Выпить и умереть
Шрифт:
— По-моему, я достаточно ясно объяснила вам, что мое знакомство с мистером Уочменом, как бы далеко оно ни заходило, не представляет для вас никакого интереса! — отрезала Дессима замороженным голосом.
— Так почему бы вам не ответить на мой вопрос прямо, коли так? — продолжал пытку Аллейн.
— Ну что ж… — Голос Дессимы зазвенел, как опрокинутый поднос с чайной посудой. — Тогда запишите у себя, что вплоть до той самой пятницы мистер Уочмен не представлял для меня никакого значения и интереса… И вообще был совершенно случайным знакомым… Записали?
— Да, мисс, я записал, не беспокойтесь, — простодушно заверил ее Фокс, черкая в своем блокноте…
— Ну так что же, вы закончили со своими писульками? — ехидно поинтересовалась Дессима, которая быстро сумела привести себя в собранное состояние. — Может быть, вам хочется знать еще что-нибудь? Или вы хотите получить от меня описание всех встреч со всеми прочими господами по фамилии Уочмен, которых я когда-либо знала?
— Нет, — выпалил Аллейн. — Это уж слишком. Мы ограничиваем наше нездоровое любопытство строгими рамками полицейского кодекса, гм!.. И наши вопросы будут намного менее оскорбительны, гм… Они касаются только коньяка, который вы налили мистеру Уочмену, стакана, который был так тщательно кем-то разбит, и самой бутылки.
— Хорошо. Так что вы хотите знать?
— Изложите свою версию этих событий.
— Я уже излагала все Оутсу и коронеру. Кто-то предложил налить Уочмену коньяку. Я быстро огляделась, увидела стакан Люка на столе. Он был пуст. На стойке бара стояла бутылка. Я быстро плеснула из нее в стакан. Ничего, кроме коньяка, я туда не добавляла. Я не могу этого доказать, но я не добавляла ничего! Ничего!
— Возможно, нам удастся это доказать. Был ли кто-нибудь рядом со столом? Следил кто-нибудь за этой бутылкой?
— Боже мой, как я устала повторять! — вздохнула Дессима. — У стола околачивался только Периш. Может быть, он что-то заметил. Я — нет. Когда я подбежала со стаканом, я подождала, пока старик Помрой нальет Уочмену йод на палец, после чего мне удалось влить Люку глоточек сквозь сжатые зубы… Думаю, что ему даже не удалось проглотить этот коньяк, но ведь вы мне все равно вряд ли поверите…
— Мисс Мур, нам важны все свидетельства, которые мы слышим, — заверил ее Аллейн. — Поверьте, большая часть рабочего времени уходит у нас именно на выслушивание людей. И хотите верьте, хотите — нет, но у нас развивается некое шестое чувство, с помощью которого нам обычно удается установить, когда человек говорит правду, а когда врет. Но ведь мы не можем опираться на это шестое чувство. Для того чтобы отделить агнцев от козлищ, нам нужны четкие, достоверные улики. Хотя часто, если человек говорит правду, то и улики указывают на то же самое…
— Ах, как здорово и красиво у вас получается, — скривила губы Дессима. — Какая у нас умная, честная и добрая полиция! Горячее сердце, холодный ум и чистые руки…
— Я не говорил таких громких слов, заметьте… Но мне все же хотелось бы знать, сказал ли мистер Уочмен слово «отравлен» именно после того, как вы поднесли ему его последний в жизни коньяк?
— Да.
— А у вас возникло впечатление, что он имел в виду именно этот напиток?
— Нет, но я не знаю, как отнесется к моим словам ваше шестое чувство… Во всяком случае, Люк только попытался выпить коньяк, но, наверное, не смог. И тут он пробормотал это слово — сквозь сжатые зубы. Никогда я еще не видела на лице человека такого дикого выражения страха и злобы… Потом он бешено затряс своей пораненной рукой, мисс Даррах долго ее ловила в воздухе, чтобы перевязать. И тут как раз погас свет.
— И долго вы копошились вокруг Уочмена в темноте?
— Трудно сказать. Я просто не знаю. Казалось, что целую вечность. Потом кто-то щелкнул выключателем, это я помню. Наверное, решили проверить… Вообще, это был кошмар, настоящий кошмар. Да еще дождь барабанил по крыше, словно при казни в средние века… И повсюду трещало под ногами раздавленное стекло от стакана — хрясь, хрясь… И еще — его голос… Словно не человеческий голос, а мяуканье кошки, и притом такое мучительное… И еще — он сучил ногами и выстукивал каблуками дробь по краю кушетки. А во мраке все кричали — каждый на свой манер… — Дессима хрустнула пальцами. — Нет, я больше не могу об этом говорить. И не могу перестать… Стоит только начать, и тебя затягивает. Все было очень странно. Такое ощущение, словно он мучился от страшной боли. И я теперь в ужасе от одной мысли о такой боли… Нет, если я сама, например, заболею раком, я не стану ждать боли. Я пойду на все…
— …но не откажетесь от своих болезненных политических взглядов, — с легкой иронией договорил за нее Аллейн.
— Нет, при чем тут взгляды? Я скорее покончу с собой, чем стану вот так мучиться… Хотя, может быть, Уочмен так дергался не из-за боли, а просто из-за рефлексов. Нервных рефлексов.
— Чувствуется, что и ваша нервная система испытала хорошенькую встряску! — заметил Аллейн.
— Да что вы можете знать о нервах? — с неожиданной горечью воскликнула Дессима. — Нервы! Переживания! Для вас с вашим хваленым шестым чувством это пустые звуки! Похоже, первые пять у вас напрочь атрофировались… Хватит меня терзать! У вас собралось уже пять томов собрания свидетельских показаний об этом случае! Запишите мои показания о том, как крепко Уочмен сцепил зубы или как поджал губы, и наконец дайте мне забыть обо всем!
— Дорогая мисс Мур, меня все-таки по-прежнему интересуют подробности ваших прошлых отношений с Уочменом, мне также необходимо, чтоб вы все вспомнили о злополучном стакане с коньяком…
— Но ведь я уже обо всем рассказала! Что вы еще от меня хотите, что? Что вы выпытываете, что вы копаетесь, что вы мне душу рвете?!
И вдруг взгляд ее сместился куда-то в сторону. По лицу Дессимы пробежала целая гамма чувств.
— Норман! — пронзительно вскрикнула девушка. — Норман!
Аллейн развернулся на каблуках. На гребне стоял Норман Кьюбитт.
— Погоди, я сейчас, Дессима! — откликнулся он и пошел вниз по косогору. Подойдя, он нежно взял ее за руки.
— Ну что случилось?
— Норман, я уже не выдерживаю!
Кьюбитт даже не взглянул на сыщиков.
— Ты вовсе не обязана беседовать с этими двумя юными следопытами, если они тебя мучают. Лучше посоветуй им убираться ко всем чертям!
Кьюбитт повернулся и через плечо усмехнулся в сторону Аллейна нехорошей усмешечкой.
— Ой, как же я сглупила… — прошелестела Дессима одними губами. Она смотрела на Кьюбитта так, словно видела впервые, и он при этой был древнегреческим богом, сошедшим с небес.
— Так какого черта вы к ней пристаете? — спросил Кьюбитт грубовато.
— Из чистого садизма, естественно, — саркастически улыбнулся Аллейн.
— Не надо, Норман, — попросила Дессима. — На самом-то деле они меня вовсе не нарочно мучают. Просто у них такая гадкая профессия…
Глаза Дессимы были усыпаны сверкающими слезами, как бриллиантами, влажные губы чуть приоткрыты, и она глядела в лицо Кьюбитта с тем же восторгом…
— Ох, Норман… — пролепетала она, — я не сдержалась и позвала тебя, прости… Я такая дурочка…