Высшая мера
Шрифт:
Слукавил Апыхтин в этом разговоре, сознательно слукавил. Хотя не был он интриганом, не строил сложных взаимоотношений, но что-то в последнее время его настораживало. И сейчас вот, брякнув слова, не вполне соответствующие его настроению, почувствовал, что поступил верно, что он наверняка внесет путаницу в души заместителей. Апыхтин и сам не смог бы объяснить, что именно собьет их с толку, но почувствовал - сделал правильно и своевременно.
– И ладно, - сказал он, вспарывая «молнию» сумки, которую сообразили ему в дорогу друзья-единомышленники. Нащупав лежавшую сверху бутылку с роскошным
– Спасибо, Гена, - сказал он и с каким-то светлым чувством увидел, услышал, как течет в стакан чистая струя водки. Он глубоко, освобожденно вздохнул, словно вытолкнул из себя кладбищенские, могильные, поминальные впечатления дня.
– За упокой, да, Гена?
– спросил он.
– Надо, Владимир Николаевич, надо.
– Царство небесное, земля пухом, - произнес Апыхтин заученные слова, замер на какое-то время, словно пытаясь понять смысл сказанного, и медленно выпил больше половины стакана.
– Хорошая водка, - сказал он.
– Плохой водки не бывает, - усмехнулся водитель.
– Ее бывает мало.
– Как говорят мои заместители - прекрасное средство для перемещения в паралдельный мир.
– Параллельный - это Кипр, что ли?
– Круче, Гена, гораздо круче!
– И, плеснув в стакан еще водки, Апыхтин завинтил пробку.
В Шереметьево приехали за три часа до отлета, и Апыхтин сразу отпустил водителя домой. Все контрольные, пограничные и прочие службы он прошел с каким-то высокомерием, без единого слова, позволяя делать с собой все, что приходило в голову молодым ребятам, стоящим на страже интересов государства.
Апыхтин смотрел поверх голов в какое-то ему одному видимое пространство, механически вынимал из карманов паспорт, билет, деньги, банковские справки, разрешающие провоз этих самых денег, снова все это рассовывал по карманам и шел дальше - весь в черном, с большой окладистой бородой, с густой темной шевелюрой и в затемненных очках, шел, даже не видя людей, которые попадались навстречу. Получалось, что они сами отходили в сторону, пропуская его, признавая за ним право идти не обращая ни на кого внимания, да что там внимание - он шел, попросту никого не видя.
Наверное, вот так же спокойно и неотвратимо он будет ходить сквозь пространство и людей через много-много лет, когда умрет и его душа, энергетический двойник, невидимый образ, останется на земле с какой-то ему одному известной целью.
Апыхтин прошел через зал ожидания, протиснулся в какой-то узкий проход и неожиданно оказался перед входом в самолет.
И он вошел, пригнув голову.
Стюардесса сразу признала за ним право на странность поведения, провела к креслу и пожелала счастливого полета.
– Спасибо, - обронил Апыхтин, опускаясь на сиденье и не отрывая взгляда от пространства, которое простиралось перед ним не то в прошлое, не то в будущее.
Рядом суетились пассажиры, что-то объявляли по внутреннему радио, пристегивали ремни, кто-то протискивался и усаживался рядом с Апыхтиным, что-то говорил, Апыхтин, не задумываясь, отвечал, попутчики улыбались, радовались его общительности. Наконец наступил момент, когда все расселись, успокоились, замерли перед страшноватым моментом взлета.
Апыхтин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. А когда открыл, оказалось, что самолет уже преодолел половину пути, внизу медленно проплывали розовые облака, похожие на заснеженную равнину при закате. А над головой - черное небо, и Апыхтин нисколько не удивился его черноте, будто привык к такому цвету, будто и не знал, что небо бывает голубым.
Рядом стояла стюардесса с тележкой, от которой распространялся запах пищи.
– Перекусите?
– спросила девушка.
– С удовольствием, - ответил Апыхтин и, взяв из ее рук поднос, поставил на полочку перед собой. Рука его как бы сама собой потянулась к кожаной сумке.
– Присоединитесь?
– спросил он у соседа, устанавливая на поднос бутылку «Долгорукого».
Сосед замешкался, видимо, выпить хорошей водки да с хорошей закуской было и в самом деле соблазнительно, но что-то ему мешало согласиться немедленно и охотно. Видно, не прошел он в жизни тех испытаний, которые освобождают от ложной стыдливости, от неловкости и позволяют предложить угощение, принять его - и отказаться позволяют тоже - легко и свободно.
– Знаете, - сосед помялся, - наверное, не стоит.
– Я бы на вашем месте согласился.
– Апыхтин вскинул бровь как бы в раздумье, как бы и в самом деле оценивая желания своего соседа.
– Нет, все-таки воздержусь.
– Как будет угодно.
– Апыхтин чувствовал: предложи он еще раз, и сосед дрогнет, выпьет, раскраснеется, разговорится. Но, зная все это, Апыхтин не стал настаивать - и в этом он ощутил полнейшую раскованность. Да, и назойливое угощение тоже может идти от робости и неуверенности, от незнания, как вести себя лучше, правильнее.
– Как будет угодно, - повторил Апыхтин, наливая в свой стаканчик щедрую дозу водки.
– Но должен вам сказать - воздержание не всегда похвально, далеко не всегда. Говорю это не потому, что мне так кажется, а потому, что твердо знаю - воздержание часто бывает пагубным.
– Вы думаете?
– спросил сосед, и это было согласием.
Апыхтин понял. Он мог и не заметить согласия, мог пренебречь им, и на это он был способен, но поступил великодушно.
– Давайте ваш стаканчик, - сказал Апыхтин так просто, так незначаще, как будто это само собой разумелось. И сосед, полноватый лысый человек в мятом сером костюме, но в свежей белой рубашке без галстука, молча поставил свой стаканчик на поднос Апыхтина. И тот, не поколебавшись, наполнил его до самого верха.
– Не многовато?
– спросил сосед.
– В самый раз. Слишком малая доза тоже может оказаться пагубной.
– Ну что ж, я чувствую, вы человек знающий.
Если бы он сказал слово «опытный», а оно просилось, это было бы оскорблением, и кто знает, как поступил бы Апыхтин. Но соседу удалось не свалиться в бестактность, он удержал равновесие и произнес слово «знающий». Апыхтин оценил его точность и, взяв свой стаканчик, уже вознамерился было выпить, но заметил, что сосед тянется, чтобы чокнуться.