Выпускной бал в чистилище
Шрифт:
Когда он добрался до середины зала, ее взгляд остановился на нем, и он увидел, как ее щеки залила краска, а рука взметнулась к груди. Она смотрела на него так, словно была с ним знакома, словно рассчитывала застать его здесь. Но он никогда прежде ее не видел… он бы ее точно запомнил. Она напомнила ему Айрин Ханикатт: тот же цвет волос, те же пронзительные голубые, широко посаженные глаза. Он на мгновение задумался о том, не родня ли они с Айрин, но уже в следующий миг забыл об этом. Девушка улыбнулась ему, и сердце у него в груди замерло, а шаг сбился. Он остановился, не дойдя до нее пару метров, и, как ни старался, не смог сдержать улыбки, расплывшейся по его лицу ей в ответ. Обычного его задора как не бывало, он чувствовал себя
– Привет, – нежно проговорила она и опять улыбнулась ему. Взглянула на танцующих, снова на него. – Пригласишь меня на танец?
Джонни протянул ей руку, она шагнула к нему и вложила свои пальцы в его ладонь. Рука у нее была гладкая, маленькая, и ему вдруг захотелось сжать ее изо всех сил, чтобы девушка не сумела от него ускользнуть. Он вывел ее на танцплощадку, и в тот же миг музыканты заиграли залихватский свинг. Вот черт. Ему хотелось притянуть ее к себе, а не кружить по залу. Он обернулся к девушке, чтобы спросить, не хочет ли она пропустить эту песню, но, едва взглянув на нее, понял, что она ему на это ответит. Она буквально вибрировала под музыку, ее глаза сияли, и она ждала лишь, когда он возьмет ее за руку. Он понадеялся, что она хоть немного умеет танцевать.
Без единого слова он забрал у нее серебристую сумочку и сунул во внутренний карман своего блейзера. С этой штукой в руках танцевать она точно не сможет. Она молча протянула ему обе руки и подняла на него глаза. И они сорвались с места.
О да, танцевать она умела. Она словно знала заранее, что он сделает в следующий миг, словно понимала его движения, словно раньше уже танцевала с ним. Он кружил ее по залу, притягивал к себе, отпускал и восхищенно отмечал, как она, не сбиваясь, вторит каждому его жесту. Выпускники, танцевавшие вокруг, обратили на них внимание и расступились, освободив им пространство в центре. Длинные волосы струились у нее по спине, юбка летала вокруг стройных ног, а быстрые ступни словно вызывали его на бой. Он подкинул ее, а потом она сделала колесо, встала на руки и тут же снова оказалась на ногах, так что юбка не успела обнажить то, что ей не хотелось бы демонстрировать. В зале охнули, зааплодировали, а Джонни крутанул ее вокруг бедер, как обруч. Она расхохоталась и вихрем метнулась обратно в его объятия, словно ей там было самое место. Песня завершилась звонким грохотом тарелок, и все в зале одобрительно закричали. Джонни показалось, что Картер с Джимбо записывают на свой счет его танцевальные успехи. Он рассмеялся, обнял свою партнершу за талию и привлек к себе. Музыка словно подчинилась его желанию, «Бубенцы» заиграли медленный ду-уоп, и Бобби зашептал в микрофон слова любви.
Она подняла на него глаза, и у него вновь перехватило дыхание. Ее глаза были такими ясными, такими нежными, что ему отчаянно захотелось ее поцеловать. Бог мой, он всегда действовал быстро, но чтобы так быстро! Он познакомился с ней всего пару минут назад, и вот ему уже не терпится поцеловать ее прямо в толпе танцующих выпускников. Ее губы приоткрылись в улыбке, тонкие руки обвили его в танце, который внезапно показался ему и откровенным, и одновременно сдержанным. Она чуть подняла подбородок. Он не отрываясь смотрел на ее губы. Она выдохнула его имя:
– Джонни.
Он прикрыл глаза, ощущая на губах ее теплое дыхание.
– Джонни…
А потом она исчезла. Его руки еще хранили воспоминание о ее теле. Щеки после танцев горели огнем. В голове еще слышались отзвуки песни, под которую они вместе плыли по залу. Он резко открыл глаза и сел в кровати, но тут же закричал от резкой боли в груди и правом плече, словно проснувшейся вместе с ним.
– Джонни?
Голос больше не принадлежал ей. Интересно, в какой момент с ним заговорила другая, та женщина, которая утверждала, что они брат и сестра? Сейчас она стояла у его кровати.
– Кардиомонитор стал пищать так, словно у тебя остановилось сердце. Прости, что я тебя разбудила…
Джонни чуть не расхохотался, услышав эти слова. Настоящий кошмар начинался, когда он открывал глаза. Но он промолчал, понимая, что любой его комментарий прозвучит как жалоба на превратности судьбы. Она лишь старалась ему помочь. Она все время была рядом с ним, ни разу не вышла из себя, не обратилась к нему сердитым или злым тоном, хотя он постоянно срывался на нее от гнева и растерянности. Он поступил так, как она велела, лишь потому, что не знал, что ему еще делать. Он заявил врачам, что не помнит, кто он такой, а все остальное сделала она. Она общалась с персоналом больницы и следила за тем, чтобы о нем хорошо заботились.
Она была похожа на его маму. Правда, ни мамину красоту, ни эффектную внешность она не унаследовала. А еще она была похожа на Билли: те же темные волосы, та же вихрастая челка. От этого ему было легче смириться с тем, что она – родня… и сложнее принять, что остальных нет в живых.
Джонни снова лег на спину и уставился в потолок. Сквозь жалюзи в палату просачивались лучи вечернего солнца, напоминавшие ему о том, что он целыми днями только и делает, что спит. Врачи говорили, что это нормально, потому что он идет на поправку. Судя по всему, так и было, потому что поправлялся он на удивление быстро. Но ему было на это совершенно плевать. Он с благодарностью погружался в забытье, которое уносило его прочь от отчаяния, наполнявшего каждый миг бодрствования. Джонни закрыл глаза, мечтая снова вернуться в тот сон.
Да, это и правда был сон. Теперь, наяву, он вдруг понял, что за незнакомка ему приснилась: та самая девушка, что вчера выплакала все глаза у его кровати. Девушка, которую он не вспомнил. Маргарет. Мэгги. В его сне она была без очков, и все же он ее узнал. А вот выпускной был таким же, как в жизни, до малейших деталей. Он так ясно все помнил. В конце концов, это ведь было всего пару недель назад. Ему пришлось осадить себя. Это ему так кажется. Но если верить Джиллиан Бэйли, то сегодня пятое марта две тысячи одиннадцатого года. А значит, с выпускного бала тысяча девятьсот пятьдесят восьмого миновало уже почти пятьдесят три года.
Он пригласил Пэгги Уилки. На ней было розовое платье с декольте, великолепно подчеркивавшее ее щедрые формы. Картер чуть не умер, когда увидел ее, и весь вечер только и делал, что вился рядом с ней, хотя должен был развлекать свою грымзу-кузину. Во сне все было так же, как наяву: те же люди, те же рыболовные сети и блестящие обитатели моря, тот же тесный галстук-бабочка у него на шее, то же желание поскорее избавиться от него. Все было так же… за исключением той девушки, Мэгги. Забавно, в его сне на ней было платье, в котором пришла на бал Айрин Ханикатт. Ему запомнилось это платье. В красном была одна Айрин, остальные девицы нарядились в пастельные тона. Заметив Айрин в таком наряде, все принялись шушукаться, и Айрин сникла под пристальными взглядами толпы. Он решил, что она выглядит просто чудесно, но ей самой явно казалось, что с платьем она прогадала.
В его сне на Айрин было воздушное платье персикового цвета, на тоненьких, украшенных блестками бретельках. Он танцевал с ней – так же, как и наяву, и даже песня была та же самая. Отличалось лишь платье. Как странно. Чего ради его подсознание нарядило Мэгги в платье Айрин Ханикатт и отправило на выпускной бал? Он ясно видел ее, в красном платье, с длинными волосами, посреди школьного зала, словно и она тоже стала частью воспоминания.
– Он меня не помнит, – проговорила Мэгги. Она вытолкнула из себя слова, что зрели в ней с тех самых пор, когда ее выписали из больницы. – Как будто ничего и не было. Как будто он упал с балкона в пятьдесят восьмом, а очнулся в две тысячи одиннадцатом. Для него время, которое он провел в чистилище, не существует. Но пока он был там, прошло пятьдесят три года!