Высшая мера
Шрифт:
Хлопнула железная дверь «Пищи», и оттуда вышла женщина, как-то обеспокоенно, нервно вышла. Оглянулась по сторонам, словно искала кого-то, снова вбежала в свое заведение.
Юферев почувствовал беспокойство. Что-то было не так, чего-то он не увидел, а если увидел, то не понял, а если понял, то не главное, не суть. Лишь обеспокоенная продавщица, которая выскочила из забегаловки и тут же снова вбежала внутрь, заставила его взглянуть на происшедшее другими глазами. И он увидел, снова увидел выезжающий со двора красный «жигуленок» и только теперь осознал, что «жигуленок» - то был красного цвета, только
Почему он ни на кого не смотрел?
Почему не обернулся, когда Юферев выбивал из Якушкина показания?
Такого не может быть, такого не бывает, чтобы в забегаловке, в ресторане, в автобусе завелись в ссоре два мужика и это не вызвало бы у окружающих никакого интереса.
Но тот даже не обернулся.
И лица своего не показал.
И ничего, совершенно ничего не мог сказать о нем Юферев, разве что мужичонка был невысокий, невзрачный и безликий, без примет и особенностей. У той девицы с длинными волосами была хотя бы на щечке родинка.
Но этот…
И Юферев бросился к забегаловке.
Едва он вошел в полутемное душное помещение под разогретой на солнце железной крышей, как сразу увидел распластанного на полу Якушкина. Подойдя ближе, склонившись над парнем, он с ужасом узнал громадную рану на горле. Да, горло, которое он совсем недавно рассматривал с брезгливостью, если не с ненавистью, было просто располосовано. Рана была настолько глубокой, что голова казалась почти отделенной от туловища. Кровь продолжала сочиться, но уже без напора. Лицо Якушкина было мертвенно-серым - остановившийся взгляд, обесцвеченные губы и поза, в которой не сможет лежать живой человек.
С тех пор как Юферев вышел из забегаловки, вряд ли прошло более пяти минут.
– Что случилось?
– спросил он у продавщицы - вжавшись в угол, она билась в каком-то ознобе.
– Не знаю… Ужас какой-то… Я ничего не понимаю…
– Кто это сделал?
– В углу стоял этот тип… Когда вы вышли, он подошел к Леше, что-то сказал ему…
– Угрожал?
– Нет… Они вроде начали хорошо так говорить, Леша улыбался, этот хмырь тоже улыбался… А потом…
– Что потом?
– Леша налил себе пива, выпил, закурил… Запрокинул голову… Была у него такая привычка - пускать дым к потолку…
– Ну, ну?!
– И в тот момент, когда Леша запрокинул голову, этот тип и полосонул. И тут же в дверь. Леша упал, начал биться, хрипеть… Это все в какие-то секунды…
– А того типа вы знаете? Он часто бывает здесь?
– Первый раз вижу.
– А нож? Видели нож?
– Не видела… Он как бы из рукава его вынул… Не лез в карман, не доставал из-за пояса… Как-то сразу у него в руке нож оказался.
– И куда он его дел?
– Не знаю, с собой, наверное, унес.
Юферев подошел к распростертому на полу Якушкину, задержался взглядом на ране, на руке с зажатым в кулаке бумажным стаканчиком, потом подошел к столику, за которым стоял мужичонка. И бутылка пива, и стаканчик остались на месте. Вряд ли он выпил хоть несколько глотков - бутылка была почти полная.
– Похоже, дорогой, ты все-таки сделал ошибочку, - пробормотал Юферев.
– Похоже, дорогой, ты все-таки не слишком везучий.
– Он обернулся к продавщице: - Он один здесь был?
– Один. Никто к нему не подходил, да и стоял он все время, отвернувшись к стене.
– Это его пиво?
– Да он почти ничего и не выпил… Наверное, поджидал, когда вы уйдете.
– Сколько он выпил, сколько оставил, я вижу… Спрашиваю о другом… Это его пиво?
– Да, он здесь же купил, у меня.
– Сам взял бутылку, отнес ее к столику… Так?
– Примерно. Все как обычно… А!
– продавщица понимающе кивнула.
– Вы, наверное, про отпечатки? Нет, нет, к нему никто не подходил. Так что на бутылке только мои отпечатки и его…
– У вас есть пакеты?
– Конечно.
– Продавщица, кажется, с облегчением нырнула за железные стены контейнера, а через минуту уже протянула Юфереву несколько целлофановых пакетов.
– Разберемся, дорогой, - бормотал Юферев, опуская бутылку в пакет.
– Разберемся, миленький ты мой… Не так уж много в городе красных «девяток». Я вообще не знал, что есть, оказывается, и красные «девятки».
Он хотел было отойти от столика, но взгляд его задержался на стаканчике. Конечно, вряд ли на нем остались отпечатки пальцев, вряд ли этот стаканчик, из которого, похоже, даже не пили, может оказаться полезным. Но возобладало чувство дурацкой, бездумной добросовестности. Если стакан брал в руки преступник, надо этот стакан прихватить с собой, а там уж пусть эксперты рассматривают его в свои микроскопы, обрабатывают хитрыми кислотами и посыпают хитрыми порошками.
Осторожно взяв стаканчик, так чтобы коснуться только верхнего и нижнего срезов, Юферев опустил его в пакет. Но тут же подумал, что пиво в бутылке может расплескаться и смыть отпечатки. Пошарив глазами по столу, Юферев увидел то, что искал, - металлическую пробку. Он надел пробку на бутылочное горлышко, с силой вдавил, дождавшись легкого глухого щелчка, а уже сверху, на пробку, надел стаканчик.
– Чем он расплатился?
– спросил Юферев, подойдя к дыре в железном контейнере, - эта дыра служила и витриной, и раздаточным окном.
– О!
– воскликнула женщина.
– Расплатился он круто… Сотенной.
И она тут же протянула Юфереву совершенно новую, без единого надлома сторублевую купюру. Повертев ее в пальцах, опять же стараясь не мусолить, не стереть с купюры следы, которые, возможно, остались на ней, Юферев положил ее между страничками своего блокнота. Порывшись в карманах, он протянул продавщице две мятые пятидесятирублевки.
– Не возражаете?
– Была бы польза, - ответила женщина, стараясь не смотреть на громадную красную лужу, в которой лежал остывающий Якушкин. Похоже, из него вытекли все пять литров крови.
Сразу после похорон Апыхтин вылетел на Кипр.
Один.
Два билета, на Катю и на Вовку, пришлось сдать, правда, за полцены, но Апыхтина это нисколько не затронуло.
Странно как-то получилось - его обычный банковский костюм вполне подошел для похорон. Единственное, что пришлось заменить, - галстук. Вместо яркого, красного он надел серый, в традиционную полоску. И туфли остались прежние - черные.