Вышли из леса две медведицы
Шрифт:
Как вы сами, конечно, понимаете, он убегал туда довольно часто, лежал там часами и предавался мечтам о войнах с крокодилами, вроде тех, которые описывал Нахум Гутман [64] в книжке «Лубенгулу-король Зулу», и о нашей маме — что она делает в Америке, и думает ли о нас, и как это будет, если навестить ее там и уговорить купить ему мотоцикл «харлей-дэвидсон» в качестве компенсации за то, что она бросила своего сына. И как это она, с одной стороны, могла отказаться от нас в пользу дедушки, а с другой стороны, как хорошо, что она оставила нас у него, и почему это так, что все в мошаве нашего дедушку боятся, а для нас он такой хороший и добрый. Став чуть постарше, он начал убегать туда, когда хотел улизнуть от работы, которую поручал ему дедушка. Валялся на берегу пруда и мечтал, как закончит наконец школу
64
Нахум Гутман (1898–1980) — израильский художник-пейзажист, скульптор, иллюстратор и график, детский писатель, лауреат премии Ханса Кристиана Андерсена за вклад в детскую литературу.
Наша Далия, кстати, из тех женщин, которым очень важно показать людям, какая у нее удачная и счастливая семейная жизнь. На улице она ходит с Довиком только за ручку, а своих двойняшек по той же причине назвала Дафна и Дорит, чтобы их имена начинались на ту же букву, что и имена родителей. Когда девочки были еще маленькими, она дважды в день, утром и в полдень, тащила Довика в детский сад, чтобы все видели, что счастливые родители вместе приводят и забирают детей. Вдобавок она то и дело намекает, что у них с Довиком есть какие-то особенные любовные забавы, и всегда рассказывает, как он любит все, что она готовит. Нет, поймите меня правильно, готовит она очень хорошо, это правда, я тоже люблю ее обеды, но все-таки еда — это всего лишь еда, жизнь на этом не построишь.
Поначалу все эти ее штучки меня слегка напрягали. Ну для кого ты устраиваешь эти представления? Но потом до меня дошло: это не представления для кого-то, это она себя пытается убедить — и тогда я даже немного пожалела ее. Ну, не важно. Теперь Довик уже редко навещает это свое тайное укрытие, потому что кто-то из его друзей, узнав такой большой секрет, немедленно рассказал кому-то другому, а другой третьему и кончилось тем, что какой-то журналист написал целую статью об «уединенном бассейне». Один из тех журналистов, которые рекомендуют людям места для «уединенного отдыха», после чего стаи саранчи с мангалами и наргиле со всех концов страны мчатся туда со своими семьями, чтобы оставить там после себя обертки от сэндвичей, коробки из-под кукурузных хлопьев и кучи, я извиняюсь, дерьма вместе с туалетной бумагой. А шум, который они производят, висит там в воздухе долгие часы после их отъезда. Так вот, в один прекрасный день Довик застал около своего пруда семейство, которое жарило на берегу шашлыки, что, по его мнению, было равносильно кощунству, разозлился так, что проколол им все шины, и после этого начал уединяться со своими фараоновыми дочерьми в разных других местах. «Я понял, что они могут спасти меня и без корзинок и даже без Нила вообще», — как-то сказал он мне, когда попросил попробовать новый вариант лимончелло и сказать, нужно ли что-то поменять в соотношении воды, лимона и спирта.
Мы тогда много экспериментировали с этим лимончелло, пробуя разные соотношения крепости, сладости и кисловатости, и каждый раз на определенном этапе начинали хихикать и говорить всякую ерунду. Довик готовит замечательные лимончелло, но при этом всегда утверждает, что на самом деле все решает не человек, а лимон. А с нашим старым лимонным деревом, кстати, случилась интересная перемена: после смерти дедушки его плоды стали значительно лучше. Такое ощущение, что ему буквально полегчало, когда дедушка исчез. А вот наша шелковица, напротив, явно скорбела о покойном — от нее пошел какой-то вонючий запах, и ее листья стали опадать прямо посреди лета. Вот так это у деревьев — они чувствуют, помнят и не умеют обманывать.
Короче: однажды Довик снова отправился к своему пруду, но на этот раз не на машине, а на старом велосипеде, медленно и лениво, и, прибыв туда, увидел на берегу военный джип, припаркованный возле тропинки. Джип показался ему знакомым. Он пригляделся и понял, что добрая половина переделок на этом джипе сделана им самим, во время его армейской службы. Кто это водит мой джип? Кто это ходит по моей тропинке? Он тихонько подкрался к пруду и услышал, что кто-то там плывет. Кто
Довик спрятался в кустах и приготовился ждать. Через четверть часа неизвестный «кто-то» вышел из воды — совершенно голый — и пошел в кусты помочиться. Довик был весьма впечатлен. Прежде всего тем, что неизвестный оказался не из тех, которые бесстыдно мочатся прямо в воде. А во-вторых, самим его видом, тем, насколько он был красив. «В нем все было красивое, — рассказывал он мне несколько лет спустя. — Если бы дочь фараона и ее прислужницы появились там наконец, они бы первым делом вытащили из воды не меня, а его».
Неизвестный парень кончил мочиться и вернулся в воду, и Довик, долго не размышляя, разделся и прыгнул туда вслед за ним, постаравшись произвести максимально возможный шум и максимально возможное количество брызг, чтобы показать, что явился законный хозяин. Ну вот. Так они встретились, мой брат и мой супруг: «Довик». — «Эйтан». — «Ты откуда?» — «А ты?» — «Кто тебе рассказал об этом месте?» — «А в какой ты части?» — «Я так и знал. Я был там незадолго до тебя, и я узнал твой джип». — «В самом деле? Как твоя фамилия? А, так ты Довик Тавори! О тебе до сих пор говорят в части, о всех твоих делишках и придумках…»
Довик раздулся от гордости и после всех положенных: «А такого ты знаешь?» — и: «А этого?» — и: «Что ты говоришь?!» — и: «Не может быть!» — пригласил Эйтана попробовать нашей шелковицы, которую прихватил с собой. Они бесстыдно сидели голышом на берегу, пока не обсохли. Потом Эйтан приготовил кофе, Довик подал шелковицу, они поели и попили и вернулись в воду. Эйтан предложил нырять до дна, но Довик сказал, что астма ему не позволяет, но добавил:
— Если ты так уж любишь нырять, то тебе стоит познакомиться с моей младшей сестрой, она ныряет куда лучше меня.
Вот так. Эйтану пришло время вернуться на базу, Довик проводил его до джипа и сказал:
— Это крепление для домкрата я не просто установил — я его сам придумал. — И потом: — У меня такое чувство, что мы еще пересечемся.
А Эйтан сказал:
— И у меня тоже. С удовольствием. Пока…
И действительно, через несколько месяцев, уже после того, как Эйтан демобилизовался, они пересеклись на какой-то традиционной встрече. Этакий «слет молодых ветеранов» их части. Вам стоило бы увидеть приглашения на эти их встречи! Каждый листок — сплошные цифры, восемнадцать цифр подряд. Шесть первых — это дата, и их всегда шесть, потому что только первобытные люди добавляют к датам нули. У первобытных это было бы, скажем, «восьмого мая тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года», а у них — ноль-восемь-ноль-пять-шесть-семь. И все. Четыре следующие цифры — время начала встречи, а восемь последних — координаты места. У них, видите ли, каждое место — это некая точка на карте, а каждая встреча — как военная операция. Даже если это встреча в каком-нибудь клубе в Тель-Авиве, адресом будет не улица и номер дома, а его координаты. Почему? Потому что мы не просто приходим — мы прибываем согласно указанным координатам. А если кто-то не в состоянии прочесть эти восемь цифр, то ему нечего там делать.
Они сразу же узнали друг друга на этой встрече, но Эйтан, с его неиссякаемыми дурачествами, в шутку поставил Довика в неловкое положение при всех — притворился, что не узнает его, а потом сказал: «А, это ты?! Я просто не узнал тебя в одежде», — и все, кто это слышал, радостно заржали. И все, и вот так началась их дружба, которая, в отличие от всей болтовни о так называемом «солдатском братстве», стала настоящей дружбой. Да, Варда, болтовни, потому что это пресловутое «солдатское братство» — пустая показуха, бравая поза, что-то вроде героических усов на актере в театре, поза мужчин, тоскующих по своей молодости, повод для еще одного всплеска натужной активности и еще одной порции театральных переживаний. О да, они, конечно, помогут друг другу, о да, они будут встречаться и рассказывать друг другу истории, но это не будет настоящая дружба. Выручка — да, дать взаймы — что за вопрос, собрать пожертвования, когда нужно, — конечно, но открыть душу — этого они просто не умеют. И действительно, у Эйтана — кстати, так же, как у меня, потому что я тоже такая — никогда не было настоящих друзей. Даже среди тех, что служили и воевали рядом с ним. А вот наш Довик, который не служил вместе с ним и даже не был, как он, в боевом подразделении, стал ему по-настоящему близким другом.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
