Выстрел на Большой Морской

Свечин Николай

Они обнаружили убийц сразу, как только вошли во двор. Рупейто стоял около выгреба и что-то сердито выговаривал Мишке Самотейкину, а тот согласно кивал низколобой головой. Увидев Лыкова, живого и здорового, оба выпучили глаза.

— Шутник покойник: умер во вторник, в среду хоронить, а он поехал боронить! — ухмыльнулся Алексей. — Ась? Что-то я не вижу на ваших рожах радости. По поводу моего чудесного воскрешения.

Рупейто сунул было руку в карман шинели, но Благово уже нацелил свой верный «галан» [130]

ему в лоб. И сказал вкрадчиво:

130

Револьвер системы Галана образца 1870 года, состоял на вооружении российского военного флота.

— Знал бы ты, скотина, как я мечтаю пристрелить тебя при сопротивлении аресту, ты бы не шевелился…

И ротмистр тут же поднял руки вверх. Зато осерчал Мишка Самотейкин. Не обращая внимания на дуло револьвера, он, словно бык, попёр на Лыкова.

— Чё, мало тогда показалось? Добавки отвесить?

— Ага, — улыбнулся Лыков во весь рот, уже предвкушая удовольствие. — Я тогда шутил, а нынче всерьёз будет. Готов ли?

— Готов, готов.

— Ну, тогда получи.

И неожиданно с двух строн сильно хлопнул колбасника кулаками по ушам. Тот опешил, разинул рот и тут же получил прямой в челюсть. Быстро-быстро засеменил назад, но не удержался на ногах и шлёпнулся на пятую точку. Из разбитой губы обильно хлынула кровь.

— Ах, маракузия! — взревел Мишка. Не без труда поднялся и бросился на Алексея. Тот ловко отскочил и дал ему вослед крепкого пинка.

— На!

Мишка снова упал, теперь уже на брюхо. Вскочил, посмотрел на себя: весь перепачканный, штаны треснули по шву… С матюками подскочил он к обидчику, злой, огромный и страшный. Однако Лыков явно развлекался. Перед самым столкновением он нырнул вниз, подхватил Самотейкина под коленки и швырнул его через голову.

Хватившись со всего маху о булыжники, колбасник лежал, потрясённый, на спине и не помышлял уже о сопротивлении. Титулярный советник, однако, с этим не согласился.

— Эй, ты чего там разлёгся? Вставай, баранина! Я только начал веселиться.

Схватив Мишку за волосы, он одним рывком, словно картонного, поставил его перед собой.

— Учись, дурак, как это делается. С Лыковым тягаться — не баб резиновыми жгутами душить. Готов ли?

Колбасник молча кивнул и выставил вперёд огромные кулаки. Лучше бы он этого не делал… Лыков напал стремительно. За восемь секунд он нанёс двенадцать ударов, каждый их которых сбил бы с ног обычного человека. Самотейкин ещё стоял, но уже не пытался даже защищаться. Голова его безвольно моталась из стороны в сторону, залитое кровью лицо сделалось жалким.

Отойдя на шаг, сыщик полюбовался на свою работу. Потом вспомнил:

— Да! А за Хапиловку?

Благово с Рупейто одновременно отвернулись. Лыков примерился и ударил…

Через полчаса с Очаковской улицы на Фонтанку, 16 рванули три кареты. В одной трясся, лёжа на полу, Мишка Самотейкин — он был без сознания. Во второй везли скованного наручниками Рупейто-Дубяго. В третьей ехали довольный Благово и возбуждённый,

не остывший ещё после боя, Лыков. Когда проезжали мимо Таврического сада, Благово наклонился к своему ученику и сказал вполголоса:

— Слышь, Алексей! Когда станем делать доклад, не рассказывай никому, что мы нашли их случайно, по жетону. Пусть начальство считает: убийц ловко вычислили. И мы с тобой такие охрененные сыщики, что чёрта из-под земли достанем!

— Но это же сущая правда, Павел Афанасьевич!

— Вот-вот, так всем и говори.

Эпилог № 1

Через три дня после задержания Лыков обнаружил, что пятно седины на его затылке исчезло. Могучий организм титулярного советника переборол все последствия пребывания в пещере. Весёлый и уверенный, он ввалился в кабинет начальника и обнаружил Благово в таком же хорошем расположении духа. Павел Афанасьевич только что вернулся с аудиенции у министра.

— Московский Баранчик сознался! — объявил он своему ученику.

— В чём именно?

— В трёх убийствах. Маньку-Контузию Самотейкин душил без его участия.

— А изменника он назвал? Который меня выдал.

— Об этом ротмистр молчит. И вряд ли что скажет. Но всё равно, дело сделано, августейшее распоряжение выполнено. Главное — признание им убийства Макова. Министр передал нам «монаршее благоволение». В канцелярии как раз сейчас вписывают нам с тобой в служебные формуляры это отличие.

— Вот повод! Как говорят у моих друзей уголовных: «Плюнь пошире! Кутнём, да закаемся». Сегодня вечером выпью аршин водки.

— А ты что, выпиваешь аршин водки? — подозрительно осведомился Благово.

— Легко, Павел Афанасьевич. Там шестнадцать рюмок всего! проверено.

— Вот! Не зря наказывала мне твоя матушка приглядывать за тобой в столице. Особенно насчёт пьянства и баб. Как у тебя, кстати, с последними?

— А-а! — Лыков легкомысленно махнул рукой. — Девки не люди, козы не скотина…

— Понятно. А то я получил вчера письмо из Нижнего Новгорода, от Варвары Александровны Нефедьевой.

— Что? — опешил Алексей.

— Барышня справляется о твоём здоровье и очень тонко пытается у меня выведать, не завёл ли ты кого-нибудь. Но такого сыщика, как я, не проведёшь!

— Покажите письмо! — потребовал Лыков. Благово беспрекословно протянул ему бумагу. Алексей прочитал и расплылся в блаженной улыбке.

— И правда… Хорошая она, а, Павел Афанасьевич?

— Не дурил бы ты барышне голову. Скатайся на выходной день в Нижний, зайди на чашку чаю…

— Вы же знаете мои обстоятельства! Сто шестьдесят восемь рублей жалования минус эмеритальные выплаты. Хорош же я буду! Это называется: титулярный советник на поиске богатых невест.

— Собираешься дослужиться до тайного и только тогда сделать предложение? А согласится ли Варвара Александровна столько ждать?

— Павел Афанасьевич! А моя служба? Ведь не по почтовому ведомству числюсь! Десять месяцев в году хожу по лезвию. И ладно, если только убьют; а вдруг сделаюсь калекой? Имею ли я право связывать такую свою жизнь с другим человеком?