Выстрел из вечности
Шрифт:
– Не хочу, – сказал я.
«Ешь! – крикнул майор. – Ноги протянешь».
Пересиливая себя, проглотил. И сразу захотелось спать, но я крепился изо всех сил.
Капитан закончил допрос. Показал майору данные. И тут брызнул дождь, а грома не было. Все спрятались под сосны. Майор подошёл ко мне.
«Ваня, ты уверен, что это именно тот фашист»? – спросил он.
– Да, дядя Костя, это точно он, – ответил я.
Он потянулся ко мне за этим ножом, взял его в руки и долго-долго рассматривал.
«Ерёмин, – крикнул майор солдату, – подойди ко мне».
Он быстро подбежал.
– Прикончи его вот его же ножом. Палача в живых не оставляют. Князь Невский сказал: «Кто
– Я сам прикончу его, – сказал я Денисову, – он меня сделал сиротой. У меня хватит сил свести с ним свои счёты.
Я выполнил сыновний долг перед родителями и сестрой, хотя и был ещё ребёнком, но я рано созрел. Наш враг лежит в топком болоте. А я, прямо сказать, от ярости дрожал. Потом, уткнувшись с сырую землю лицом, долго рыдал.
Со смертью этого фашиста с меня спал тяжкий груз, который придавил детские плечи. После меня подняли и поставили на ноги.
«Ваня, с боевым крещением тебя. Вот возьми себе этот нож, пригодится», – сказал майор и погладил меня по голове.
Я потёрся щекой о его руку.
«Ну, ну, солдат, успокойся, чего тут расстраиваться из-за какой-то дряни».
Вскоре майор Денисов подал команду. Все поднялись и двинулись туда, где шёл бой. Заслон врага в этом месте был непрочным, поэтому прорвались без особых трудностей, прихватив с собой птичку высокого полёта, не то генерала, не то полковника.
Наш командир умолк. Ещё несколько минут стояла полнейшая тишина. Каждый думал о своём, переваривая данную информацию в своей голове. У каждого из нас кто-нибудь да не вернулся с фронта в эту тяжёлую и жестокую войну.
– Не знаю, зачем я таскаю с собой этот нож. Как вытащу из ножен, становится горько и больно. Бросить его, забыть всё, но не могу. Куда глубже остались зарубки на сердце. Их ничем не смоешь, не стряхнёшь с себя. Они напоминают о нашей Родине, долге и чести, и когда я смотрю на вялость солдат, на чьи плечи легла оборона страны, защита наших детей, матерей и отцов, мне становится не по себе. Ребята, надо быть сильным, выносливым, думающим, – продолжал капитан.
Подхваченные внутренним огнём к месту назначения мы прибыли вовремя и заняли оборону. Здесь когда-то шли тяжелейшие бои. Земля была изрыта снарядами. На дне старого полузасыпанного окопа валялась пробитая каска русского солдата, груды потемневших от времени гильз. Всё это напоминало о прошедшей войне. Но это была уже история, а историю забывать нельзя. На ней учатся, чтобы быть ещё сильнее.
Впереди показался условный враг. Мы подпустили его и стали расстреливать изо всех видов оружия.
Командир полка при разборе действий отметил нашу роту, как одну из лучших. Командир роты капитан Голубев улыбался. Он понимал, что этот нож с зарубками сделал своё дело, вдохновив солдат на отчаянный рывок во имя жизни и Родины.
Невеста
Этот очередной приезд из города в деревню был для меня нежелателен и горек. Я всеми фибрами души сопротивлялся, оттягивая, но мама слёзно просила приехать и погостить, хотя бы недельку. И вот с расстроенными чувствами я приехал. А на душе была такая жуть, что словами просто и не выскажешь. Как говорится, сердце просто кровоточило. И чтобы как-то отвлечься от этой гнетущей душу и сердце тоски, я ранним утром пошёл к рыбакам, с которыми когда-то неводом ловил рыбу.
Солнце ещё только-только вышло из-за горизонта, и его косые лучи скользнули по водной глади реки Волги, и я как-то вдруг оторопел, и почему-то холодная дрожь пошла по всему телу. Я невольно посмотрел на валун, что расположился на берегу обрыва, где мы с Людкой когда-то простились, заверяя друг друга в любви и верности. И по сердцу прошла боль: за что ты меня предала? Я сразу вспомнил, как встречался с девушками в городе, но что-то ни к одной из них не мог прикипеть ни душой, ни телом. И поэтому страдал, впадая в тяжелую депрессию. В эти приливы отчаяния я мог что угодно выкинуть. И окружающие меня люди не знали, что со мной. Были случаи, когда мне в открытую показывали на висок, мол, ты парень с приветом. Но мне было всё равно, что подумают люди. Я смотрел на этот валун и видел на нём Людку, где сверху светила яркая луна. Она, то пряталась за белесые облака, то снова выглядывала, придавая таинственность нашей встречи. Внизу плескалась река, нежно билась волной в берег, и откатывалась, унося с собой прибрежный сор. Я забыл про ссору, которая произошла у нас после, когда она в сердцах закричала: «Я больше так не могу! Слышишь! Давай поженимся. Мне надоело отбиваться от мужиков и парней. Понимаешь, я устала»!
– Да ты, что Люда? Впереди ещё три года учёбы, – сказал я тогда, – потерпи, успокойся.
Сейчас я вижу её разгневанную и злую. Она бежит от меня с этого валуна и кричит:
– Не любишь ты меня, Колька. Если бы ты любил, так бы не сказал. Прощай!
Я не только ощутил, но и услышал вибрирующие нотки, отражающиеся от воды: прощай, прощай. И мне почему-то показалось, что Людка невесома и летит над водой, и издаёт это страшное для меня слово. Когда это было? С тех пор, кажется, прошла вечность. А в деревню я не приезжал, но мама подробно сообщала мне все деревенские новости. Из её писем я знал, что Людка вышла замуж за Василия Кошелева, а жизнь у неё не заладилась. Её всё куда-то тянет, всё чего-то она хочет. С грузином снюхалась, хотела выйти замуж за сынка директора рыбоконсервного завода, после посмеялась над ним. А Васька, как сумасшедший – бесится, даже хотел повеситься, но мать углядела. Чуть что – скандал. Людка брысь к матери с отцом, те её, конечно, приголубят – дочь всё же. Проходит неделя другая, муженёк-то её Васька не выдерживает, просит вернуться, клянётся, что больше не будет ревновать, и так до очередного Людкиного романа. Детей она не рожает, но какая причина в этом, никто не знает. Ей говорят: роди. Дети сближают, а она ну ни в какую. Молчит и только. Будто окаменелая, и вся не в себе.
Я смотрел на валун и шептал про себя:
– Людка, Людка, что же ты делаешь?
И слышал: «Прощай, Колька, прощай. Ты меня не любишь».
Лёгкий ветерок шевелил мои волосы, холодил распахнутую настежь грудь. Я зашёл в воду. Мелкая рыбёшка крутилась возле ног.
– Николай, да ты откуда? – раздался громкий голос Василия Кошелева. – Вот чёрт, да ещё и в броднях, не иначе, как с нами собрался на рыбалку.
– Угадал, – ответил я, и мы с ним обнялись.
Вскоре вся бригада была в сборе. И, оглашая окрестность, катер, баркас и лодка двинулись вверх против течения. Я смотрел на берег, но многие места не узнавал. Мне было немного грустно. И стоило только посмотреть на берег, я видел Людку. Я понимал, что это просто мираж души и ничего больше, но избавиться от него не мог. А грудь щемило так, что не было сил.
Катер развернулся у песчаной отмели, и с баркаса в воду стала падать сеть. Мужики бросали её очень ловко и сноровисто, ничего не скажешь – опыт был. Невод напружинился, как бы встал на своё основание, расправив поплавки и грузила, мол, давайте, ребятки, потягаемся силёнками. Я вон какой большой. Мы тянули его к берегу изо всех сил. А он как будто застрял на месте, испытывая наши нервы.
Утирая катившийся по лицу пот, Кошелев говорил:
– Что же это такое? Никогда так тяжело не было, как сейчас.