Взлет и падение короля-дракона
Шрифт:
Не так давно, когда он перевязал руку Короля-Льва, Хаману сказал ему, что никакой смертный не может даже представить себе его внутренний мир и, тем более, осудить его. Когда он свернул последний лист пергамента и положил его в ящичек, Павек попытался сделать как то, так и другое, и не сумел. Он не смог представить себе силы, которые преобразовали молодого человека, почти мальчика, пришедшего вечером в его дом, в могущественного Доблестного Воина, который стоял и молчаливо смотрел, как последние тролли не говоря ни единого слов шли к смерти. И более того, он не мог вообразить, как этот мужчина — несмотря на листы пергамента Павек продолжал думать о Льве Урика как о мужчине, и даже больше, чем раньше — не сошел с ума.
А не зная этого, и не будучи абсолютно уверен, что Хаману нормален — по меньшей мере в том смысле, в каком смертные считают мужчину нормальным — Павек не мог судить своего короля, своего повелителя и — Прихоть Льва — своего друга. Он с полной уверенность мог судить о Раджаате, который был большим злом, чем все Доблестные Воины вместе взятые, но у него не было ни малейшего основания для осуждения Хаману.
Урик, гордость Хаману, был жестоким городом в жестоком мире. Никто не знал его оборотную сторону лучше, чем Павек, бывший темплар низкого ранга. Жизнь в Квирайте, единственном другом месте, в котором жил Павек, была намного более приятной. Но что из того, что жители крошечной деревушки по ту сторону соленой пустыни создали место получше? Павек без колебаний называл Телами хорошей женщиной, но Телами могла быть жестокой, как Король-Лев, когда она решала стать такой, да и она сама была возлюбленной и другом Хаману когда-то в прошлом. Телами, кстати, без колебаний пригласила Хаману в теневой мир, в котором живут аватары стража.
Восточное небо стало намного ярче, чем западное, когда Павек запечатал ящичек и встал на ноги. Золотой медальон стукнул ему по груди. Он достал его и внимательно осмотрел грозного льва, выгравированного на блестящей поверхности. Пока он носит медальон, все равно золотой или дешевый керамический, Павек остается темпларом. А темплар подчиняется своему королю и оставляет всякие суды стражу.
С лампой в руке Павек пошел из комнаты в комнату, поднимая друидов Квирайта, которых он просил присоединиться к нему у башни южных ворот. Уже дважды ему удавалось разбудить стража Урика и поднять его на поверхность из глубин Атхаса, чтобы защищать и сохранять. Хаману верил, что страж города может одолеть даже дракона Раджаата. Однако прочитав листы пергамента Павек стал намного меньше верить в это. В друидстве он был новичок, и его веру поддерживала только преданность городу и преданность Королю-Льву. Он попытается оправдать доверие Льва, но в любом случае не хочет стоять один на южной башне, когда появится Дракон Урика.
Семь из восьми друидов проснулись, когда Павек пришел их будить. Но заляпаная вином и плохо пахнувшая одежда Руари была брошена в беспорядке за дверью его комнаты. Учитывая как то, сколько хлипкий полуэльф выпил вчера вечером, так и то, что он был совершенно непривычен к вину и не знал его опасностей, Павек ожидал найти своего трудного юного друга свернутым клубочком на полу, не в состоянии ни встать, ни сесть. Вместо этого, когда он открыл дверь, лампа осветила совершенно пустую комнату.
Все белье на кровати было скомканно и растрепано. Изящные решетчатые ставни на окне не были открыты, они просто исчезли. А на полу рядом с койкой Руари валялась женская ночная рубашка.
Сунув руку в вырез своей рубашки и ухватившись за золотую цепочку медальона под ней, Павек выкрикнул имя Руари; ответа не было. Он перегнулся через высокий подоконник и выглянул наружу, внимательно вглядываясь в темный переулок двумя этажами ниже.
Никого. Тогда к нему присоединились все остальные друиды. Они быстро обыскали весь дом, тревожно поглядывая на разгорающийся горизонт. Ни единого следа пропавшего полуэльфа. Только в переулке под домом нашли разбитые ставни, и все. Зато во время поисков выяснилась, что к тому же еще пропала молодая женщина.
— Она встала в полночь, милорд, одела ночную рубашку и вышла за дверь, — объяснила какая-то девушка Павеку. — Я спросила ее, в чем дело, она не ответила. Мне показалось, что она вообще не услышала меня. Это было очень странно, милорд, но я не думала, что из-за этого может произойти что-нибудь плохое. Клянусь Прихотью Льва, милорд.
Так что никто не удивился, когда девушка уверенно сказала, что ночная рубашка, которую Павек держал в руке, принадлежит исчезнувшей женщине.
Действительно, Прихоть Проклятого Льва. Павек выругался длинной вереницей темпларских проклятий, так что у друидов Квирайта широко раскрылись глаза. Но прихоть льва была лучшим — и единственным — объяснением, которое он мог предложить пораженным гостям, но даже и тогда Павек не сказал им, почему и как полуэльф привлек к себе взгляд страшных желтых глаз.
— Он молод. Импульсивен и беспечен, — сказал один из друидов. — Он будет ждать нас здесь, когда мы вернемся.
— И все равно мы никогда не услышим, чем все кончилось, — добавил другой.
Павек взлохматил волосы и уставился на небо. С горечью в сердце он напомнил себе, что не ему судить Хаману из Урика и что одна юная жизнь — ничто по сравнению с преступлениями Хаману и достижениями Хаману, она не значит ничего. Просто эта жизнь принадлежала его другу, и он надеялся, что другой его друг будет уважать ее.
Друиды не нуждаются ни в чем, чтобы работать со своей магией, им не нужны ни магические компоненты или божественные амулеты, а только преданность объединенной силе живой силе Атхаса и вера в правоту своего обращения к ней. У Павека было кое-что с собой, пока он торопился вслед за своими товарищами по серым предрассветным улицам Урика, но самое последнее он оставил за собой: тонкую женскую рубашку, наброшенную на запечатанный ящичек со свитками, обтянутый потрепанной кожей.
За ночь положение Урика изменилось, и не в лучшую сторону. С башни южных ворот Павек видел крыши и дым из кухонь четырех рыночных деревень, бархатное полотно полей и ферм Урика, а за ними три грязных, освещенных факелами пятна, внутри которых армии Нибеная, Галга и Джиустеналя перегруппировывались в течении ночи. Армия Урика находилась за толстой черной линией, которая отделяла поля от врагов.
— Приказы, — сказал Джавед, когда Павек отошел от балюстрады башни. — Все двигались всю ночь. Все устали, а нам тесно, как рыбе в бочке. Нет места для боя. Ни нам, ни им. Мне кажется, битвы не будет.
Темнокожий эльф уставился на Павека, ожидая подтверждения или отрицания.
— Он приказал мне быть здесь на восходе, — вот и весь ответ Павека, но потом он — глупо — добавил, — Руари исчез. Прямо из кровати. И девушка.
Исключительно глупое замечание, особенно учитывая, что еще не родился чистокровный эльф, который будет симпатизировать полуэльфу. Вот если бы пропавшая девушка была эльфом, тогда это, может быть, и взволновало бы Героя Урика, но для Руари у Джаведа нашелся только вздох и неопределенное движение руки.
— Он уничтожил троллей, вплоть до последнего, — сказал коммандор, как если бы отчитался за судьбу Руари. — Он знает, что, будет или не будет сегодня битва, с поля боя ему не вернуться. Нет никакого способа вернуться обратно.
Герой Урика выполнял свои неприятные обязанности уже сорок лет. Еще в те времен, когда по Атхасу бродил Дракон Тира, каждые несколько лет он отводил большую партию рабов в пустыню и наблюдал за тем, что там происходило.
— Мы мясо, Павек, — сказал Герой Урика. — Меньше чем мясо. Немного жира, золы и костей. Это все, что оставалось от них после встречи с Борсом. Но я, как и ты, видел обсидиановые осколки. — Он покачал головой. — Мы умрем, пока Лев будет сражаться с Раджаатом. Я полагаю, что это справедливо, но я предпочел бы сразиться с Раджаатом сам.