Выстрел на Рождество

Абдуллаев Чингиз Акифович

— Я тоже обратила внимание на ее слова, — кивнула Джил, — какая мерзавка. Ей даже не стыдно так говорить.

— Она подсознательно выдает свои мысли, — ответил Дронго, — ничего необычного. Ей просто хочется пожить в этом замке без своей строгой свекрови с ее сиделкой, без сестры мужа с ее сыном и другом, без брата мужа с его многочисленными любовницами. Представь, что в твоем доме такой гарантированный и многолюдный бардак, что бы ты делала?

— Я бы их выставила за дверь. Всех сразу, — не раздумывая, ответила Джил.

— И мою маму? — улыбнулся Дронго.

— Ей бы я разрешила

остаться.

— А если с ней приедет сиделка?

— Ей тоже.

— Вот видишь. Исключение за исключением. Потом пускаешь сестру мужа. Потом ее сына, потом ее друга. Потом его брата. И так далее, по списку. И ничего сделать нельзя. Между прочим, у итальянцев культ семьи развит сильнее, чем у англичан или шотландцев.

— У южных народов свои особенности, — согласился Эдгар, — но Джил сделала бы иначе. Она бы уехала сама и забрала бы тебя с собой.

— Я бы не уехала, — вздохнула Джил, — я бы тоже терпела.

Мужчины дружно рассмеялись.

Приехав в отель, Дронго позвонил Игорю Дегтяреву.

— Мы были у вас в замке, — сообщил Дронго.

— Я уже все знаю, — ответил Игорь, — мне звонила Дзидра. Сначала вы нарвались на плохой характер моей матери, затем на хамство моей дочери. Я не думал, что они так сильно комплексуют.

— Ничего страшного. Боюсь, что мы тоже были не на высоте. Вы завтра приедете в Эдинбург?

— Завтра днем. Мы приедем вместе с Валей и ее сыном. Кстати, хочу вам сообщить, что послезавтра в Гоффорде будет и Нурали Халдаров. Он прилетает по своим делам и решил послезавтра приехать к нам.

— Ясно. Почему вы не сказали мне, что Нурали был в момент выстрела вместе с Валентиной? Это бы сняло часть моих вопросов.

— А может, они и не были вместе? Зачем заранее все вам рассказывать. Вы эксперт, вам нужно самому все выяснять.

— У вас неверное представление о работе эксперта, — сдерживаясь, ответил Дронго, — я завтра вам перезвоню.

Он убрал телефон. Может, Джил права и ему не нужно вообще заниматься этим делом. Может, действительно всех устраивает, что главным обвиняемым на процессе будет Виктор Дегтярев. Если даже его собственная мать была против приглашения экспертов. Он поднялся в номер. Джил была уже в ванной комнате. Это неправильно, что она присутствует при столь неприятном расследовании. У нее может сложиться неверное впечатление о его расследованиях. Она решит, что он всегда встречается с подобными людьми, преодолевая их сопротивление и подозрительность. А может, это действительно так? Ведь его работу не назовешь легкой или приятной. Он допрашивает людей, копается в их душах, пытаясь извлечь оттуда их сомнения, печали, горе, боль, неуверенность, предательство, вражду — все те негативные чувства, которые их переполняют. Может, ему стоит бросить заниматься подобными разбирательствами и навсегда переехать в Италию? Вложить деньги в какую-нибудь пиццерию или ресторан и зажить спокойной жизнью?

Он даже улыбнулся. Интересно, что ему скажет на подобное предложение Джил? Возразит или согласится? Или, может, обрадуется? Он взглянул на телефон. Поднял аппарат, набрал номер.

— Спасибо, что позвонил, — услышал он знакомый голос отца.

— Хочу узнать, как ты себя чувствуешь?

— Как

всегда, хорошо. Врачи считают, что даже слишком хорошо. Когда человеку за восемьдесят и у него ничего не болит, значит, он уже умер — так, кажется, говорят.

— Это говорят после сорока, — возразил Дронго.

— После сорока — глупо. Это еще такой юный возраст. А настоящая жизнь начинается после восьмидесяти. Это я теперь точно знаю. Во всяком случае, я по-прежнему люблю твою мать и еще миллион других красивых женщин. Их, правда, немного меньше, чем свою жену.

— Значит, все в порядке. Как у тебя давление?

— Ты не поверишь. В последние дни сто двадцать на восемьдесят. Врачи даже не верят, когда измеряют. Учитывая, что в моем возрасте у меня нет ни язвы, ни диабета, ни онкологии, ни инфаркта, я передаю тебе очень неплохие гены. Забыл сказать: в нашей семье ни у кого из мужчин не было простатита. Ни у твоего деда, ни у твоего прадеда. Хотя все жили до восьмидесяти. У меня его тоже нет. У тебя как? Что-нибудь болит?

— Пока нет.

— До восьмидесяти ничего не должно болеть. Это я гарантирую.

— Я хотел с тобой посоветоваться.

— Какое-то дело? Ты из-за этого прилетел в Шотландию?

— Да. В замке произошло убийство. Застрелили подругу одного из хозяев замка. Полиция нашла оружие с его отпечатками пальцев на стволе. Старший брат подозреваемого попросил меня провести расследование. Но похоже, что в семье все против этого расследования. И их мать, и жена старшего брата. Они явно недовольны моим появлением…

— Возможно, что за этим убийством скрыты и другие семейные тайны, — сразу ответил отец, — вполне вероятно, что они знают гораздо больше, чем ты думаешь. И твоя задача выяснить, что именно они могут знать.

— Я тоже так думаю.

— Значит, мы думаем одинаково.

— У тебя действительно ничего не болит?

— Только ноги. Но похоже, что это наследственное. У твоего деда и прадеда тоже болели ноги. И у моего младшего брата, твоего дяди.

— Да, я помню. Тебе нужно показаться врачам.

— Наверно. Но я как-то об этом не очень думаю. Когда ты вернешься, мы с тобой обсудим. И не пережимай с этой семьей, где произошло убийство. Возможно, они просто не хотят с тобой откровенничать. Тебе нужно найти подход к каждому человеку. Индивидуальный подход. И не забывай, что истоки многих преступлений нужно искать в самой семье.

— Я всегда об этом помню. Тебя действительно ничего не беспокоит?

— Нет. Хотя несколько дней назад я видел странный сон. Своего умершего тридцать лет назад отца и двух старших братьев, которых я не видел уже шестьдесят с лишним лет.

Он говорил о братьях, погибших на войне. Два его старших брата ушли на ту проклятую войну, в которой пострадало так много советских семей. Два родных брата, которые не вернулись с войны. Третьим был сам отец. Он вернулся домой девятнадцатилетним поседевшим мужчиной и всю жизнь не мог спокойно слышать немецкий язык. Всю свою жизнь. Он так и не поехал в Германию, хотя его много раз туда приглашали. Ни в ГДР, ни в ФРГ, ни в объединенную страну.

— Это, наверно, нехорошо, — вздохнул Дронго, — ты никогда не говорил мне о таких снах.