Выстрел на Большой Морской
Шрифт:
До незнакомца осталось семь шагов. Шесть. Пять… Вот огонёк сигареты описал дугу и упал в Фонтанку. Сейчас желтолицый повернётся к нему!
Вдруг за спиной вице-директора раздался звон копыт. Подлетела пароконная коляска, остановилась, и из неё высунулось умное лицо Плеве.
— Павел Афанасьевич! Доброе утро. Вас подвести?
— Доброе утро, Владимир Константинович. Вы от графа? Что так рано?
— А, сорвал ни свет ни заря. И, как всегда, из-за пустяков. Так присядете?
— Пожалуй. Спасибо. Сегодня что-то скользко; дважды чуть не сделал оверкиль.
— Это
— Ну, кверху килем. В нашем случае это вниз головой!
Боковым зрением Благово увидел, что человек в суконной шинели быстро ушёл в направлении храма Святых Симеона и Анны и сел там в ожидавший его экипаж. Уф… Болтая ни о чём, полицейские начальники доехали до департамента, и только у себя в кабинете Павел Афанасьевич смог перевести дух. Министр внутренних дел граф Толстой вызывал Плеве обычно к вечеру, а сегодня неожиданно дёрнул с утра. Неужели эта случайность спасла Благово жизнь? Или это плод больного воображения?
Успокоившись и всё обдумав, действительный статский советник послал курьера за Лыковым. Вскоре тот вошёл своей бесшумной пластунской походкой, сильный и надёжный, и стало как-то легче.
— Здравия желаю, ваше превосходительство! — гаркнул он по-солдатски.
— Садись, камер-юнкер хренов.
— От камергера слышу!
Посмеялись, потом Благово сказал:
— Кажется, четверть часа назад меня хотели убить.
Лыков посмотрел на шефа: нет, не шутит.
— Где?
— На Симеоновском мосту.
— Кто?
— Неизвестный мужчина.
— Он в вас целился?
— Нет, стоял и курил. Ждал, когда я подойду поближе. По счастью, случайно появился Плеве и взял меня в свою коляску.
— Мужчина на мосту просто стоял и курил? Почему же вы решили, что он собирается вас убить?
— Ты помнишь по Нижнему Новгороду Папу-Фёдорова?
— Усики? Конечно, помню. Хороший парень.
— Этот хороший парень, когда ты в марте разгуливал по хапиловкам, рассказал мне одну занятную историю…
Лыков выслушал «занятную историю» и ошалел.
— И вы до сих пор это от меня скрывали? Почему?
— Есть вещи, которые тебе лучше не знать.
— Например? — обиделся Алексей.
— Например, кто дал команду проломить мне голову в Нижегородском кремле в феврале 1881-го. Помнишь? Мы тогда ожидали приезда государя.
— И вы знаете, кто?
— Знаю, и тогда знал.
— А мне не скажете?
— Не скажу. Эти люди мне уже не враги; а чем меньше знаешь, тем лучше спишь.
Лыков хотел набычиться, но передумал.
— Ладно! Но вернёмся к истории Папа-Фёдорова. Значит, Шульц и Ример? Они желали вашей смерти?
— Да.
— Шульца я помню, а второй кто таков? Вы тогда в марте предостерегали меня от общения с ним, но без подробностей.
— Это тёмный человек. Я сам не понимаю, какие силы он представляет. Но он желает мне зла. И именно Ример наверняка предупредил Дубяго о Маньке-Контузии и назвал ему твоё имя. Значит, он от меня не отстал. Восемь месяцев прошло, я думал, что всё забыто, ан нет! Ведь я говорил о нём с государем.
— Это тогда, перед коронацией?
— Да. Его величество прочитал доклад о поимке убийц Макова
— И не вышло?
— Не вышло. Я коротко, но совершенно отчётливо доложил его величеству, что тайный советник Ример препятствовал расследованию и имел секретную связь с Рупейто-Дубяго. Тот молча выслушал, потом сказал, глядя при этом в окно: «Ваше дело сейчас — это коронация. Надеюсь на верную службу. Идите!».
— И вы не посмели ничего добавить?
— А как тут добавишь? Государь посмотрел на меня так… странно. И отчуждённо. Словно хотел сказать: «Это не твоего ума дело, Благово; я всё знаю, но изменить ничего не могу».
— Понятно… Но удивляет другое: зачем Римеру вас преследовать и даже желать вашей смерти? Для чего он вообще пытался спасти Дубяго от арестования? У них есть какие-то общие чёрные дела?
— Несомненно. Рупейто-Дубяго — его средство воздействия на противников. Наверняка за ним с колбасником стоят кровавые злодейства, совершённые по указке Римера. Иначе не стал бы тайный советник защищать эту парочку столь настойчиво и откровенно. И ведь почти получилось! Карл Карлович ошибся только в одном: недооценил Лыкова. Наша сыскная полиция вряд ли бы нашла Московского Баранчика с его фиделькой, когда те легли на дно. А что есть человек, способный безбоязненно прочесать все притоны обеих столиц — этого они не могли предположить.
— И всё равно это не объяснение, — упрямо возразил Алексей. — То, что случилось — уже дело прошлое. Римеру лучше его не ворошить, внимания к себе не привлекать и пытаться только спасти Дубяго. Например, устроить ему побег, если так важно сохранить их общие тайны. Но для чего убивать Благово? Дело-то закрыто.
— Благово говорил о нём с государем.
— И это ничем не кончилось!
— Всё равно Благово опасен. Он ничего не забудет и может начать вредить. Собирать сведения, распространять слухи среди коллегов, искать сильных союзников. И в один прекрасный момент, когда ситуация позволит, нанести удар. Благово опасный противник, поэтому надёжнее будет убить его.
— Значит, они с Шульцем не отстанут?
— Не отстанут. Пока не добьются своего.
— А вот это хрен! — сдвинул брови Лыков. — Есть такая идея…
На следующее утро Благово вышел из дому в обычное время и двинулся на службу. В тридцати саженях сзади, одетый в статское, за ним фланировал майор Закс-Гладнев. Бывший полицмейстер Нерчинского каторжного района, он был переведён, по рекомендации Лыкова, в распоряжение столичного градоначальства. В Петербурге Александр Витальевич окончательно избавился от забайкальской сонливости и обещал вырасти в очень толкового полицейского офицера. Особенно же переезду в столицу была рада его жена… Закс-Гладневу уже подготовили место участкового пристава Казанской части — одной из самых «боевых». Пока же, в ожидании назначения на должность, он охотно согласился покараулить Благово.