Выкуп
Шрифт:
Отец Инги был в то время скрипачом в театральном оркестре. Он, как раз, год как окончил консерваторию, дважды становился лауреатом престижных международных конкурсов, признавался талантливым, перспективным. Солировал в оркестре, выступал и с сольными концертами. Весёлый, доброжелательный, остроумный Игорёк Матвеев – будущее светило на мировом музыкальном небосводе… Инга помнила отца и добрым, и остроумным. Но чаще – с полупьяной улыбкой и заплетающимся языком, с мгновенным уходом в сон на диване, прямо в одежде… Глядя на жизнь своей мамы, Инга рано поняла: любить и быть счастливой – это разные вещи. Виолетта Витальевна любила мужа, даже презирая, даже ненавидя порой, всё равно любила. Но если и была с ним счастлива, то, может быть, первые год-два. А потом просто положила жизнь и судьбу на алтарь служения человеку – очень неплохому, но совершенно её не достойному.
Она до преклонных
– Но как же я могла оставить Игорька! – говорила мама, рассказывая уже взрослой Инге эту историю. – Он такой хороший и такой беспомощный! Он без меня пропадёт…
А Инга смотрела на заснувшего отца – газета, которую он пытался читать, свалилась на пол у дивана, – и чувствовала чуть ли не осязаемо, как в сердце переплетаются злость и жалость, а ещё – обида на мать. Ведь могла же, могла она переменить не только свою, и жизнь дочери! Что же это за любовь такая, зачем она нужна! Вон генерал этот мелькает в телевизионных программах, а рядом с ним его вторая жена – пышнотелая крашенная блондинка. Наверное, после отказа Виолетты, он подсознательно выбрал женщину – полную её противоположность.
Нет, нет, Инга теперь точно знала: быть красавицей – очень мало для того, чтобы стать счастливой. Нужно иметь определённые взгляды на жизнь и определённый характер. Это не просто, если от матери и от отца, да и от более отдалённых предков ты унаследовала чувствительное сердце, отзывчивую душу, не умение поднять руку на человека – даже для обычной пощёчины подлецу. Интеллигентка Бог знает в каком поколении! О, нет, она в себе вытравит эту интеллигентскую пресловутую мягкотелость! Она воспитает в себе жёсткость и чувство цели, потому что любви и жалости поддаться очень легко – Инга и сама уже успела испытать это. Но сильнее оказался страх очутиться в таком же положении, как мама. На всю жизнь!
Когда Инга уже училась в институте, мать увезла отца в маленький провинциальный городок. Там через своих знакомых – а их у неё в театральных кругах было много, по всей стране, – она организовала любительскую оперу, стала её директором и режиссёром, сама пела, а отец стал руководить таким же любительским оркестром. Инга, конечно же, с ними не поехала – взрослая самостоятельная девушка, студентка! К тому же ей, после размена их большой квартиры, досталась прелестная уютная одинарка. Она сразу почувствовала себя уверенной, свободной, готовой к битве за жизненные блага. Наверное потому, что не стало перед глазами родителей – и её сердечной боли, и её злой раздражительности, и жалости, которой она невероятно стеснялась… Там, в том городке, родители жили и по сей день. Мама писала, что, оторванный от здешней пагубной среды и привычной компании, отец перестал пить, увлечённо работает, что их театр пользуется успехом, они с триумфом отыграли «Кармен», «Риголетто», «Иоланту», сейчас репетируют «Евгения Онегина»… Очень хотелось бы Инге верить в то, что отец не пьёт, но уж слишком часто мама повторяет в своих письмах это, словно не только дочь хочет убедить, но и саму себя…
Жёсткость характера и чувство цели Инга вырабатывала в себе очень уверенно. Бескорыстной была лишь её самая первая влюблённость. Впрочем, вспоминать о том чувстве – прекрасном и романтическом, – ей приятно и сейчас. Она даже сделала себе такую уступку: сохранила фото, где стоит рядом с парнишкой – чуть повыше неё, хрупким, светловолосым. Ветер разлохматил его светлые пряди, он смотрит не в объектив, а на девушку, прижавшуюся к его плечу…
Инга тогда только-только сдала экзамены и была зачислена в университет, на первый курс факультета социологии. Поступить сюда было не просто, хотя существовал факультет всего лишь год. Но социология считалась наукой будущего, конкурсы на факультет достигали невероятной цифры. Однако, с золотой медалью Инга могла выбирать самые престижные факультеты, вот и прикинула, что именно подобное образование даст
– Девушка, не уходите! Я очень хочу вас нарисовать. Пожалуйста!
Но Инга и так не ушла бы, она уже поняла, что влюбилась с первого взгляда.
Максим был на год старше, учился в художественно-промышленном институте, перешёл на второй курс. Талантлив был необыкновенно, и не потому, что очень здорово рисовал портреты. Это он просто подрабатывал на каникулах. Картины у него были совсем иные: невероятное соединение фантастики, мистики, реальности, поэзии, чувственности… Он рисовал маслом, но смешивал колеры так, что краски словно бы излучали солнечный свет, а для определения их цвета надо было придумывать новые слова. Техника же его была настолько утончённой, детали так проработаны, что порой не верилось, что всё это можно сделать кисточкой.
Три месяца Инга и Макс были неразлучны. Утром он приходил к её подъезду, провожал в университет. Когда же она, после лекций, выходила на улицу, он уже стоял на высоком университетском крыльце, поджидая её. Девушка подозревала, что Макс частенько прогуливает свои занятия, чтобы встретить её. В тот год осень долго была тёплой и золотой. Они бродили по улицам и скверам, на аллеях парка обсыпали друг друга листьями, гонялись друг за другом, словно ребятишки, и долго, задыхаясь, целовались на безлюдных полянах. Они ходили в мастерские к уже взрослым художникам, с которыми дружил Макс, пили там крепкий чай или ещё более крепкий кофе, говорили об искусстве, спорили. Как у Инги замирало сердце, когда Макса хвалили, называли талантливым и даже гениальным! Но все советовали менять стиль. Кто-то говорил: «Пора, парень, выходить из детства! Все мы до поры до времени были романтиками». Кто-то советовал: «Ты рисуй свои миры – для себя, но никому не показывай. На выставки пиши хотя бы пейзажи, если героику будней не хочешь». А один именитый портретист предсказал: Макса признают великим художником лет через тридцать, если не пятьдесят…
Именно после этих слов Инга вдруг почувствовала, что любовная горячка у неё проходит. Она всё также восхищалась Максом, ей нравились его озорные глаза и весёлое лицо, она испытывала к нему нежность и мгновенно возбуждалась, стоило ему лишь провести ладонью по её щеке, или спине, или груди… Если в этот миг они стояли в уютном уголке её подъезда, между лифтом и глухой стеной, то, лихорадочно целуясь, они начинали расстёгивать на себе и друг на друге пуговицы, застёжки… Они, уже через неделю после знакомства, стали близки. Макс был первым мужчиной у Инги, а вот он, несмотря на молодость, оказался опытным любовником. Почти сразу она стала испытывать страстные, сладостно-мучительные чувственные взлёты и падения, которые даны познать далеко не каждой женщине. И всё же, всё же… Всё чаще девушка, незаметно разглядывая Макса, думала: «Непризнанный гений… Скромная, а то и скудная жизнь, которая скоро сделает его нервным, раздражительным… Срывать неудачи будет на жене, начнёт пить…Скучно это! Слава через тридцать лет – слишком долго!»
Нет, она не заставляла себя разлюбить Максима из корыстных соображений – это получилось само собой. И рассталась с ним легко, хотя парень так и не понял – почему? Он ещё долго звонил, ходил к университету, подстерегал её на улицах – всё хотел поговорить, выяснить, разобраться! Подозревал, что чем-то обидел её, даже извинялся. Но потом, видимо, догадался по её тону, лицу, равнодушному взгляду… А Инга впервые похвалила сама себя: перековка характера идёт успешно, разум не позволяет чувствам брать вверх. Значит, она добьётся всего, чего хочет!