Вышли из леса две медведицы

Шалев Меир

Иногда он обнимал меня, и прижимался, и извивался вокруг моего тела, и сообщал, что это он изображает жгучий ломонос — мое любимое растение, такой дикий ползучий лютик с сильным запахом и буквально тысячами малюсеньких белых цветков. Наш питомник, кстати, один из немногих в стране, который продает эти растения. Дедушка Зеев принес его семена из Галилеи, из каких-то мест вблизи друзской деревни Хорпеш, и он цветет все лето: уже все полевые цветы отцвели, и агростеммы кончились, а морской лук еще не пошел в рост, но этот один все цветет и цветет. Здесь, у нас, ему немного жарковато, но он как-то приспосабливается. Когда Нета был еще жив, а Эйтан еще был моим первым мужем, мы, бывало, специально ездили в Галилею посмотреть и понюхать этот вьюнок, и я всегда говорила ему: «Какой же ты у меня замечательный ломоносик,

и какой же ты сладкий, и какой же ты красивый, и какой же ты ароматный, и какой же ты вьющийся, и как же ты прижимаешься, и как же ты обвиваешься…»

Вот таким же был и Эйтан — такой же красивый, и так же прижимался и извивался, и говорил мне раз за разом: «Будь мне», — и я должна была угадывать, чем я должна быть ему сейчас или что ему сделать. И если я угадывала сразу, он говорил: «Ты не должна была сразу попадать в яблочко, твои попытки пристреляться мне тоже нравятся».

Все мое тело таяло. Я вся стекалась в одно место. Такое маленькое море под диафрагмой, а все остальное тело сухое. У меня, Варда, есть маленькая анатомическая аномалия — еще один мозг, который находится не в голове, а именно под диафрагмой. Я помню: как-то раз Эйтан заявил, что намерен устроить «уголок ласкания». Я думала, что он собирается принести в наш питомник козлят и кроликов, чтобы занять детишек наших покупателей, но ночью обнаружила указатель — маленькую записку на спичке, воткнутую, как флажок, в его пуп, на ней надпись: «Уголок ласкания, вход 5 шекелей» — и изображение стрелки. Угадайте сами, в каком направлении!

— Это действительно симпатичная история, Рута, но, может, вернемся к той теме, ради которой я пришла?

— Я думаю, весь поселок слышал, как я хохотала из-за этого «уголка ласкания», включая Далию, мою невестку, которая, наверно, исходила завистью, и Довика, который притворился спящим, но не сдержался и улыбнулся. Откуда я знаю? Знаю, и все. У меня есть много путей узнавания. Либо я вижу, либо слышу, либо предполагаю, либо представляю себе в воображении, либо просто помню.

Вот так вот оно. То и дело из нашего дома разносятся звуки, которые слышит весь поселок. Порой крики. Порой гневные вопли. Бывали и выстрелы. Иногда плач и рыдания. Но стоны страсти и звуки смеха тоже. Особенно с того дня, когда появился Эйтан, и вплоть до беды. Много смеха.

Он не только нашей семье, но и нашему питомнику принес много добра. Довик силен в счетоводстве, в переговорах с поставщиками, в тендерах, в торговле, а также во всем, что касается отношений с городскими и местными властями. Поэтому Эйтан взял на себя выискивание частных покупателей-садоводов. И тут случилась любопытная вещь. Вы, возможно, знаете, что мастеровые люди кладут в ящик с инструментами магнит, чтобы все винты, и гайки, и маленькие гвозди притягивались к нему и не терялись. Так вот, Эйтан стал у нас таким магнитом. Едва он появился, сразу вокруг него собралась целая компания.

Женщины? Почему женщины? Господи, да оставьте вы уже наконец свое гендерство! Я ведь вам уже рассказывала: вокруг него собралась группа мужчин. Одни мужчины. Покупатели, соседи, приятели — целый детский сад, мужчины один лучше другого. Женщины у нее на уме! Женщины — се пассе [47] , Варда. Мужчины в действительности ищут других мужчин. Это то, чего им не хватает. Глубокой дружбы, настоящих друзей. То, что у большинства женщин есть в избытке, у них в дефиците, и именно на этом у них все основано.

47

Ce pass'e — это прошлое (фр.).

В общем, что там говорить, — вскоре у нас под шелковицей дедушки Зеева уже появились две «пойке», и вокруг них начали собираться мужчины. «Пойке»? Это такая африканская цельночугунная кастрюля на трех маленьких ножках. Эйтан разводил под ними костер, раскалял угли, варил и раздавал покупателям свою мясную похлебку. С этого начался замечательный период в нашей жизни: пиво в кувшине не убывало и мясо в чугунках не истощалось [48] , и люди делали у нас огромные закупки только потому, что Эйтан

подавал им пластиковую тарелку с пластиковой ложкой и разрешал им выудить из чугунка кусочек мяса и картофелину в соусе, и взять кусок белого хлеба, и макнуть, и сидеть вместе, и есть, и пить, и разговаривать, и смотреть на его вечный огонь. Потому что огонь горел здесь всегда. И для варки, и потому, что мужчины тянутся не только друг к другу, но и к огню. Не в том смысле, что тянутся к опасностям, а в прямом смысле — к настоящему огню. Та первобытная жена первобытного человека хранила костер в пещере с таким тщанием именно затем, чтобы он захотел вернуться, а когда вернется — чтобы сидел вокруг возле огня вместе с другими вернувшимися мужчинами, и чтобы они раздували золу, добавляли щепу в костер и занимались огнем, а не выходили наружу и не задирались там с мамонтами, и с медведями, и с другими первобытными людьми и не делали глупостей.

48

Парафраз библейского: «Мука в кадке не истощится, и масло в кувшине не убудет до того дня, когда Господь даст дождь на землю» (3 Цар. 17, 14).

Короче, вскоре все начальники отделов садовых и декоративных насаждений в городских и местных советах на севере и в центре страны — а именно от них мы получали наши главные заказы и доходы — перестали принимать Довика в своих кабинетах и начали сами приезжать к нам, и они сидели под большой шелковицей, и разговаривали, и ели Эйтанову похлебку. А когда наши дети — близняшки Довика и Далии, Дафна и Дорит, и наш Нета — немного подросли, они стали возвращаться из школы не домой, а прямо в питомник, и каждый их учебный день кончался теперь одинаково: Далия еще была на своей работе в поселковом Совете, я — на своей работе в школе, Довик — в конторе рассадника, а Эйтан, который всегда был занят в питомнике, просил покупателей подождать минутку, зачерпывал для каждого малыша полную ложку из чугунка, убеждался, что они едят как надо, а потом усаживал их делать уроки за одним из садовых столов, которые мы здесь продаем.

Я помню: если они чего-то не понимали, он кричал на весь рассадник: «Есть здесь кто-нибудь, кто кончил среднюю школу? Ты? У тебя хватает терпения возиться с детьми? Тогда, пожалуйста, посиди с ними минутку и помоги им с уроками». И если они приводили с собой товарищей по классу, то и те после одного обеда у Эйтана уже не хотели есть у своих матерей, и в скором времени здесь образовался настоящий летний лагерь. Лагерь для детей двух возрастов — сорока-пятидесяти и пяти-шести лет. Знаете что — запишите все-таки эту «пойке» в свою тетрадку! Если бы мы продолжали варить в таких чугунках на кострах, может, и весь сионизм выглядел бы сегодня немного иначе.

Глава десятая

— Разве мы договорились на сегодня?

— Нет. Но я была у ваших соседей и решила зайти поздороваться.

— Очень мило с вашей стороны. Совсем как в том анекдоте про медведя на Аляске, который говорит охотнику: «Сдается мне, что ты не ради охоты возвращаешься сюда раз за разом». Не знаете? Ладно, может, когда вы немного повзрослеете и мы познакомимся поближе, я вам его расскажу. Сейчас мы с вами еще не на том этапе, когда я могу вам рассказывать такие непристойные анекдоты. Хотите чего-нибудь попить? Может, вместо чая с лимоном выпьете лимончелло а-ля Довик? Я как раз налила себе. Вы поймали меня на горячем. Вот, попробуйте? Вкусно?

— Очень. Но я не привыкла пить. И уж тем более в такое время…

— Я никак не могу найти себе покоя. Приближается день рождения Неты, и я как зверь в клетке. Нета… Мой мальчик… Кстати, мальчик, о котором вы ни разу не спросили. Ни разу не поинтересовались, что с ним случилось.

— Я не спрашивала, потому что мне кажется, о таких вещах человек должен рассказать сам, а не ждать, пока его спросят.

— Но ведь я рассказала. Я назвала вам его имя, и я сказала: «Наша беда», и я произнесла слова «кладбище» и «могила», и даже сказала: «умер». Я рассказала. Вам оставалось только провести прямую линию между всеми этими точками. Ведь я вам сказала: «После того, как Нета умер». И сказала: «У меня умер ребенок». Мальчик шести лет. Точнее, почти шести с половиной. А вам все это будто мимо ушей. Только ваше исследование у вас в голове…