Взгляд с обочины 3. Аглон
Шрифт:
Так ничего и не придумав, через пару минут он выдохнул, потёр лоб тыльной стороной пальцев.
– Как ты… - Ещё раз коснулся пера и перевёл взгляд на сына.
– Как ты это сделал?
Теперь уже Тьелпэ посмотрел изумлённо, но рассказывать начал почти сразу.
О своих опытах с зеркалами он уже говорил, но Куруфинвэ тогда слушал вполуха, запомнив преимущественно итоговый доклад, который переслали потом Карнистиро с подробными формулами и описанием процесса: как осадить соединение серебра на стекло или металл, предварительно вычистив и обезжирив поверхность. Но на других поверхностях металл никак не хотел закрепляться,
Тьелпэ смотрел на него так же удивлённо, как он сам – на перо, и немного недоверчиво, как будто ждал подвоха. Не верит, что отец может чего-то не знать? Наконец Куруфинвэ осторожно вернул ему вещицу, положил на место отчет разведчиков по одной из восточных долин у Тангородрима, и встал.
– Идём, покажешь всё.
В мастерской остро пахло йодом, аммиаком, смесью ещё чего-то, и раскрытые настежь окна только частично исправляли ситуацию. Тьелпэ сразу, не смущаясь ароматами, принялся рассказывать, какой состав для повышения смачиваемости, какой лак, как для некоторых образцов приходится наносить лак в два слоя, как потом его высохший обрабатывать… Как он подбирал разные составы, как разные лаки по-разному металлизировались, серебрение получалось чёрным или неровным, пока он не нашёл подходящий состав…
Дослушав, Куруфинвэ потребовал повторить процесс, с пояснениями. Просить “дай я попробую” было всё-таки стыдно. Хоть и хотелось. Он и сейчас не до конца понимал – окончательно всё прояснялось только по ходу, когда Тьелпэ показывал высушенные, уже покрытые лаком заготовки – ещё несколько перьев, веточки мха и тысячелистника – подвешенные над столом со множеством стеклянных флаконов с содержимым разного цвета, и рассказывал, как нарочно выбирал хрупкую основу с мелкими деталями – так интересней.
Куруфинвэ кивнул и следующие минут сорок сначала наблюдал, как Тьелпэ смешивал раствор для серебрения и восстановитель, рассказывая пропорции, а потом они стояли над одной из таких высушенных лакированных заготовок, дожидаясь результата, и Тьелпэ снова поглядывал искоса, как будто ждал оценки и вопросов.
Но Куруфинвэ только молча смотрел, как ворсинки мха сначала чернеют, а потом начинают отливать серебристым блеском – с каждой минутой всё ярче и светлей, пока вся веточка не стала серебряной. Правда, не сплошь, с тёмными пятнами.
Он вспоминал, как гордился всё детство, что отец дал ему своё имя – “умелый”. Но никогда, никогда, никогда не смог бы сделать ничего, чего Феанаро не умел.
– Всё, - сказал Тьелпэ, разглядывая веточку. – Потом надо будет ещё один слой нанести.
И снова покосился с тем же недоверчивым выражением. Куруфинвэ улыбнулся, молча потрепал его по плечу и пошёл на воздух.
В небольшом дворике перед мастерской было особенно хорошо заметно, что крепость стоит на склоне. Выйдя в ограниченный с трёх стороны закуток, Куруфинвэ свернул в единственную открытую сторону – налево, оставляя по правую руку резную деревянную дверь в лёгкой стене из ракушечника
За углом открывался закуток побольше, тоже ограниченный с трёх сторон, но с четвёртой, в рамке из ажурных перил и затянутых плющом стен по бокам, открывался прекрасный вид на крыши и башенки города и холмы за ним. Позади тихо закрылась дверь мастерской и послышались шаги, но Куруфинвэ не оборачиваясь прошёл мимо столика в окружении кованых кресел с плетёными сиденьями, задумчиво коснувшись спинки одного из них, и остановился, опираясь на резные мраморные перила. Под пальцами было мокро: оказывается, дождь прошёл, пока они возились в мастерской. К утру всё заледенеет.
Слева перила обрывались ступеньками, не доходя до стены. Внизу был ещё один дворик, поменьше и зеленей, с таким же парапетом на краю. С севера дул привычный уже ветер, принося пряный запах палых листьев, мокрой земли и близких морозов. На улочке под нижним двориком процокали копыта, призывно заржала лошадь - ей отозвались с конюшни. Чей-то голос, смех, скрип открываемых ворот. Куруфинвэ обнаружил, что бездумно разглядывает затянутую плющом стену, и перевёл взгляд поверх сбегающих ещё ниже улочек и крыш – к горизонту, где слева на фоне ещё светлого неба чернели горные вершины, а справа уже высыпали первые звёзды. В это время года Валакирка вставала поздно, глубоко заполночь, и Куруфинвэ рад был её отсутствию. Последнее время в её сиянии мерещилась злая ирония. Так могли бы светить сильмарилы, будь их видно отсюда.
Подошедший Тьелпэ тихо остановился за плечом.
Что же, получается, отец ему теперь и не нужен? – усмехнулся про себя Куруфинвэ.
– Мальчик и сам вон всё умеет, даже лучше.
Валар не любят таких, слишком талантливых. Завидуют, что ли.
– Как сделать сильмарилы, ещё не думал? – обернулся он к сыну, с той же лёгкой усмешкой, теперь в голосе.
– Нет… – Тьелпэ на миг растерялся.
– Ну уж… Где серебряное перо - и где сильмарилы. – Он сделал ещё шаг и остановился рядом, тоже кладя руки на влажный парапет. Хмыкнул, поворачивая голову: - Думаешь, трёх недостаточно?
– Достаточно. Более чем.
Они ещё постояли молча, глядя, как темнеет небо, ярче высвечивая звёзды.
Мальчик. А ведь ему больше четырёхсот лет, Куруфинвэ при его рождении ненамного старше был…
Куруфинвэ отстучал мелкую дробь пальцами по парапету и оттолкнулся от него ладонями:
– Ладно, если будут ещё интересные затеи, зови поучаствовать.
– Конечно, - улыбнулся Тьелпэ.
– Я просто… – Он засомневался было, но продолжил.
– Я хотел сам попробовать сделать, без подсказок.
Оба уже поняли, что подсказок было бы не сильно много.
– У тебя получилось, - сказал Куруфинвэ. А когда Тьелпэ совсем по-детски заулыбался похвале, неожиданно даже для себя добавил: - Жаль, отца здесь нет. Он бы теперь не отказался с тобой поработать.
Тьелпэ так недоумённо нахмурился, перебирая пальцами завитки на парапете, что Куруфинвэ без всякого осанвэ понял, о чём он думает. Вспоминает, сколько раз его не брали в мастерскую к деду и сколько раз прогоняли, когда он увязывался следом без спросу.