Выживает сильнейший
Шрифт:
– Если это имело отношение к работе, наверняка есть, но отыскать их будет непросто, тем более после того, как он покончил с собой. Скажем, он оговорил некую особую пенсию или иную компенсацию за работу в условиях стресса – в таком случае это где-то зафиксировано, однако напомню: в интересах определенных людей бумаги имеют свойство теряться.
– Тогда другой вопрос. Если он находился под стрессом, то зачем потребовался перевод из Вест-сайда в Голливуд?
– Ты достал меня. А вдруг ему надоело каждый день видеть откормленные рожи знаменитостей и их подвыпивших жен?
– Близко. Я считаю, он рвался к действиям, к рисковым ситуациям. – Я рассказал Майло об ограбленной квартире, о дешевом замке в задней двери.
– Ничего удивительного, – ответил он. – Копы в большинстве случаев либо помешаны на ощущении нависшей над ними угрозы, либо абсолютно убеждены в полной собственной неуязвимости. Если бы люди знали, как часто жертвами преступлений становятся полицейские, доверие общества к нам упало бы еще ниже – будь это возможно.
– Но ведь Нолан сам искал приключений – зачем ему было к ним готовиться?
– Это уже твоя область, не моя. Складывается такое впечатление, что мы оба бежим марафонскую дистанцию с завязанными глазами. Я мог бы попытаться найти что-нибудь в бумагах, но это будет пустой тратой времени. Тебе стоило бы поговорить с его инструктором.
– Хелена беседовала с ним. О самоубийстве он не знает, что и думать.
– Как его зовут?
– Бейкер, сержант.
– Уэсли Бейкер?
– Имени его я не знаю. Хелена сказала, что сейчас он в Паркер-центре.
– тогда это Уэс Бейкер. – Голос Майло изменился, стал мягче, настороженнее.
– Ты знаком с ним?
– О да. Интересно...
– Что?
– Значит, Уэс вновь начал работать с новичками? Я не знал об этом, хотя, с другой стороны, мы нечасто сталкиваемся с практикантами. Послушай, Алекс, сейчас не лучшее время – да и место – для таких разговоров. Дай мне закончить с Ньютоном, и если не будет ничего срочного, я загляну к тебе вечерком. Ты никуда не собираешься?
– Никаких планов. – Внезапно до меня дошло, что я уже час как дома, но так и не удосужился сказать хоть слово Робин. – Дам знать, если вдруг куда-то выберусь.
– Договорились.
Когда я вошел в мастерскую, Робин уже сняла очки и потянулась за пылесосом. При виде ребристого шланга Спайк яростно залаял – он терпеть не мог достижений нашей индустриальной эры. Луддит, а не собака. Заметив меня, он задрал голову и чуть ли не на брюхе пополз вперед, однако тут же передумал и бесстрашно бросился атаковать ненавистный агрегат.
– Стой! – расхохоталась Робин и бросила в угол кость. Внимание пса переключилось на новый объект. – Займусь уборкой позже, когда он будет в доме.
– Тебе не трудно найти отговорку.
– Еще бы. – Мы обменялись поцелуем. – Как прошел день?
– Без особых результатов. А у тебя?
– О, я поработала на славу. – Она улыбнулась. – Только не надо меня ненавидеть.
– За твою красоту?
– И за нее тоже. – Робин коснулась моей щеки. – Что у тебя не так, Алекс?
– Все так. Рыскал целый день и почти ничего не нашел.
– Ты про убийство той маленькой девочки?
– Да, и про другое дело тоже. Самоубийство, которое никогда нельзя будет объяснить.
Взявшись за руки, мы вышли из мастерской, преследуемые пыхтящим Спайком, крепко сжимавшим челюстями восхитительную кость.
Она приняла душ и надела строгий черный брючный костюм. В мочках чуть поблескивали крошечные бриллианты.
– Как насчет того, чтобы поесть мяса? В аргентинском ресторанчике, где мы были пару месяцев назад?
– С кучей чеснока? Чтобы от нас потом разило?
– Это если мы оба переусердствуем.
– Я намерен съесть целую тарелку. А потом пойдем танцевать танго или ламбаду, обдавая друг друга нежнейшим ароматом.
– Ах, Алессандро! – Воздев руки, Робин упала в мои объятия.
Пока Робин занималась ужином для Спайка, я переоделся и надиктовал сообщения для Майло на все три его автоответчика: рабочий, домашний и по телефону, которым в часы досуга он пользовался уже как частный детектив.
«Блу инвестигейшнс», собственное агентство, состоящее из него одного, Майло создал несколько лет назад, когда Управление вывело его за штат. Причиной была пощечина, которую он отвесил какому-то начальнику за то, что тот не только поставил под угрозу жизнь Майло, но и отказал в доступе к базе данных Паркер-центра, надеясь спровоцировать его на применение силы, что и случилось. В конце концов Майло удалось вернуться на свою должность, но агентство он не прикрыл – так, на всякий случай.
Этакий символ свободы. Или неуверенности. При всей болтовне о терпимости и демократичности положение детектива-гея в Управлении было далеко не беспроблемным. Не то же самое ли и с Ноланом? Никогда не был женат – но ведь ему было всего двадцать семь.
Знакомился с женщинами – когда-то. В последние годы, насколько это Хелене известно, – никаких контактов.
Насколько Хелене известно. Но ей вообще мало что известно.
Мне вспомнилась обстановка его квартиры. Матрас на голом попу, пустой холодильник, убогая мебель. Даже принимая в расчет беспорядок, оставленный грабителями, жилище Нолана мало походило на берлогу легкомысленного холостяка.
Одиночка. Единственный вид флирта – броски от одной философской системы к другой, из правых политических крайностей в левые.
И вершина всего – отказ от самого себя?
Либо Нолан сознательно лишал себя мирских удовольствий, поскольку его уже ничто не заботило?
Либо хотел наказать себя.
Леманн говорил что-то о грехе, но когда я спросил его про чувство вины, мой собеседник ответил, что он не священник.
Но не выступил ли он где-то в роли судьи по отношению к Нолану?