Высота
Шрифт:
— Ничуть не скользко!
— Лучше бы подождать.
— Вот-вот! Подождать, пока новый дождик подоспеет…
И Пасечник, осторожно балансируя, пошел по балке к тросу и принялся развязывать узел, одновременно держась за него.
И вот, когда узел был уже развязан и Пасечник, осмелев, беззаботно шел назад, он поскользнулся. Пасечник качнулся, как от удара, попытался, не останавливаясь, сделав новый шаг, восстановить равновесие и уже поставил ступню на балку, но вторично поскользнулся.
Взмахнув руками, он сделал отчаянную попытку
Пасечник попытался обхватить балку рукой — пальцы соскользнули.
Пасечник помнил, что балка тянется по самому краю верхней площадки домны и что слева, под балкой, пропасть, а справа, где-то внизу, — настил из досок.
Он успел сильно оттолкнуться в сторону от промелькнувшей у его плеча мокрой балки и упал на дощатый помост колошниковой площадки…
Метельский закричал, но что именно — Токмаков на земле не мог расслышать. Метельский спустился на несколько ярусов ниже, перегнулся через перила. Уже стало видно его искаженное лицо.
— Сюда!.. Скорая помощь!.. Бригадир разбился! Токмаков оцепенел, но тут же встряхнулся, огляделся вокруг и закричал Вадиму и Борису:
— Ко мне!
Токмаков не терял из виду Метельского, который размахивал руками и кричал что-то тревожное и невнятное.
Дрожащими от нетерпения руками Токмаков надевал чей-то монтажный пояс.
Он рванулся к лестнице, уже застегивая пояс на ходу.
За ним бросился Вадим, такой же сосредоточенный.
Борис, как приказал Токмаков, должен был дождаться, пока принесут санитарную сумку, а затем бежать наверх, следом за ними…
Токмаков склонился над Пасечником.
Глаза закрыты. Веснушки выделяются на мертвенно-бледном лице рыжей сыпью.
Волосы слиплись на виске и на темени от крови.
Правая рука отброшена в сторону и крепко сжата в кулак, — падая, Пасечник пытался ухватиться за пустоту.
Токмаков взялся за пульс — бьется; ощупал голову.
Он взглянул наверх. Откуда же сорвался Пасечник? Наверно, вот та, узкая, лоснящаяся после дождя, балка.
Счастье, что, падая, он успел оттолкнуться в сторону. Только благодаря этому избежал гибели, не сорвался на землю с высоты двенадцати этажей, а, пролетев метров шесть, упал на дощатый настил.
Пасечник лежал затылком в лужице крови. Как ее унять? Хоть бы перевязать голову чем-нибудь! Ну где же Борис с медикаментами? Не могут найти санитарную сумку?!
Токмаков лихорадочно обшарил свои карманы — ничего подходящего. У Вадима только грязный носовой платок. Снять с себя пояс, раздеться, разорвать рубаху? Она тоже не стерильной чистоты.
Может, у самого Пасечника найдется чистый платок?
Токмаков обыскал Пасечника и вытащил из кармана шелковую косынку, белую, с голубыми полосками по краям. Откуда вдруг? Раздумывать было некогда, Он скомкал косынку и приложил ее к виску.
Кто-то тронул Токмакова за плечо. Наконец-то! Индивидуальный пакет! Молодец Борис, подоспел.
Токмаков
Он приподнял Пасечнику голову. Тот очнулся.
— Прости… Подвел тебя… — прошептал Пасечник побелевшими губами.
Токмаков перебинтовал Пасечнику голову — кровь сразу пропитала бинт, перевязал кисть руки и ногу, сломанную в голени.
Не так просто было спустить теперь Пасечника на землю.
Токмаков взглянул вниз. В глазах у него темно или на самом деле все краски на рудной эстакаде потемнели? Руда, кокс, известняк и лужи на земле стали черными. Ах, это оттого, что все мокро, а небо — в тучах.
Наконец Токмаков решился. Он взвалил Пасечника на спину, и тот обнял его за шею. На Пасечника надели монтажный пояс, прикрепленный цепями к поясу Токмакова. А к Токмакову, в свою очередь, привязались спереди Вадим, а сзади Борис.
Сперва Токмаков не хотел брать Бориса в расчет, но, в глазах того была немая мольба — зачем обижать парнишку, даже если он ничем не поможет?
Цепочкой, подобно альпинистам, спускающимся по обледеневшему склону, двинулись они вниз. Предосторожности оказались не лишними, потому что по дороге Пасечник снова потерял сознание. Ноша стала сразу тяжелее, а спуск опаснее.
Пасечник не слышал, как его уложили в машину «скорой помощи», как увезли.
Когда, разбрызгивая воду из выбоин, требуя себе дорогу тревожным, режущим ухо гудком, машина «скорой помощи» тронулась с места, Токмаков почувствовал крайнюю степень усталости. Он обливался потом, словно все еще нес на спине свою ношу, пот струился по лбу, заливал глаза. Токмаков полез в карман за платком и машинально достал косынку, которую нашел у Пасечника.
Катя вышла из конторки в самом хорошем расположении духа. Она основательно пропесочила кладовщика за плохой кокс, лихо обругала заведующего складом. Тот попытался ей возражать — ну, куда там! Разве ее переспоришь, тем более когда она в настроении? На каждое слово Катя отвечает десятью, сыплет прибаутками и весело издевается над собеседником.
Катя громко хлопнула дверью, вышла на свежий воздух, подставила ладонь — дождя нет. Погляделась в зеркальце, поправила прическу, стала прихорашиваться, снова достала зеркальце, с удовольствием похлопала ресницами и осталась собой довольна. А все-таки ничего девочка!
Она старалась выглядеть как можно более веселой, независимой, и только глаза ее, подведенные копотью, оставались печальными.
Катя купила мороженое и угощалась им на ходу. Шла не торопясь, старательно обходя лужи.
Неожиданно дорогу ей преградил Флягин. На груди у него, как всегда, висела «лейка».
— Минуточку! Барышня! Имею приказание переснять. Для Доски почета. Мне из-за тебя нагорело. Ты редактору жаловалась?
— Больше мне делать нечего! — фыркнула Катя.