Выживший. Чистилище
Шрифт:
А вот комсомольскую организацию возглавляла вполне миловидная девушка с красной косынкой на голове, звали ее Варя. Варя Мокроусова. Карие глаза, горящие верой в победу коммунизма во всем мире, показались мне сразу симпатичными. Между тем худрук предложил приступить к исполнению номера. Все трое смотрели на меня с интересом, мол, что там сейчас отчебучит этот докер?
А докер в очередной раз исполнил 'Шаланды' и 'Темную ночь', вызвав у слушателей неоднозначную реакцию. Если представителю партийной ячейки порта и секретарю комсомольской организации обе
– На мой взгляд, песня про шаланды отдает похабщиной и цыганщиной. Словно какой-то, извиняюсь, урка поет для своих дружков. Но мы-то люди интеллигентные, да и среди публики, уверен, будет немало тех, кому это, если можно так выразиться, произведение станет резать слух.
Ах ты ж, гнида культурная! Цыганщиной, видите ли, отдает...
– Зато про наш, про Одесский порт, про нас, грузчиков, тоже упоминается, - возразил я.
– Ведь как по заказу песня написана.
– Это да, это верно, - поддакнул представитель парткома.
– Вольдемар Юрьевич, что вы, в самом деле, взъелись на нашего исполнителя?! Простому народу, я уверен, песня понравится.
– Простому народу... Плохого вы мнения, Федор Кузьмич, о нашем народе.
– Вольдемар Юрьевич, снова вы за свое, - негромко осадила его Варя.
– Ну почему вы всегда... м-м-м... как это...
– Передергиваю, - нагло ухмыльнулся худрук.
– Вы это хотели сказать? Ах, Варенька, чудное созданье, вам бы пополнить свой словарный запас. Помните, я предлагал вам записаться в театральную студию? Не надумали? А то ведь мог бы с вами и речью позаниматься, так сказать, в индивидуальном порядке.
Варя покрылась румянцем, а я сообразил, что старый кобель без зазрения совести подбивает клинья к комсомолке, к которой, честно сказать, я бы и сам подкатил. Все-таки такое длительное воздержание не лучшим образом сказывается, мне вон уже начали эротические сны ночами сниться, просыпаюсь в состоянии 'смирно'.
– Вольдемар Юрьевич, - отводя глаза в сторону, сказала Варя, - у меня помимо работы по комсомольской линии есть еще и основная, и вы об этом знаете. Так что на вашу студию у меня времени не остается.
– Ну понятно, на искусство всегда времени не хватает...
– Товарищи, давайте по существу, - прервал эту скользкую тему Федор Кузьмич.
– Предлагаю поставить вопрос на голосование. Кто за то, чтобы товарищ Кузнецов с этими песнями представлял одесский порт на городском смотре художественной самодеятельности?
В итоге против оказался только худрук, да и то возражения его касались лишь песни про Костю-моряка. Учитывая, что два голоса были 'за', большинством голосов я проходил в состав участников, которым предстояло защищать честь порта на общегородском смотре-конкурсе. Помимо меня, как и упоминал Лексеич, порт выставлял еще Валю-частушечницу и братьев Деминых - буксировщиков и чечеточников.
– Концерт состоится в преддверии 20-й годовщины Великой Социалистической революции, в субботу, 6 ноября, в городском Дворце пионеров, - предупредил меня парторг.
– Он в прошлом году открылся в бывшем Воронцовском дворце, если что. А 5 ноября, в пятницу, репетиция, здесь же, в семь вечера. Если у тебя будет смена - отпросим. Не забудь, 5 ноября.
Так получилось, что из Дома культуры мы выходили вместе с Варей.
– Вам в какую сторону?
– невинно поинтересовался я у нее.
– А мне недалеко, я живу на Успенской улице.
– Так давайте провожу, а то, слышал, в такое позднее время в районе порта бывает неспокойно.
– И не говорите, - вздохнула комсомолка.
– На прошлой неделе тут неподалеку человека зарезали. Никак милиция всех бандитов не переловит. Ну ничего, когда-нибудь доживем до коммунизма, и не будет во всей стране.... Да что там стране - во всем мире не останется ни одного бандита. Думаю, лет за двадцать, максимум за тридцать управимся!
Я промолчал. Ну а что тут скажешь? Лучше промолчать, потому что своим смехом могу ее обидеть.
В легком, коротком плаще, все с той же красной косынкой на голове, она легко перепрыгивала через небольшие лужицы, производя впечатление маленького ребенка. И эти очаровательные ямочки на щечках... Нет, она мне определенно нравилась своей непосредственностью и уверенностью в светлом будущем.
– Ну, вот мы и пришли.
Мы остановились у подъезда трехэтажного, дореволюционной постройки дома, хотя в эти года слово 'дореволюционной' еще отнюдь не значило - старый. Как-никак всего 20-ю годовщину готовились отметить. Но этот дом был, пожалуй, отгрохан еще в прошлом веке, судя по его виду. И шли мы на самом деле довольно долго, оказывается, до этой Успенской пришлось шлепать чуть ли не с десяток кварталов. Внимание привлекала яркая вывеска с номером дома - 'Успенская - 21'. Такое ощущение, что она тоже относилась к дореволюционному времени, но недавно ее обновили.
– Что ж, давайте прощаться. Спасибо, что проводили.
Варя протянула мне свою ладошку, которую я аккуратно пожал, и нехотя отпустил. От девушки пахло тонким ароматом сирени, который действовал на меня, словно афродизиак. Черт, в этот момент я чувствовал себя Кисой Воробьяниновым, которому вскружила голову такая же комсомолка, не хватало еще затащить ее в ресторан и в пьяном угаре воскликнуть: 'Поедем... Поедем в номера!'
– Ладно, до завтра... Вернее, до репетиции. Вы же будете на репетиции?
– с надеждой спросил я девушку.
– Постараюсь, но не обещаю.
Обратно я возвращался в глубокой задумчивости. Похоже, втюрился, как мальчишка. И это в тридцать семь лет. Ладно бы я был лет на десять-пятнадцать моложе... Кстати, вполне может быть, что у нее и жених имеется, тоже, небось, комсомолец какой-нибудь, передовик производства, а тут я, переживающий вторую молодость грузчик. И ведь не просто ради плотского удовольствия я ее хотел, мог бы и кого попроще снять. Чтоб, как говорят поэты, утолить жар чресл своих. Запала она мне в душу, запала... Эх, ну почему все так несправедливо устроено?!