Вышли из леса две медведицы
Шрифт:
— Очень сожалею. Я просто иначе все это понимала…
— Да, это трудно понять. Тогда, после его смерти, я говорила себе: ну все, жизнь кончилась. Случилась беда, и жизнь кончилась. Смешно. Ведь умер Нета, а я сказала «кончилась» о своей жизни, о жизни его матери. А дело в том, что это не так. Она не кончилась, моя жизнь, и, в определенном смысле, это еще хуже. Нета умер, и его отец тоже в некотором смысле умер. Перестал быть собой. И я потеряла обоих — и своего сына, и своего супруга. «Его с его порождением», как написано в Торе [49] , и в один и тот же день. Кстати, вы когда-нибудь обращали внимание, насколько несчастья возвышают нашу речь? Делают ее красивей и торжественней, насыщают ее некими особыми словами, которые несут на себе тяжкую ношу, — слишком святые для прикосновения, слишком загадочные для понимания, невыносимо древние для будничного употребления.
49
Парафраз библейской заповеди, запрещающей «закалать» (убивать) корову или овцу «в
Да, мой первый муж умер. Не говорил со мной больше, не шутил, не смеялся, не касался меня ни разу и, главное, наказывал самого себя. И знаете — по справедливости! Ему причиталось. Я не швырнула ему это прямо в лицо, но он хорошо понимал, что я думаю. Ибо если кто-то был здесь виноват, так это он. Но и я, конечно, тоже. Я виновата, потому что это я позволила ему взять Нету на ту прогулку. На эту их «прогулку парней», куда «девчонки не приглашаются». Так это всегда с родителями. Даже если это родители погибшего солдата и между ними и его смертью есть целый список командиров и политиков, которых можно обвинить, — даже тогда они обвиняют себя. Ведь это действительно мы виноваты. Всегда мы. Даже если мы на работе и пьяный водитель въехал на тротуар и задавил нашего ребенка на пути из школы — виноваты мы. И даже если врач отправил его домой с неправильным диагнозом — виноваты мы. И даже если молния ударит в него с неба — и тогда виноваты мы: почему молния ударила в него, а не в нас? Ведь мы для этого и существуем. А тем более когда отец берет своего маленького сына на прогулку парней и возвращает его матери мертвым… Нет других виноватых!
Какой хороший мальчик он был — и хороший, и удачный, и любимый, и полный любви к своим ближним! Но в шестилетнем возрасте много таких, да и что можно сказать о ребенке, который умер в шесть лет? Сколько еще могло измениться… Удачный, да, но при всей его удачности отнюдь не что-то особенное. А возможно, в том и была его особость, что в нем все было в меру, все уравновешенно, и спокойно, и правильно — и в душе, и в теле. Уже в два года у него были совершенно точные движения и взгляд, который даже слегка пугал своей ясностью. И еще одно свойство, которое несколько трудно определить, разве что — складный, согласованный. Не в том смысле, что правое с левым, но и внутреннее с наружным. Нет, я не имею в виду симметрию, я не люблю симметрию, согласованность это нечто другое. Ну, не важно. Я чувствую, что начинаю сердиться. Меня преследует мысль — ужасная, я знаю, — но иногда я думаю: если какой-то ребенок должен был умереть в тот день, если Ангел Смерти должен был выполнить в тот день свою норму по детям, то почему он выбрал именно моего ребенка? На свете так много детей — разве трудно было выбрать кого-то другого вместо моего? И я говорю это не только как мать, которая была счастлива со своим ребенком, но и как опытная, старая учительница и воспитательница, которая повидала в своем классе многие поколения избалованных, нахальных, испорченных и крикливых детей и уже умеет распознать среди них удачного ребенка.
Вот так вот. Прежняя жизнь кончилась. Прежний огонь погас. В двух отдельных сердцах и в одном общем сердце. Ведь у каждой пары есть этот общий вечный огонь, порой маленький, порой яркий — огонь, который то разгорается, то гаснет, иногда полыхает, как буря, а иногда его нужно раздувать, и за ним всегда нужно следить и его всегда нужно подкармливать. А тут беда разом его погасила. Мы были женаты почти семь лет, и этому предшествовали несколько лет знакомства. В таких случаях ты уже хорошо знаешь своего партнера, знаешь все его переключатели и выключатели, и что он любит, а что нет, и что ему смешно, а что неприятно, и даже что его раздражает — и это тоже интересно и даже хорошо, в обратном смысле, потому что нарушает рутину и разгоняет скуку. И вдруг — какой-то чужой человек! Новый муж. Иные женщины скажут вам, что это случается в конечном счете с каждым мужчиной, но обычно это происходит постепенно, а у меня это случилось сразу, в одну ночь.
— Вы не сказали, от чего он умер, ваш Нета.
— Как странно слышать его имя из уст другого человека… даже не здешнего…
— Вы не хотите рассказывать?
— «Вы не хотите рассказывать…» Какой заботливый тон вдруг у вас появился! Похоже, я вас передразнила, правда? Нет, Варда. Я не хочу вам рассказывать, но я расскажу, потому что я женщина вежливая и потому что это нужно. Мой Нета умер от укуса змеи. Странно, но иногда мне стыдно об этом говорить. Погибнуть в армии — это понятно, это достойная смерть, а погибнуть в автокатастрофе — ну, это уже совсем обычно, это часть той жизни, которую люди сами себе придумали. Потому что ведь святость жизни — это для нас пустое слово. Ни одно общество не запрещает ездить на машинах из-за какой-то там святости жизни. И смерть от болезни — это тоже вполне приемлемо, а от старости — что и говорить. А вот укус змеи — это что-то такое, что нужно скрывать. Такая смерть обескураживает, она пугает. В самом деле, кому такое придет в голову — чтобы здесь, у нас, в конце двадцатого века, животные убивали людей?! Что мы, черт побери, Индия?! Африка?! И все-таки у нас каждый год появляются два-три сообщения о такой смерти, и тогда люди читают о них в газете или видят по телевизору и говорят: «Смотри, что это, Шула, просто не верится — змея кого-то укусила насмерть!» «Укусила насмерть» — так они говорят. Как будто на этот раз Ангел Смерти, разнообразия ради, нарядился змеей: «Привет, я Ангел Смерти, разрешите мне укусить вас насмерть».
Нет, имя «Шула» можете не записывать. Это просто общее имя женщины, которая читает книгу, когда ее муж смотрит по телевизору новости или футбол. И знаете что, редакторы газет и мужья этих Шул, — вы правы! Это действительно новость из тех, в которые просто трудно поверить. Умереть от укуса змеи? «Оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту»? [50]
50
Божий приговор Змею: «И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3, 15).
51
3 Цар. 8:37.
52
Виды наказаний, упомянутые в различных библейских книгах (Иер. 49, 19; 4 Цар. 2, 24; Пс. 77, 49; Иис. Н. 10,11; Числ. 16, 32).
Змея. Вы понимаете? Змея. И к тому же в пустыне, в одиночестве, вдали от всех и без возможности позвать на помощь. Вот так Господь любит нас, Свою «дщерь иерусалимскую», которая последовала за Ним «в пустыню, в землю незасеянную» [53] . Заметьте — не «последовал», не в мужском роде, и не «последовали», во множественном числе, как надлежало бы сказать о целом народе, нет — «последовала», во втором лице, единственном и испуганном, или, точнее, единственная и испуганная. Вы ищете гендерный элемент в еврейской истории, Варда? Так вот вам, пожалуйста: целый народ, который весь, как одна женщина, — голодная, усталая, зависимая, боязливая, томимая жаждой, умирающая без ванной и даже телефона нет. Вдали от дома, вдали от дороги, вдали от любви, вдали от больницы, вдали от людей — вот так Господь любит «обрученную Ему»!
53
Парафраз Книги пророка Иеремии (2, 2).
«Прогулка парней», со всеми этими дебильными словечками парней, собирающихся на свою прогулку: снаряга, жужжалка, ремнабор, таганок, шведик, воду читать, костриться, взять к полудню… Когда мне говорят «взять к полудню», я сразу думаю об Иакове, которому Господь обещал, что распространит его «к морю, и к востоку, и к северу, и к полудню» [54] , но у Эйтана это — выбрать такой путь по карте, чтобы доставить нашего сына, нигде не плутая, прямиком на юг, в пустыню, точно к месту и ко времени назначенной встречи со змеей. И это нельзя ни изменить, ни отрицать. Это он взял его туда. Не я. «Девчонки не приглашаются», — сказал он мне и улыбнулся своей знаменитой улыбкой. И Нета посмотрел на него и улыбнулся точно такой же улыбкой. Так разве у меня был хоть какой-то шанс? Прогулка парней. Только они вдвоем. Ты и он…
54
Быт. 28, 14.
— Рута, мы можем остановиться. Может быть, не нужно выкладывать все за один раз?
— Оставьте. Ведь я тоже виновата. Я могла возразить: «Нет, я не хочу». Я могла сказать: «Нет, я не разрешаю». Но вот — что бы там ни говорили о матерях и о материнстве, у меня не было этого знаменитого материнского предчувствия беды. И кстати, даже в тот момент, когда это случилось, я не почувствовала, будто что-то случилось, как чувствуют, по их рассказам, матери лучшие, чем я, или лживее, чем я. Ничего. Сидела себе дома, в полном спокойствии, и даже спать потом пошла без всяких проблем. Ведь мой Эйтан — самый ответственный и организованный человек в мире. Он никогда ничего не забывает, ни единой мелочи. И в той их прогулке у него тоже все было продумано и записано: собрать снаряжение, проверить машину, продумать маршрут. Просто никто не принял в расчет змею. И Эйтан не принял. Вот сюда она его укусила — с внутренней стороны запястья. Но не эта картина меня преследует. Не те два ее зуба, которые вонзились в его руку, и не тот яд, что вошел через них туда. Другая картина стоит у меня перед глазами: Эйтан бежит с Нетой на руках, обнимая и прижимая его к себе, бежит и знает, что ничего уже не поможет…
Глава одиннадцатая
— Как вы встретились?
— Кто?
— Вы с Эйтаном.
— Очень мило с вашей стороны. А также правильно и разумно. Пришло время для обычного разговора, приятной болтовни двух женщин, безо всех этих моих несчастий и без вашей скучной истории еврейских поселений.
— Мы еще вернемся к этим двум темам. Я верю в нас обеих.
— Это угроза или обещание?
— Это только от вас зависит.
— Ну ладно. Вас наверняка удивит, Варда, но нас с Эйтаном соединило сватовство. А нашим сватом был мой брат Довик. Как-то раз он вернулся домой весь сияющий и объявил: «Я встретил парня, который ну прямо для нас создан. Я его приведу как-нибудь при случае». А случай представился на их свадьбе — Довика и Далии. Он сообщил, что они решили пожениться, и тут же, на том же дыхании, сказал, что намерен пригласить на свадьбу и «его» — этого своего нового приятеля, — чтобы познакомить со всеми нами.