Выстрелы в Сараево(Кто начал большую войну?)
Шрифт:
Но ведь все равно — «бодро на сердце»! Авось пронесет… А как оценить такие его размышления в «России на Голгофе» (запись за 7 октября 1917 года):
Наш темный неграмотный народ, привыкший думать и обсуждать события, не выходящие за околицу его деревни, не может понять сложной мировой обстановки, обусловливающей продолжение войны. Что какому-нибудь крестьянину с Волги или рабочему с Урала борьба германского империализма с великими демократическими идеалами, выдвинутыми нами и Америкой?
Впору подумать: уж не предтеча ли Александр Иванович современного атлантизма? Впрочем, и Петр Кропоткин бредил тем же. В июне 1917 года на митинге в Петрограде сей апостол свобод метал громы и молнии, призывая офицеров Генштаба не допускать братаний на фронте:
Как возможны такие братания, после того как Россия вступила в союз… с великой демократией Франции, 100 лет назад провозгласившей свободу, равенство и братство, с английской демократией, сумевшей даже при королевской власти создать такие учреждения, которых Германии не видать еще через 40–50 лет, и ведущих страну к несомненному водворению новых коммунистических форм жизни, и, наконец, в союз с американской демократией, которая первая провозгласила 140 лет тому назад права человека [212] .
212
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 1. Д. 723. Л. 3–4.
Герой былых баталий, немецкий генерал Э. Людендорф недоумевал, почему союзники России в разгар войны содействовали свержению царя, смуте и революции. А именно потому, что Россия была для них врагом номер два. Почти таким же ненавистным, как Германия и Австро-Венгрия! «Сердечное согласие» не принесло и не могло принести империи Романовых победы, а море крови было пролито ради чужих интересов. Совершенно прав историк Т. Исламов:
С течением войны Германия и Австро-Венгрия все больше стали восприниматься западными союзниками России в качестве воплощения всего, что было ненавистно республиканцам и либералам со времен Вашингтона, Лафайета и Робеспьера — прусского милитаризма, габсбургского католического обскурантизма, аристократизма и консерватизма. Именно за это, а не за Эльзас с Лотарингией и Сербию с Черногорией предстояло заплатить державам центрального блока…. Разумеется, при таком подходе императорская Россия просто не могла оказаться в стане победителей [213] .
213
Таким образом, русский народ был изначально— еще в 1914 году! — обречен на поражение. Обречен на Брестский мир, на Троцкого, на гражданскую войну, на разруху и голод. А сам Александр Иванович — на тюрьмы и лагеря, на смерть от чекистской пули.
В начале ноября 2013 года в гостях у Ю. Сербского по моей инициативе побывал посол Сербии в России Славенко Терзич, известный историк. Зашла речь и о такой коллизии, как Верховский и сербские амбиции, так и не утоленные балканскими войнами. Радушный хозяин процитировал такой характерный отрывок из Сербского дневника (запись от 8 февраля):
Сегодня слышал от Артамоновой, очень наблюдательной барыни, что сербам вообще верить нельзя. «Они милы и любезны, потому что много получили, а надеются получить еще больше». Для нас это в данный момент не так важно, ибо наши политические задачи на ближайшее время совпадают. Им нужно освободить своих братьев-славян сербов, которых в Австрии больше, чем теперь на свободе, а нам необходимо расчленить Германию и Австрию на составные части, чтобы не было необходимости разорять страну на военные нужды. Идея борьбы с Австрией живет необычайно сильно в народе, почти также сильно, как и борьба с турками. Артамонова рассказывала, что раненые, еще не оправившись от раны, страдая и морщась от боли, говорили, что «со Швабом» готовы идти в бой хоть сейчас. Ту же мысль высказывали Сретенович и Ненадович, оба штатские.
Признаюсь, идея расчленить Германию и Австро-Венгрию меня сильно озадачила и подтолкнула к такой дискуссии:
Автор: — Лет пятнадцать назад я с большим любопытством просматривал русские газеты периода Первой мировой, выискивая в них разного рода футурологические проекты. И вот некоторые записи сейчас приведу.
Осень 1914 года. Многие русские газеты («Русское слово», «Речь», «Новое время»), не чая дождаться победы держав «Сердечного согласия», уже вовсю делят шкуру неубитого медведя, фантазируя о развале империи Габсбургов и образовании на ее руинах новых национальных государств. Так, московское «Русское слово» в передовой от 4 сентября требует полной ликвидации Австро-Венгерской монархии с последующим воссоединением единоплеменных народов. Согласно этой программе Босния и Герцеговина, Хорватия, Далмация, Банат и Буковина, где проживали главным образом славяне, должны были воссоединиться с Сербией, Трансильвания и Южная Буковина — с Румынией, Истрия и Южный Тироль — с Италией. Вопрос о будущем Австрии, Венгрии, Чехии и Словакии должен был решаться на основе самоопределения их народов.
Газета желала превращения Австрии в буфер между Германией и балканскими странами, а Венгрии в самостоятельное государство с отделением от него Хорватии, Воеводины и Словакии. Славония заслуживала автономии в «тесном сотрудничестве» с Сербией, а Чехия превращалась либо в независимое государство, либо расширяла свою автономию в рамках Австрии. 5 сентября, развивая этот план, газета писала в передовой: «Сквозь кровавый туман уже проглядывают контуры будущей Европы, ее бастионами будут великая Сербия, объединенная Румыния и свободная Чехия». Те же идеи были высказаны «Русским словом» чуть позднее: «Настанет час, когда диктовать будут не немецкие народы». «Русское слово» предсказывало, что Сербию будут населять десять миллионов (больше чем сейчас!). Кадетская «Речь» и суворинское «Новое время» также били в литавры, заявляя о близкой победе Антанты.
А теперь представьте: Александр Иванович Верховский желал добиться всего этого, но без войны! Как же можно было расчленить Германию и Австро-Венгрию иначе? Без большой войны? Даже без мировой войны?.. Знал ли он другое волшебное средство?..
Ю. Сербский: — Людмила Артамонова, думаю, могла, уподобляясь чеховской Душечке, повторять слова о недоверии к сербам в тон мужу. В таком случае Артамонов не был таким уж «лохом»… Что же касается Верховского, то он был неисправимым мечтателем, как и я. Хорошо бы, к примеру, чтобы США сами собой расчленились на составные части; в этом случае можно было бы не разорять Россию на военные нужды.
Автор: — В отношении младобоснийцев сомнений нет: они готовы были отдать хоть мать родную за свои «идеалы». «Австрия была опасным и великим противником, и требовалось его уничтожить любой ценой», — писал в 1922 году в «Споменице Данило Илича» один из его одержимых друзей [214] .
Но интереснее всего, что подобными проектами осенью 1914 года грезил сам русский император. Свои «бесплодные мечтания» Николай II битых два часа излагал 21 ноября французскому послу М. Палеологу. Австро-Венгрию надо раздробить, а «Пруссия должна стать снова простым королевством!» [215] . Как тут не согласиться с военным историком М. Оськиным:
214
Slavko Kaludјеroviћ Danilo Iliћ и revolucionarnom pokretu // Spomenica Danila Iliћа. Sarajevo, 1922. S. 94.
215
См.: Палеолог Морис. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. С. 125–133.
Только одно это обстоятельство (если, конечно признания М. Палеолога являются правдой) показывает отсутствие настоящего государственного ума у последнего правителя Российской империи [216] .
Диалог с Палеологом не оставляет сомнений: знаменитую ныне Записку о задачах внешней политики России с пророчествами неминуемых бедствий даже в случае разгрома Германии, поданную видным сановником П. Н. Дурново [217] в феврале 1914 года, Его Величество изволило положить в корзину. К слову сказать, предостерегал Дурново и против присоединения Галиции как очага местечковой заразы. Этому голосу разума не внял и Сталин, хотя Записка была впервые опубликована в советской печати [218] .
216
Оськин М. В. Первая мировая война. М., 2010. С. 25.
217
Дурново Петр Николаевич (1845–1915) — государственный деятель Российской империи, министр внутренних дел (1905-06).
218
Красная новь, 1922, № 6 (10). С. 178–199.