Выпавшие из времени
Шрифт:
– Когда?
– лаконично спросил Бойцов.
– Какая у них разница по времени?
– Семь часов.
– Сейчас у нас половина восьмого вечера, - посмотрел на часы Жуковский.
– Значит, там полтретьего ночи. Если выдвинемся через час, да там... В общем, пусть в восемь часов утра по своему времени стоят на привокзальной площади. Должна ведь на станции быть привокзальная площадь?
– ?..
– у Степана отвисла челюсть. Захар и Лейла не показывали свои эмоции так ярко, но вид у обоих был обескураженный.
– Степа, звони, - мягко сказал Жуковский.
– Я знаю, что говорю.
Джип "Чероки"
– К Жуковскому, - глядя ему в глаза, сказал полковник.
– Он ждет.
– Документы, - безразличным тоном ответил охранник. Он спокойно выдержал взгляд Обрубкова, и это говорило о многом.
Василий Тимофеевич протянул руку к Мише Корнилову, взял его удостоверение и вместе со своим показал парню, не выпуская при этом из рук.
Охранник внимательно изучил документы, попросил:
– Включите в салоне свет.
Сличив фотографии с оригиналами, парень, не сказав ни слова, скрылся в калитке. Через несколько секунд загудел мотор, и ворота поползли в сторону. Обрубков заехал во двор, где перед двухэтажным административным зданием стояли несколько легковых автомобилей и белая пассажирская "Газель", и они с Корниловым вышли из машины. Почти одновременно на крыльце появился огромный человек, знакомый обоим по памятной встрече на Каширском шоссе. Обрубков напрягся, но тут же расслабился, потому что следом за великаном вышли Жуковский, очень красивая черноволосая женщина и элегантно одетый седой мужчина с фигурой бывшего спортсмена.
– Готовы?
– спросил Жуковский, сбежав с крыльца.
– Мы-то готовы, - Миша, как обычно пренебрегая субординацией, встрял вперед начальника.
– Особенно, если знать, к чему...
– Может быть, мы расскажем вам об этом завтра, - улыбнулся Жуковский.
– Если сами узнаем...
Все рассмеялись и стали представляться друг другу. Когда Бойцов протянул Обрубкову огромную ладонь и пробасил: "Степан!", Василий Тимофеевич не сдержался и ехидно заметил:
– В прошлый раз тебя вроде иначе звали... подполковник Красин!
– Все меняется в этой жизни!
– развел руками Бойцов и широко улыбнулся.
– А все-таки мы с тобой на руках потягаемся, - улучив момент, чтобы не слышали остальные, шепнул ему Обрубков.
– Согласен, - так же тихо ответил Степан.
– Когда все закончится.
Все уселись в "Газель" и машина выехала с территории фабрики. По дороге молчали, потому что водитель был простым работником фабрики, не входившим в число посвященных. В Сергиевом Посаде Жуковский велел шоферу остановиться около Лавры и отпустил его, сказав, что ждать их не нужно. На территории, несмотря на позднее время, оказалось неожиданно людно, в храмах шла служба. Но они не стали туда заходить. Жуковский целеустремленно двигался вглубь территории, и Обрубков отметил про себя, что никто не обращает внимания на их странную группу из шести человек. Встречные проходили мимо, глядя сквозь них. Иногда даже приходилось уворачиваться, чтобы не столкнуться с зазевавшимся прохожим.
Так они дошли до одной из угловых башен и остановились перед массивной деревянной дверью, обитой стальными полосами. Вокруг было тихо, и Обрубков отчетливо услышал щелчок открывшегося замка, причем готов был поклясться, что никто к замку не прикасался. Жуковский потянул за кованую ручку и дверь со скрипом открылась. Внутри башни оказалось темно, и Обрубков зажег маленький фонарик, который всегда лежал у него в кармане куртки. У охломона Корнилова фонаря, конечно же, не оказалось, а остальным подсветка вроде как и не требовалась, казалось, что они видят в темноте не хуже кошек.
Жуковский впереди, остальные за ним спустились на пролет выщербленной каменной лестницы и оказались на площадке с еще одной дверью. Но Жуковский повернулся к ней спиной, уставился в каменную стену, что-то еле слышно прошептал, и стену с каким-то непередаваемо приятным музыкальным звуком от пола до потолка пересекла линия, быстро превратившаяся в угольно-черный проем. Обрубков направил туда фонарь, но луч света утонул там, будто в космической пустоте.
– За мной!
– сдавленным голосом произнес Жуковский и шагнул во мрак. Когда снова раздался музыкальный звук и проем за ними закрылся, он сказал Обрубкову:
– Тимофеевич, выключи фонарь, все равно толку от него не будет. А вы, мужики, дайте ребятам руки, они же не видят ничего!
Из этого Обрубков сделал вывод, что сами они видят все, но промолчал, только покачал головой. Держась за руку Степана, он стал считать шаги, насчитал сорок восемь, но тут у него закружилась голова и стали подкашиваться ноги. Правда, это состояние быстро прошло, но со счета он сбился и бросил это занятие. Вскоре по звуку шагов он понял, что они вошли в какое-то большое помещение. Непродолжительная остановка, тихий шепот Жуковского, и снова шаги по гулкому каменному полу. После трех таких переходов впереди забрезжил тусклый свет, и они вышли на нетронутый снег, освещенный яркой луной. Обрубков обернулся назад и остолбенел. Там, откуда они только что вышли, вместо прохода высилась отвесная скальная стена, покрытая мелкими трещинами, через которые не проникла бы даже мышь. Он силился что-нибудь понять, но ничего не получалось. Откуда в Сергиевом Посаде скалы? Куда пропали огни немаленького, в общем-то, города? И почему так резко понизилась температура воздуха? Ведь только что на улице раскисал снег, а теперь вдруг стало ощутимо щипать уши, мороз явно придавил за двадцать.
– Ничему не удивляйтесь, - громким шепотом произнес Жуковский.
– Все объяснения потом. А сейчас держитесь за мной и, что бы ни случилось, ничего не предпринимайте до моей команды.
Обрубков понял, что эти слова относятся к нему и Корнилову, и сдержанно кивнул. Степан вытащил из кармана плоский прибор, в котором полковник узнал спутниковый навигатор, и сказал Жуковскому:
– Покажи, где мы находимся, надо сделать привязку.
Тот достал из кармана и развернул лист бумаги, ткнул пальцем:
– Здесь.
Степан поколдовал с прибором и объявил:
– Вперед! До дороги полтора километра.
Теперь он встал во главе небольшого отряда и сразу задал приличный темп. Уже через несколько шагов Обрубков набрал полные ботинки снега и очень пожалел, что не носит теплого белья. А Корнилов, и вовсе приехавший в кроссовках и легкомысленной кепочке, немедленно разнылся:
– Предупредить надо было! Я же простуживаюсь моментом!
– Помолчи!
– одернул его Обрубков.
– Вон, женщина и та не ноет, а ты расплакался! Стыдно!