Высокая ставка
Шрифт:
Сэл устремил взгляд в сумрак бара.
— Нет... не обратил.
— Зато они вас наверняка заметили, потому что охотятся за вами. Питают к вам особый интерес.
— Вы уверены? — после паузы спросил Сэл, взглянув на Голда.
— Я тридцать пять лет оттрубил в полиции, сынок, и копов узнаю за версту. Но эти — не копы.
Сэл задумался, потом с улыбкой сказал:
— Наверняка какие-нибудь фанаты. Они ездят за мной по всему миру.
Голд пожал плечами.
— Может быть. Может быть.
— Или попросту гомики.
— Нет. Тогда бы их заинтересовал Гектор.
Они рассмеялись. В этот момент Гектор как раз вернулся, понял, что речь шла о нем, нахмурился, но все-таки слегка поаплодировал Сэлу.
— Gracias, senor Eric [30] , — процедил он сквозь зубы в микрофон и сел за инструмент.
— Знаете, — понизив голос, сказал Голд, — я немедленно сматываюсь отсюда, хотя слушать вас очень приятно и пить с вами одно удовольствие. Но в любую минуту может что-то случиться, а я не хочу стать свидетелем того, как какой-то подонок
30
Спасибо, сеньор Эрик (исп.).
Они пожали друг другу руки, после чего Голд резко повернулся и зашагал к выходу. Он уже был в дверях, когда Гектор забарабанил по клавишам, обрушив на слушателей целую бурю звуков.
Сэл безутешно рыдал во сне, захлебываясь слезами, потом закашлялся и наконец проснулся. Вытирая лицо ладонями, он пытался успокоиться. А когда понял, что плакал во сне, по спине побежали мурашки. По радио передавали его песню «Прикосновение незнакомки» в исполнении Изабель. Яни обычно настраивала свой приемник на местную радиостанцию и слушала мексиканскую музыку. Но сегодня, видимо, желая сделать ему приятное, включила мощную ретрансляционную станцию Дуранго. В ее программу были включены сорок американских хитов. Голос Изабель, услышанный им во сне, всколыхнул все чувства, которые он старался в себе заглушить. И он проснулся в слезах на грязном матраце, брошенном прямо на цементный пол в маленькой комнатушке неудачливой проститутки Яниры. Он слушал голос Изабель и думал о бессмысленности, даже нелепости собственного существования в этом убогом жилище, камере его добровольного заточения, где божественный голос его возлюбленной, с которой они были неразлучны более двух лет, порой заглушала доносившаяся снаружи грубая брань. Изабель, теперь известная певица, исполняла самый популярный в мире хит, слова и музыка которого принадлежали Сэлу: «Мы с тобой уже не в Канзасе, Тото». Он слушал затаив дыхание, и лишь когда замерли последние звуки песни, исполнил ставший привычным утренний ритуал: взял стоявшую у изголовья бутылку и налил в стакан текилу. Рука со стаканом дрожала не очень сильно, и Сэл подумал: «Значит, не окончательно спился. Но через несколько лет это может случиться. — Сэл запрокинул голову и поднес стакан ко рту. — Прими свое лекарство, Сальваторе. И тебе станет легче». И действительно, вскоре настроение его заметно улучшилось.
Сэл налил себе еще и сел, прижав колени к груди. Он был в одних джинсах, совсем коротких, на теле блестели капельки пота. Был уже полдень. С каждым днем Сэл вставал все позже и позже. Температура в этой бетонной коробке достигала девяноста пяти градусов по Фаренгейту. А снаружи было на шестнадцать градусов выше. Сэл выглянул на покрытую потом руку и подумал, что очень скоро он испарится. Жара здесь не то что в Луизиане. Там воздух тяжелый и влажный. Все время пьешь что-то холодное, обмахиваешься веером и мечтаешь о голых женщинах с белой гладкой кожей. А здесь этот сухой адский огонь пустыни — сущий убийца. Жара иссушает кожу, расплавляет мозг, притупляет волю, гонит в тень. Того и гляди, отдашь концы.
Вскоре пришла Яни с кофе, который сварила на маленькой плите во дворе. К немалому удивлению Сэла, она готовила во дворе, а холодильник держала в комнате.
— Ты уже проснулся? — Она протянула ему чашку кофе. Но он не взял ее, и Яни поставила чашку на матрац рядом с ним.
— Уже два часа, — заметила она без тени упрека. А про себя подумала, что лучше бы этот мужчина поменьше пил и пораньше вставал. «Этот мужчина» — только так она говорила о Сэле. Он был для нее недоступен, поэтому она и не помышляла о каких-либо правах на него.
— Переключи на другую программу, — пробормотал он, стараясь не расплескать вино из стакана, который держал на колене.
— Como? [31]
— El estacion yo guiero musica mejicana. — Мне хотелось бы послушать мексиканскую музыку. — Он говорил немного по-испански, она немного по-английски, и каким-то образом они понимали друг друга.
Яни нажала другую кнопку на приемнике, и комната наполнилась нестройными звуками мексиканских ударных инструментов. Она мечтала о хорошем приемнике, например, фирмы «Сони» со встроенным в него магнитофоном и о том, чтобы его подарил ей этот мужчина. Деньги у него есть, она знает, по крайней мере, на текилу и кокаин. Но обратиться к нему с просьбой она не смела. Тем более о покупке нового приемника или, скажем, одежды для ее оборванных дочерей, не говоря уже о телевизоре, жилище получше или хотя бы продуктах. Раз в несколько недель она говорила ему: «Продукты кончились», — и тогда он давал ей стодолларовую купюру из тех, что хранил под матрацом вместе с немецким пистолетом, с которым никогда не расставался. Потом он вез ее с дочерьми на своем великолепном красном «джипе» в Эль-Сапор. Боже, как это было прекрасно! И она на несколько недель покупала продукты. Сдачу всегда возвращала, за исключением тех случаев, когда ей казалось, что он не замечал протянутых ею денег. Таким образом она скопила почти пятьдесят долларов и хранила их в пустой банке из-под кофе, постоянно беспокоясь, как бы он не потребовал их обратно. И потому не решалась купить на них что-нибудь себе или дочкам. Застенчивая и скромная, Яни до смерти боялась мужчин, и проститутка из нее получилась плохая, а это, как известно, последний и единственный шанс для бедной девушки не умереть
31
На какую? (исп.)
— Сейчас принесу вам поесть, — сказала Яни и вышла во двор.
Сэл проводил ее невидящим взглядом. Он все еще находился под впечатлением его любимого хита в исполнении Изабель. «Прикосновение незнакомки»... Он вспомнил, как они записывали этот хит в Мюнхене на великолепной новейшей аппаратуре. Кажется, тогда похолодало и шел снег, но какой это был месяц, Сэл, хоть убей, вспомнить не мог. Скорее всего декабрь или январь. Они часами отрабатывали какую-нибудь одну музыкальную фразу. При малейшей погрешности Карл требовал повторной записи. Причем с самого начала. И тогда перематывалась пленка и начиналась запись голоса Изабель — часть за частью, фраза за фразой, слово за словом. Выверяли все до мелочей, и когда Карл сказал наконец: «Давайте послушаем, что получилось», — Изи сорвала с себя наушники, бросилась в контрольную студию и стала по-португальски клясть Сэла и Карла. Потом разрыдалась, схватила пальто — он хорошо помнит, фалдистое голубое пальто с капюшоном — и среди ночи помчалась на улицу. Сэл ее догнал, прижал к груди и принялся утешать. А она все рыдала и рыдала, а вокруг плясали снежинки. Прошло довольно много времени, прежде чем Изи наконец успокоилась, и они вернулись в студию. Карл встретил их широкой улыбкой и включил стационарные динамики. Прослушав от начала до конца запись, Сэл понял, насколько она безупречна, настоящий шедевр. Теперь можно было с уверенностью сказать, что Изабель станет звездой.
— Вот ваш завтрак, — тихо произнесла Яни, протягивая ему тарелку с ячменными лепешками, яичницей и бобами.
Сэл по-прежнему смотрел на нее невидящим взглядом. Но постепенно образ всплыл как бы из пустоты, словно проявленная в растворе фотография.
— Что? — пробормотал он, возвращаясь к действительности.
Она поставила ему тарелку на колени.
— Desayuno Como [32] .
Сэл с явным отвращением смотрел на яичницу и бобы.
— Не хочется, — сказал он, но тем не менее потянулся за тарелкой. Она осторожно отстранила его руку, продолжая держать тарелку.
32
Ешьте завтрак (исп.).
— Ешьте, ешьте.
Уставившись в стену, чтобы не видеть тарелки, Сэл отковырнул кусочек яичницы, сунул в рот и стал машинально жевать. Ничего, прошло. Отломил кусочек лепешки и тоже отправил в рот. Жевать что-то твердое было даже приятно, для этого требовались некоторые усилия. Он вдруг почувствовал себя совершенно нормально. Но уже в следующий момент желудок его взбунтовался, не желая принимать пищу, к горлу подступила тошнота. Он сидел с набитым ртом, в полной растерянности, не зная, что делать, потом срыгнул прямо в тарелку, поставил ее на пол и отодвинул подальше, чтобы не видеть. Он потянулся за бутылкой, но рука беспомощно опустилась на пол, наткнувшись на маленький сверток в серебряной фольге. Сэл осторожно снял обертку и вытащил пакетик, тоже из фольги, — в таких продаются пасхальные сладости. Это была большая порция кокаина — целая четверть унции! — купленная им у местного торговца на прошлой неделе. Кончиком перочинного ножа, которым пользовался в таких случаях, он подцепил чуть-чуть кокаина, втянул его одной ноздрей, потом другой. Тошноту как рукой сняло, желудок тоже успокоился. Он почувствовал облегчение. Но на всякий случай втянул в нос еще немного порошка. Теперь стало совсем хорошо. Это было, если можно так выразиться, официальное начало дня. Сэл закурил и прислонился спиной к цементной стене. Стакан с текилой слегка дрожал в руке.
Яни гладила белый халат — свою униформу. Гладильная доска стояла у двери, так что провод утюга тянулся к потолку, к розеткам удлинителя. Сэл курил и наблюдал за тем, как она гладит. Хилые мышцы рук дрожали от напряжения, когда она всей своей тяжестью налегала на утюг, водя им по жесткой ткани. Невзрачная, с плоской фигурой, двадцати одного года от роду, она уже была матерью двух девочек четырех и пяти лет. Ни к какому делу она приспособиться не могла, проститутки из нее тоже не получилось. Сэл знал, что рано или поздно за какую-нибудь оплошность ее выгонят из отеля. Он взял еще немного кокаина из блестящего пакетика и продолжал думать о Яни. Она мечтала стать «его женщиной», но за пять месяцев он ни разу ее не трахнул. Не было никакого желания. Он довольствовался тем, что жил на Дог-Бич, вдали от праздных американских туристов и от постоянного страха. Яни ухаживала за ним, избавляла его от хлопот, которые вконец опостылели, как сама жизнь. Приятно было во сне ощущать близость ее тщедушного, как у подростка, тела, ее ровное дыхание, которое действовало на него успокаивающе. Целых три недели Сэл находился в пути — ехал, останавливался, лечился, снова ехал, — проделав в общей сложности расстояние в тысячу триста километров, проехав из конца в конец скоростное шоссе Баджа, и завершил свой путь здесь, на Дог-Бич, напившись и уснув прямо за рулем красного «джипа». Из хибары вышла девушка — это была Яни. Сэл сунул ей в руку деньги, попросил приютить его на ночь. Яни пустила его к себе в постель, и так он тут и остался.