Выкорчеванная
Шрифт:
Я лежала, переводя дыхание, тесно прижавшись к его боку, чтобы не свалиться с узкой кровати. Погрузив руку в мои волосы, Саркан лежал, уставившись на балдахин с таким странным видом, словно не помнил, как все вышло. Мои ноги и руки отяжелели, стали вялыми, и чтобы двинуть ими нужно было бы пользоваться краном. Я положила на него голову и наконец спросила:
— Почему все-таки ты забирал нас?
Он бессмысленно перебирал мои волосы, распутывая колтуны. Рука замерла. Спустя миг он вздохнул, обдав дыханием мою щеку:
— Вы
Он поднял руку и провел над нашими головами. За его ладонью появился тонкий серебристый узор: схематичная версия рисунка в моей комнате, карта с пролегающими через долину каналами волшебной силы. Они следовали вдоль длинной яркой линии Веретянницы, все ее малые притоки шли с гор. На месте наших деревень и Ольшанки горели звездочки.
Каким-то образом эти линии меня не удивили. Такое чувство будто подспудно я об этом знала всегда. Всплеск воды в Двернике на деревенской площади вслед за ведром, опущенным в глубокий колодец, летнее журчание быстрого течения Веретянницы. Они полны волшебства, силы, готовой для использования. Поэтому он перерезал подпитывающие каналы, чтобы отобрать побольше до того, как Чаща могла бы прибрать к своим рукам.
— Но зачем тебе одна из нас? — спросила я, все еще озадаченная. — Ты бы мог просто… — Я сделала хватающий жест рукой.
— Не привязавшись сам к долине не могу, — ответил волшебник так, словно это объясняло все на свете. Я замерла. Во мне росло недоумение. — Не стоит тревожиться, — сухо добавил он, полностью неверно меня поняв. — Если мы сумеем пережить следующий день, то найдем способ избавить тебя от этого.
Он убрал руку от серебристых линий, попутно стерев их. Мы больше не говорили. Я не знала, что сказать. Спустя некоторое время его дыхание у моей щеки выровнялось. Плотный бархатный занавес скрывали нас ото всего мира, словно мы лежали внутри его зашторенного сердца. Я больше не чувствовала крепкой хватки страха. Вместо этого я ощущала боль. В глазах пощипывали слезинки, горячие и жгучие, словно хотели смыть соринку, но их усилий было недостаточно. Было почти жаль, что я поднялась сюда.
Я почти не задумывалась о том, что будет потом — когда мы остановим Чащу и выживем. Казалось абсурдным размышлять об этом после чего-то столь невероятного. И тем не менее я поняла, что подспудно представляю свое положение в Башне. Свою крохотную комнату наверху, веселое обшаривание лаборатории и библиотеки, надоедание Саркану в виде неопрятного приведения, которое оставляет его книги где попало и держит огромные двери открытыми нараспашку, и которое вынуждает его прийти на весенний праздник и задержаться до танцев, чтобы станцевать с ним разок другой.
Я уже знала, хотя еще не облекла это знание в слова, что в родном доме мне больше нет места. И еще я знала, что не желаю провести все оставшиеся дни, летая по свету в избушке на курьих ножках, как в сказках о бабе Яге, как не желаю жить в королевском замке. Кася хотела свободы, мечтала о распахнутом перед нею настежь целом мире. Я — нет.
Но и остаться с ним здесь я не могла. Саркан сам заперся в этой Башне. Он забирал нас одну за другой, использовал нашу связь, чтобы самому не привязываться к долине. В этом и есть причина, почему он никогда не спускался в долину. Мне не нужно было выслушивать его, чтобы понять, что он не придет в Ольшанку на танцы, не пустив при этом собственные корни, а этого он не желал. Он бы просидел за этими полными древнего волшебства стенами еще век. Быть может он бы впустил меня внутрь, но потом запер бы двери. В конце концов, он уже поступал так раньше. Мне пришлось сплести веревку из шелковых платьев и волшебства чтобы выбраться наружу, но мне не заставить его вылезти из окна, если он не желает этого делать.
Я села в стороне от него. Его рука соскользнула с моих волос. Я раздвинула душный занавески и соскользнула с кровати, завернувшись в одно из покрывал. Подойдя к окну, я распахнула ставни и высунулась по плечи в ночной воздух, желая остудить лицо на ветру. Но ветра не было. Воздух у Башни был неподвижен. Очень.
Я замерла, вцепившись в каменный подоконник. Была глухая ночь, абсолютная темень. Все костры погасли или были потушены на ночь. На земле не было видно ни зги. Я прислушалась к голосам древних камней, которые мы встроили в стены. Потревоженные, они бормотали.
Я поспешила к постели и принялась трясти Саркана:
— Что-то не так.
Мы поспешно натянули одежду. Заклинание vanastalem, и вокруг моих лодыжек обвились чистые юбки, а на груди появилась свежая сорочка. У волшебника в руках была уменьшенная версия одного из его стражей, которому он передавал послание: «Влад, поднимай людей. Быстро. Они что-то затевают под прикрытием ночи». Он выдул стража в открытое окно, и мы помчались. Когда мы добрались до библиотеки внизу во рве уже загорелись факелы и фонари.
В лагере Марека было почти темно, за исключением факелов у дюжины часовых и одной лампы, горевшей внутри его шатра.
— Да, — сказал Саркан. — Он чем-то занят.
Волшебник повернулся к столу, на котором было разложено с полдюжины томов, посвященных защите от волшебства. Я осталась стоять у окна, нахмурившись глядя вниз. Я чувствовала, как собирается сила, имевшая отношение к Соли, но было что-то еще: нечто медленное и глубинное. Я по-прежнему ничего не видела, только несколько часовых на постах.
Внутри шатра Марека перед лампой кто-то промелькнул, отбросив на стенку тень женского лица в профиль с высокой прической и диадемой с острыми гранями. Я отшатнулась, охнув, словно она меня заметила. Саркан с удивлением обернулся.
— Она здесь. Королева здесь, — сказала я.
Не было времени размышлять, что это может означать. Пушки Марека с ужасающим ревом выдохнули оранжевое пламя, и первые ядра взметнули вверх столбы земли, ударившись о наружную стену. Я слышала громкий выкрик Соли и по всему лагерю Марека вспыхнул огонь: солдаты высыпали угли в выложенные в линию охапки соломы и хвороста.