Взлетная полоса
Шрифт:
Сергей обрадовался ее звонку, ибо давно уже с ней не разговаривал. А главное — получил возможность узнать, что с Юлей, почему она совсем перестала звонить. И говорил с ней, как всегда, в шутливом, ласковом тоне, каким обычно взрослые разговаривают с детьми. Однако Ирина сразу же почувствовала в его голосе большую усталость. Работа, очевидно, давалась нелегко. Она сказала ему об этом.
— Мы тут, Ирочка, все как лунатики: ночью бродим по кабинетам, а днем спим.
— Значит, я вас разбудила? — приняла его тон Ирина.
— К сожалению, нет. Спим мы только теоретически. И глаза у нас красные, как у белых кроликов.
— По той же, очевидно, причине вы опять перестали посылать нам пленки? — снова спросила она.
— Нет. По другой.
— По какой же?
— А зачем повторяться? Зачем без нужды небо коптить, жечь напрасно горючку и транжирить моторесурсы? Все и так понятно.
— Кому?
— Нам.
— А нам нет. И потом, такое объяснение я шефу уже передавала. Оно его не устроило.
— Да? — задумался Сергей. — Ему там, конечно, видней, чем нам здесь заниматься, а чем — нет.
— Так что ему передать?
— Завтра получит все необходимое, — пообещал Сергей. — Скажите: не летали — ждали непогоды. Было ясно и неинтересно. А сегодня накрапывает. И мы это не упустим.
— Хорошо, Сережа, — похвалила его Ирина.
— А как ваша подруга, Ирочка? Здорова? Что-то ее совсем не слышно, — как бы между делом заметил Сергей.
Ирина ждала этого вопроса. Заранее решила, что ответит на него, не выказывая никаких эмоций, как и обычно отвечала на подобные вопросы раньше:
— Она в Речинске.
— Когда же она туда уехала? — явно удивился Сергей.
— Почти две недели, как там.
— И долго еще пробудет?
— Дня через два вернется.
— Понятно, Ирочка. Будет звонить — передайте привет, — попросил Сергей и уже хотел было попрощаться, как Ирина неожиданно объявила:
— А у меня для вас новость.
— Какая же?
— А разве Юрий Михайлович вам ничего не говорил?
— Нет…
— Так вот, он уходит от вас. И вообще от нас.
— Кто сказал? — не поверил Сергей.
— Известно кто. Наш кадр. Он теперь со мной очень дружит.
— Он что, совсем ополоумел? — оторопел Сергей.
— Не думаю. Я видела подписанный приказ.
— Вы меня убили, Ирочка, — признался Сергей. — А кого же к нам?
— Этого я не знаю, — призналась Ирина.
— А Бочкарев об этом знает?
— Вряд ли шеф успел ему сказать…
Новость ошеломила Сергея и обидела, хотя она и не явилась для него полной неожиданностью. Бочкарев еще весной говорил ему о своем намерении уйти на учебную работу. Но дальше разговора тогда дело не пошло. А вскоре о том разговоре и вовсе забыли. А если иногда Сергей и вспоминал, то уже никак не думал, что Бочкарев исполнит свое намерение, не закончив работу над «Фотоном», оставив группу на полпути, в самый ответственный период испытаний. Но коли верить Ирине, а не верить он не мог, именно так все и случилось. Для Сергея это было не просто неприятность. Это был удар. После Юли Бочкарев был для него самым близким в КБ человеком. С ним Сергей охотно делился всеми своими планами. С ним быстрее, чем с кем-либо другим, находил общий язык и взаимопонимание при решении самых сложных вопросов. К его советам и замечаниям всегда прислушивался с охотой и готовностью.
— Так когда же вы будете отдыхать? — услышал Сергей сразу вдруг ставший глухим голос Ирины.
— Не знаю, Ирочка. Теперь я ничего не знаю. Я вам позвоню, — ответил он и положил трубку.
Первым его намерением после этого сообщения было немедленно отыскать Бочкарева и все выяснить у него. Сергей даже выбежал из комнаты, спустился по лестнице. Но на крыльце остановился, решив: «Что толку от всех разговоров, если приказ уже подписан?» Он вернулся в свою комнату, сел за стол и закурил. «Значит, будем заканчивать работу втроем, — подумал он. — Ну что ж, Остап и Олег — ребята толковые. Правда, оба ершистые и не всегда и не обо всем с ними можно договориться. Но это уже детали. А главное — надеяться теперь следует только на себя. И надо спешить, спешить и скорее оформить предложение. Еще две-три серии снимков — и Кулешов вызовет с отчетом. И ехать тогда, очевидно, уже придется мне. И очень может тогда случиться скверно, если что-нибудь не будет готово». И опять он подумал, что за широкой спиной умного, доброго Бочкарева, который, несмотря на свою принципиальность, отлично умел ладить со всеми, работать и ему и всей группе было куда как спокойно. Но дело было даже не только в этом. Теперь, впервые за все время его работы в КБ, ему предстояло решать все вопросы непосредственно с Кулешовым: ему докладывать, перед ним отчитываться, от него получать задания, выслушивать замечания, с ним советоваться. Но вот именно этого-то, последнего, без чего совершенно немыслима какая бы то ни была творческая работа, Сергей абсолютно себе не представлял. И в первую очередь потому, что еще никогда, ни разу их точки зрения не совпадали. И наоборот, все, что представлялось значительным и интересным одному, как правило, решительно отвергалось другим.
Сергей, обдумывая сложившуюся ситуацию, склонился над своими записями, которые с каждым днем обретали все более конкретный характер. Он буквально заставил себя отключиться от всего и слиться со своими расчетами. Он знал одну свою особенность, главную, ту, которая определяла его характер: в деле он забывал обо всем, в том числе и о самом себе. А сейчас как раз это ему и надо было. Ведь сколько раз вот так, за работой, он спасался от иссушающей сердце и душу тоски о Юле! Он разумно решил, что ни о чем Бочкарева спрашивать не станет. Сделает вид, что знать ни о чем не знает. Надо будет, Бочкарев все расскажет сам. А его дело — не упустить время.
Два дня шел мелкий дождь. Дважды Владимир поднимался в воздух и привозил новые пленки. Оба раза, как и обычно, их отправляли в КБ. Бочкарев звонил в Москву, разговаривал с Кулешовым, интересовался качеством результатов. Все шло нормально. Сергей ждал, что после какого-нибудь очередного такого разговора он объявит им о своем уходе. Но Бочкарев молчал.
После третьего полета Владимир спросил:
— Надолго у вас такая волынка?
— Неужто уже надоело? — усмехнулся Заруба.
— В отпуск пора. У меня отпуск по плану, — объявил Владимир. — H вообще:
— Что «вообще»? — поинтересовался Окунев.
— Испытывать ваши фотоаппараты — словно молоко возить: того и гляди прокиснешь вместе с ним.
— Ясно. Не хватает остроты ощущений, — уточнил Заруба.
— Летать разучишься.
— Перестань канючить. Без тебя тошно! — не сдержался Сергей. — Как будто нужно делать, лишь что хочется.
Владимир вздохнул:
— Брат, сдаюсь. Ты всегда прав. Но с отпуском-то как?
— Поедешь. Закончим съемку — и поедешь, — пообещал Сергей. И посмотрел на Бочкарева. Хотел от него услышать подтверждение своих слов. Но Бочкарев почему-то воздержался от каких бы то ни было высказываний. Сергею это не понравилось. И тогда он высказал предположение, которое должно было исходить от Бочкарева как от руководителя группы: — В четверг закончим вчерне разработку нового объектива. Доложим свои соображения шефу. И надо думать, на время дальнейшие испытания прекратим. Вот и твой отпуск.
— А сегодня, между прочим, мы, кажется, получим тот вариант, которого давно ждем, — глядя в окно, проговорил вдруг Бочкарев.
Все посмотрели на него.
— Да, да, — подтвердил он. — Вот уже и дождь кончился. И ветер переменился. И потеплело. Значит, к ночи наверняка наползет туман.
Теперь все стали смотреть в окно. И хотя по лужам на асфальте еще барабанили капли, а ветер и вовсе стих и мокрый конус беспомощно повис над домиком у полосы, всем очень захотелось поверить в предсказание Бочкарева.