ВьЮжная Америка
Шрифт:
— Нет, это плохо, — качает головой сеньорита. — Попробуйте еще раз.
И заново, все три подписи. Не знаю уж, каким чудом, каким сверхъестественным напряжением ума и духа мне удалось приемлемо расписаться. И вот я выбегаю из «Прогресо» с пахнущей столярным лаком золотистой книжечкой, на книжечке всего сто тысяч сукров, но больше пока и не требуется. Гляжу на часы и глазам своим не верю — прошло каких-то тридцать пять минут с того мгновения, как я выскочил из «Экванета», пообещав вернуться. А еще через пять минут — я снова у них на шестом этаже.
Мягко шлепаю банковскую книжку на стол, они разворачивают ее, вытягивают лица, смотрят на меня вытаращенными глазами. Да, удивил я их. В Кито, как известно, сплошное транкилидад, и на операцию по открытию счета у любого из них ушло бы дней пять. Иначе нельзя — нужно подумать, посоветоваться с родственниками, то да се. Ну, пусть не пять дней, пусть три или даже два. Но сорок минут… Нет, это уже за гранью воображения.
И, как бы заразившись от меня болезнью высоких скоростей, экванетцы оформляют мое подключение к Интернету за считанные минуты. Они тоже хотят удивить меня, еще чуть-чуть, и им бы это удалось, но… Осечка! Техника-то нету, сегодня у него выходной, умаялся бедняга. Придет, если изволит, только завтра, да и то к обеду. А уж успеет ли он подключить меня за оставшееся от обеда время или нет — это пока только Всевышнему известно.
— Позвоните нам завтра после четырех, хорошо? — говорят экванетцы, а сами стыдливо отводят глаза в сторону.
— Ладно уж, позвоню, — отвечаю я и торжествующе выхожу из офиса.
Жаль, очень жаль. Так хотелось поплавать на интернетовских волнах, забросать друзей имейлами, в Россию влезть, наши газеты почитать и вообще поглядеть, что происходит в этом мире. Ну, ничего, терпел три месяца, еще два дня потерплю как-нибудь. Хотя обидно, конечно. Что ж они такие медленные? Подключение же не требует никакой отвертки — внеси нового клиента, его пароль и код доступа, и готово. Вот вам и хваленое транкилидад. Спокойствие и стабильность — вещи замечательные, но даже у таких хороших вещей есть темные стороны. Впрочем, спокойствие, безусловно, дороже.
Итак, я сижу теперь в моем довольно просторном локале с десяти утра до шести вечера, перерыв — полчаса. На деле я, конечно, задерживаюсь до восьми. Как я работаю? Очень просто. Всем зашедшим ко мне я раздаю длинные (четыре страницы мелким шрифтом) списки имеющихся у меня игр и программ. Все стены увешаны рекламами игр, а на огромном столе, метров семь квадратных, аккуратно разложены яркие разноцветные прямоугольнички, каждый размером с дискету HD. На прямоугольничках изображены заставочные кадры игр.
Все строго рассортировано по категориям: здесь приключения, здесь стрелялки, тут леталки, там обучалки, а вот это стратегии. Эти — типа Нинтендо, а те — трехмерные. И так далее. Люди подходят, глазеют, постепенно втягиваются в атмосферу. Если я не очень устал, то подхожу и начинаю рассказывать. Мой испанский за несколько недель развился невероятно. Конечно, пока я знаю мало, но на часовую лекцию о компьютерных играх слов хватает.
Любую игру или программу я тут же, по желанию клиента, демонстрирую со всех сторон на моем компьютере (который, кстати, считается здесь крутым; у большинства клиентов машины послабее). Многие, особенно те, кому за тридцать, наблюдая за демонстрацией игры, осторожно спрашивают:
— Син компромисо?
Это значит, они опасаются, что за просмотр придется платить. Но вскоре эти вопросы уходят в прошлое. Слух обо мне быстро разносится по компьютерному мирку Кито. Все знают теперь, что у меня не только демонстрация бесплатно, но и любого рода консультации, помощь и словом и делом. Ко мне тащат компьютеры, которые не «запускаются», ко мне приходят с жалобами и на «мои», и на «чужие» программы и игрушки:
— Но вале (не идет)!
— Но фунсьона (не действует)!
— Но ланса (не запускается)!
А через несколько минут, разумеется, все вале, все фунсьона, все ланса. Я никогда не стану распространять непроверенную программу. Иное дело, что большинство компьютерных пользователей в Кито дремуче невежественны. Некоторых это злит, они косятся на меня, не доверяют, а поняв, что я действительно легко справляюсь с их «проблемами», откровенно недолюбливают меня. Бог с ними, это не мои клиенты.
Мой клиент любопытен, он вслушивается в каждое мое слово и сыплет на меня вопросы. Мой клиент стремится получить от меня как можно больше информации, и я щедро даю ему ее. Бесплатно? Да, без денег, но не бесплатно. Клиент платит тем, что обязательно возвращается ко мне, пусть через неделю, через месяц, но он приходит вновь и покупает вновь, он несет свои деньги, свои копеечки (не забывайте, у меня ведь очень дешево, только стоимость пустой дискеты плюс услуга копирования, а если клиент пришел со своей дискетой, то еще дешевле), и из этих копеечек складывается мой прожиточный уровень. Средненький, конечно, уровень, но отнюдь не бедный. Впрочем, эти понятия уж слишком относительные.
Интересно ли мне с ними, с клиентами? В общем, да, очень интересно. В основном они наивны, но добры, доверчивы и незлобивы. Ясно, что не бывает стада без черной овцы. Так, один шустрик всунул мне фальшивую двадцатку. Но пострадал он сам, а не я. Потерянная двадцатка — обидная вещь, но не миллион же. Я наклеил ее на стенку среди реклам. А вот шустрик этот, между прочим отчаянный игрок, лишил себя возможности приходить ко мне за новыми играми. Кому стало хуже? Ему, конечно.
Были случаи непонимания. Так, однажды зачастил ко мне интеллигентного вида пацан лет пятнадцати. Все бы хорошо, покупает по нескольку игр сразу, да всякий раз у него почему-то нестандартно отформатированы дискеты. Переформатировать каждую — дополнительное время. Мне не нужны его деньги за форматирование, это все даром, но мне нужны минуты, которые я теряю, — у меня ведь многолюдно, клиенты ждут, поджимают, я нервничаю. И вот на четвертый или на пятый раз я говорю этому пацану, так, не в упрек, как бы с намеком:
— Послушай, а ты сам-то не мог бы форматировать дискеты дома? Ты же понимаешь, что мы теряем время.
И все, больше ничего не сказал. Тогда он улыбнулся, схватил с пола свою сумку, произнес: «Не беспокойтесь» — и ушел. Больше я никогда его не видел — он обиделся.
А я переживал. И не только из-за того, что потерял хорошего клиента. Я все думал, насколько далеки понятия грубости у эквадорца и у русского человека. Не мне вам объяснять, что такое наша исконная сермяжная грубость, наши «куда прешь», наши «каво» и «какого черта». В Москве я был покупателем товаров и услуг, как и вы, дорогой читатель, и на протяжении многих лет пытался вычислить формулу, по которой можно было бы определить потенциальную грубость продавца. Не удалось. При покупке двух слоеных булочек я получал нередко столько же хамства, сколько при покупке телевизора или кожаного пальто. Ни тип товара, ни сумма, которую я выкладываю за него, в Москве не берутся во внимание. Все зависит, видимо, от такого фактора, как «рожа не понравилась», или скорее от того, что у продавца судьба не сложилась. Так или иначе, но слова типа «вернитесь в примерочную кабину и принесите вешалку» я еще оченьдолго не считал грубостью. Подобная же фраза, произнесенная продавцом где-нибудь в торговом центре Кито, произведет маленький шок, после которого клиент уже никогда ни за какие коврижки не вернется в этот магазин.
Но в целом мое обучение торговле и обслуживанию в пресыщенной капиталистической среде шло вполне успешно. Валентина и Маша часто помогали мне, особенно Валентина. Она нередко просиживала по полдня в локале, старалась освободиться от домашних дел и поспеть к часу пик, к вечеру, когда у меня не то что сесть, но иногда и встать-то негде. Причем половина народу приходит с проблемами, часть — за новинками, а остальные — просто посмотреть и поспрашивать.
Маша тоже быстро схватила испанский и с множественными, но простительными ошибками тараторит у меня за спиной, «работает» с клиентами. Главное — не оставить клиента без внимания. Даже если выстроилась очередь из семи человек, а пришел восьмой, я обязательно нахожу для него хотя бы тридцать секунд, здороваюсь, прошу подождать, даю последний список программ, предлагаю присесть, если есть место. После этого я знаю — он не уйдет, дождется.