Выпавшие из времени
Шрифт:
Выслушав сообщение, он вытер платком повлажневшие вдруг руки и задумался. Почему вдруг в дело вступило военное ведомство? Раньше, когда вокруг объектов в Якутии и на Алтае начиналась очередная возня, ими всегда занимался КГБ под неусыпным взором центрального комитета. Именно там Каляев и наводил контакты, стараясь не пропустить главного. Теперь нужно было срочно искать подходы к закрытой касте военных разведчиков. Трудновато придется, подумал Каляев. Но разве легко было весной сорок первого, одернул он себя, когда оказался без денег и документов в совершенно незнакомом Свердловске, не имея ни малейшего понятия об устройстве жизни в Советском Союзе, даже таких мелочей, сколько стоит
Его, тридцатипятилетнего профессора биологии Рижского университета, осужденного на восемь лет за антисоветскую пропаганду, утрамбовали в "купе" арестантского вагона, и без того переполненное не говорящими по-русски, так и не понявшими, что с ними произошло, латышскими хуторянами и ограбленными "буржуями" - бывшими владельцами магазинов и лавок. Поезд ехал не спеша, подолгу стоял на станциях, Каляев даже потерял счет дням. А однажды, когда он сидел на полу, уткнув лицо в колени - полки по очереди были заняты спящими, на каждой по двое, - он отчетливо понял, что завтра их выгрузят из эшелона, а в лагере его в тот же день убьют.
Закрывая глаза, он как наяву видел лицо худого, дерганого уголовника с хрящеватым носом и нездоровой желтой кожей. Поигрывая узким длинным ножом, он протягивал руку к фанерному чемоданчику, где хранилось все нехитрое имущество профессора. В пустых мутных глазах плескалась чернотой одна мысль - подколоть фраера! А прибывшие вместе с профессором латыши не отрывали глаз от пола, не желая вмешиваться в разбирательства русских, хоть Арнольд Ефимович был их земляком и говорил на их языке...
Дальнейшее было похоже на сон. Когда поезд снова остановился, Каляев подозвал прохаживающегося вдоль забранных решетками "купе" конвоира, чтобы рассказать ему о своих опасениях. Потом он вспоминал, что в тот момент ему страстно хотелось одного - покинуть этот ужасный, пропахший болью и страхом обшарпанный вагон. И - чудо! Конвоир, недовольно поморщившись, велел ему забрать чемоданчик и выметаться к чертовой матери. Так он оказался на станции Ревда недалеко от Свердловска, в котором и прожил до пятьдесят четвертого года.
Оглядываясь назад, Каляев поражался, как сумел выжить и самостоятельно научиться пользоваться свалившимся на него даром. Наверное, тогда его вел инстинкт самосохранения. Он быстро понял, что люди не в состоянии отказать ему, когда он настоятельно о чем-нибудь просит и, преодолевая дворянскую и профессорскую гордость, стал пользоваться этим, чтобы не умереть с голода. А еще надо было где-то жить, а жить без документов в Советском Союзе было невозможно... Так и перебивался, все больше по мелочам.
Зато в сорок втором он оторвал такой куш, которого оказалось достаточно, чтобы надолго забыть о добывании хлеба насущного. Как-то, идя по рынку, он обратил внимание на пузатого гражданина, чьи лоснящиеся от жира щеки выглядели как-то неприлично на фоне несытого тылового народа. Подталкиваемый внутренним чутьем, Каляев заговорил с ним, и через несколько минут уже знал, что в обязанности чиновника входило следить за уничтожением отоваренных продуктовых карточек. Но вместо этого он через прикормленных завмагов и кладовщиков пускал карточки по второму кругу, а продукты отправлялись на черный рынок. Вот уж, правду говорят - кому война, а кому мать родна!
А еще через полчаса делец беспрекословно извлек из нескольких тайников деньги и отдал их Каляеву. Но почему-то не внял настойчивой просьбе не заниматься больше нехорошими делами. Обнаружив пропажу всего состояния, он две недели пролежал в больнице с сердечным приступом, а приступив к своим обязанностям, в первый же день принялся за старое. Пришлось сделать ему более строгое внушение... Правда, в сорок седьмом, после денежной реформы, Арнольд Ефимович лишился своих "сбережений", но не стал убиваться по этому поводу. У него на примете было немало высокопоставленных хапуг с партбилетами в карманах.
К этому времени Каляев, никогда не забывавший, что кроме всего прочего, он еще и ученый, многое узнал о природе своего дара. Приятно удивился, услышав об отмеренном ему и ему подобным сроке жизни (то, что он не одинок, Арнольд Ефимович узнал довольно быстро). Даже разработал собственную теорию, в основе которой лежала мысль: они являются очередной ступенью эволюции хомо сапиенс. Он даже придумал название - "хомо суперсапиенс". Конечно, вводить его в научный оборот Каляев не собирался, но надеялся, что когда-нибудь, когда их станет достаточно много, термин приобретет право на жизнь. Смущало одно - среди собратьев по дару было слишком много таких, кто использовал его в неблаговидных целях, к кому совсем не подходила приставка "супер". И почему-то никто из них не стремился к объединению, наоборот, заняв каждый свою нишу, все они старались держаться обособленно, подальше от остальных.
Так бы и остался он философствующим продолжателем дела Остапа Бендера, не попадись ему в начале пятидесятых на глаза сборник рассказов известного писателя-фантаста. Присущее Каляеву внутреннее чутье подсказало ему, что в этих историях на самом деле нет ничего фантастического, что и подтвердилось со временем. На самом деле писатель с рождения был наделен даром прозрения. Откуда он получал знания, оставалось тайной, но в их достоверности Арнольд Ефимович был уверен на все сто процентов. Не зная еще, какую пользу сможет извлечь из своей догадки, но предполагая, что из-под пера писателя может выйти настоящая жемчужина, Каляев на всякий случай принялся отслеживать все его новые произведения. Когда вышел роман, рассказывающий о далеком коммунистическом будущем, Арнольд Ефимович решил, что провидческий дар покинул автора, и готов был забыть о своих надеждах. И только старая привычка доводить любое дело до конца заставила его после смерти писателя в семьдесят втором поинтересоваться содержимым его архива.
Однако найти подходы к архиву удалось далеко не сразу, потому что сразу после похорон все бумаги, хранившиеся в квартире писателя, были изъяты КГБ. Чтобы добраться до них, Каляеву понадобилось почти два года. Когда же он прочитал заметки, из-за которых и был изъят архив (а вовсе не из-за романа, подрывающего основы советского строя, как гласила запущенная в узких кругах дезинформация), то сразу понял - вот она, долгожданная жемчужина! В набросках для будущей книги автор писал о людях могущественной цивилизации, еще более древней, чем цивилизация атлантов, и упоминал созданные ими подземные сооружения, побывав в которых человек достигал бессмертия. Были указаны даже координаты двух таких сооружений, на Алтае и на Северо-востоке Якутии. Писатель назвал их "Точками бессмертия".
Оказалось, что не только Арнольд Ефимович догадался о присущем писателю даре. Его наследием заинтересовался кто-то в ЦК, и в семьдесят третьем "археологи в штатском" занялись раскопками древнего монастыря на Алтае, откуда должен был начинаться идущий к объекту поисков ход. Не нашли ничего, только потеряли пропавшими без вести двух оперативников, которые среди бела дня спустились в раскоп и так никогда не вышли оттуда. А в заложенной на Ханданахе шахте постоянно происходили аварии, будто там поселился злой дух. После того, как рухнувшая кровля завалила в забое целую смену шахтеров, попавших на эту ответственную работу после строжайшего отбора, проходку прекратили, а шахту ликвидировали.