Выстрелы с той стороны
Шрифт:
— Это справочник. Или альбом. Фотографии, история создания, ТТХ… Будет пользоваться спросом.
— Не будет, — Майя решительно покачала головой. — Рынок переполнен. Вы не следите и не знаете.
— Неужели и такая классификация есть?
— Не знаю. Одной больше, одной меньше, ничего не изменится: мужчине все женщины представляются сумасшедшими, а женщине все мужчины — чудовищами.
С гейшами, подумал Габриэлян, трудно понять, где заканчивается профессиональный флирт и начинается личный. Легко попасть впросак — а зачем нам в этот просак? Не советовал ли Де Валера говорить правду, чтобы сбивать
— Не обобщай и не обобщен будешь?
— Вроде того. Хотя куда уж нашу сестру обобщать-то, мы и так достояние общества.
А это, пожалуй, будет хорошо, подумал Габриэлян. Хорошо для меня и для нее. Для меня — потому что никому в голову не придет искать тут что-то серьезное, а с ней приятно иметь дело. Даже вот так, через столик. Для нее — потому что многим "всё сразу станет ясно". И если она это понимает, то можно обойтись без ритуальных плясок. А она, кажется, понимает.
— Это называется "обобществить". В свое время такие идеи тоже выдвигались. Впрочем, и брак когда-то называли формой частной собственности.
— И тогда же говорили, что искусство принадлежит народу. А гейша, в соответствии с дословным определением — "человек искусства", — Майя чуть склонила голову набок.
— И даже в те времена искусство, в основном, существовало благодаря частному покровительству.
— Его превосходительство любил домашних птиц, — Майя сощурилась по-лисьи. Габриэлян засмеялся.
— У вас даже уши прижались.
— Все гейши происходят от лис-оборотней, — выражение лица снова изменилось, Майя тряхнула волосами. — А мне не помешал бы покровитель. Сейчас я популярна. Эта история в ирландском клубе наделала много шума, полно желающих посмотреть на шрам девочки, оставшейся в живых… — Майя потеребила подвеску высокого ожерелья, скрывающего этот самый шрам. — Но со временем она забудется. Алина уходит, мне не с кем работать, хотелось бы найти место — дом или клуб высокого разряда, где меня приглашали бы на постоянной основе. Но вы так много сделали для меня, что я не решаюсь просить.
Так, а вот теперь понятно, почему она не обратилась к учительнице. Она боялась за Алину, и сейчас боится. Боится, что кто-то может сорвать на ней злость. Кстати, покойный Старков вполне мог бы. Он, как выяснилось, вообще был существенно менее уравновешен, чем казалось даже его патронам. Непонятно другое — почему Алина не помогла сама. Или помогла?
— Это я должен просить, — вот тут уж правила этикета просты и однозначны.
— Вадим Арович, — Майя чуть склонилась вперед — ровно настолько, чтобы не вторгнуться в его личное пространство. Габриэлян испытывал мощное эстетическое удовольствие от того, как сознательно и непринужденно она использует язык тела. — Вадим Арович, кроме меня, в зале еще три человека, которых вам даже просить не надо. Я, в некотором роде, их представитель. Мы можем очень мало — но в рамках того, что мы можем, вы имеете право нами располагать.
И если это приглашение было случайностью, я съем королёвский жилет. Тот, что с зеркалами. В сметане. Замечательно. Даже старший-первогодок поймал бы сейчас волну чистого, ничем не замутненного счастья, идущую от Габриэляна. Майя, кажется, тоже что-то уловила, потому что выражение лица на долю секунды потеряло свою естественность.
— Я
— Вы это в дурном смысле? — Майя опустила глазки, а потом стрельнула из-под ресниц.
— В нём, — весело ответил Габриэлян. — Только есть одно "но". Мы друг другу ничем не обязаны. Совершенно ничем, Майя Львовна. Это необходимое условие.
Она кивнула.
— И еще один вопрос.
Майя наклонила голову.
— Вас действительно интересует Анастасов?
Майя засмеялась.
— С ним хорошо играть в пас, — сказала она. — Где один воздыхатель, там легко появится и второй. Пока я его не приму, он будет вертеться вокруг и всем рассказывать, как меня хочет и как скоро добьется. Будет устраивать мне приглашения и рекомендовать друзьям, чтобы чаще видеть на их вечеринках. Если я его приму, он меня забудет.
— Тогда, если позволите, я провожу вас.
Ресницы дернулись. Есть. Ее кто-то беспокоит, у нее неприятности — не серьезные, как в прошлый раз, а мелкие, но раздражающие — и источник их, скорее всего, человек.
— Спасибо, — сказала Майя.
— А все-таки: кто четвертый? Вы, Бондарев, Алина…
— Карлов, — гейша повертела в пальцах бокал. Габриэлян не стал скрывать удивления.
— Это из-за Фальковского, — продолжала Майя. — Его друг, Толик Белка, погиб три года назад в Туле.
— И поэтому он считает себя обязанным лично мне…
— Насколько я знаю, глотку располосовали лично вам, — невиннейшим голосом сказала Майя. — Сейчас я, наверное, вас покину да подыграю Алине на сопилочке, а то он так и не наберется храбрости отвлечь вас от разговора и сказать спасибо.
Да. Вот так тоже горят. На такой вот ерунде. И об этом нельзя, нельзя, нельзя забывать. Даже когда интересно. Граница личности проходит по телу. В основном. У большинства. Это базовое. Многим важно, кому именно располосовали глотку. Вот как бы научиться думать так самому? Тогда можно было бы не помнить, а просто реагировать.
— Я сам наберусь храбрости и подойду, — улыбнулся Габриэлян.
— Вам для этого нужно набираться храбрости? — Майя, уже встав из-за стола, подняла бровки.
— Конечно. Он вон какой большой.
— Не беспокойтесь, он травоядный.
— А вы знаете, как их боятся растения? К хищникам они много лучше относятся.
Майя засмеялась и исчезла. Через некоторое время гитаре начала подыгрывать тоненькая блокфлейта. Кажется, в квалификационный экзамен гейш входят как минимум три музыкальных инструмента…
Габриэлян не стал тревожить Карлова сейчас — он заметил, что Суслик остался в одиночестве, и отошел к бару. Суслик, поняв намек, тоже решил переменить напиток.
— Ты представляешь, — сказал Габриэлян. — Нас действительно позвали сюда, чтобы сказать "спасибо".
— Тебе жаль потерянного времени?
— Как ни странно, нет. Здесь забавно.
— Вряд ли Бондарев опубликует это интервью. — Суслик заказал мартини с яблоком. Как дегустатору, ему, вероятно, не было бы цены.
— Он его придержит для личного пользования.