее глаза вглядывались за меня, в лицо сестры.
— Они сжигали деревья, — умоляющим тоном она пыталась добиться понимания давно ее покинувшего человека. — Они их вырубали. Они всегда все вырубают. Они приходят и уходят как погода, как зима, которой нет дела до весны.
У ее сестры больше не было голоса, чтобы ответить, но на моей коже пощипывал древесный сок очагового дерева, и под моими ногами простирались его длинные корни.
— Мы должны уйти, — тихо ответила я за нас обеих. — Мы не предназначены жить вечно.
Королева Чащи наконец посмотрела на меня, а не сквозь меня.
— Я не могу уйти, — сказала она, и я знала, что она пыталась. Она убила повелителя Башни и его воинов, она засадила все поля новыми деревьями и вернулась с окровавленными руками, чтобы наконец заснуть вместе со своим народом. Но она не смогла пустить корни. Она запомнила плохое и слишком многое забыла. Она помнила, как убивать и как ненавидеть, и позабыла, как расти. Все, на что она была способна под конец, это лежать рядом с сестрой — ни совсем спящая, ни совсем мертвая.