Взорванные лабиринты
Шрифт:
Все главные вопросы уже были решены, и сейчас, когда спало напряжение горячих дебатов, Лорри почувствовал, как он устал.
Особенно угнетал его утренний разговор с Гинсом. Профессор каким-то образом узнал, что Дюк занимается организацией вооруженных рабочих отрядов, и это послужило главной причиной отказа профессора от сотрудничества с забастовочным комитетом. Интеллигенции, заявил он, не по пути с вооруженными мятежниками. Как ни пытался Соримен убедить профессора в том, что рабочие только в самом крайнем случае пойдут на вооруженный конфликт с фашистами, Гинс оставался непреклонным. Комитет общественного
Так они и расстались, впервые в жизни не сказав друг другу «до свидания».
Соримен внимательно всмотрелся в лица присутствующих. Вот его старый приятель Омэй. Нашел-таки в себе силы подняться с постели, прийти сюда, чтобы поддержать товарищей. Больное, землистого цвета лицо Омэя освещалось сейчас широкой улыбкой. По всему было видно, что он рад встрече с друзьями, рад, что за те полгода, что он пролежал в постели после аварии на заводе, товарищи стали еще дружнее и еще решительнее.
Вот Макс Трон: крепкий румянец во всю щеку, белозубая улыбка, мощный разворот плеч. За отряд, который он возглавляет, можно быть спокойным.
Бросалась в глаза кучерявая голова Тони Риверса, который недавно так кстати влез в разговор комиссара Муттона с начальником тюрьмы. Не освободи они тогда Гинса, кто знает, дожил бы он до утра.
Лицо Соримена помрачнело. О чем бы он ни думал, мысли его неизбежно возвращались к утренней ссоре с профессором.
Старик закусил удила, и теперь его не остановишь, хотя он может сам понять и исправить свою ошибку. С ним такое случается.
– Лорри, - толкнул Соримена Лобби Тэк.
– А? Что?
– спохватился Лорри.
– Спишь, что ли?
– участливо спросил Тэк. Он знал, что товарищ, как и он, не спал ночь.
– Устал - признался Лорри.
– Голова тяжелая, не держится.
– Пора заканчивать. Уже двенадцать, а в час у нас встреча с Вином и остальными.
– Пора, - согласился Соримен и встал.
Зал примолк.
– Я думаю, - обратился Соримен ко всем, - пора нам и отдохнуть. Требования наши утверждены, члены переговорочной комиссии избраны. Посмотрим, что даст нам разговор с предпринимателями. Если они откажутся принять наши условия, забастовка будет продолжена. Так я говорю?
– Так, - ответил кто-то из зала.
– Тогда расходимся. Учтите, мы не должны поддаваться ни на какие провокации. Эти, - кивнул Соримен в окно, - только и ждут, когда мы ошибемся. Никаких стычек! Мы члены законных профсоюзов и проводим законную забастовку.
Соримен собрал со стола бумаги, вложил их в небольшую папку.
Полицейские у подъезда настороженно подтянулись, когда участники совещания вышли на улицу.
В зале остались только члены переговорочной комиссии. До встречи с предпринимателями оставалось еще около часа, и Соримен решил съездить домой пообедать.
Профессор Гинс, с трудом добравшись на костылях до столовой, с тяжелым вздохом опустился в кресло.
Марта участливо посмотрела на него и отвела глаза, когда муж поднял голову. В столовой царила тишина, нарушаемая лишь громким тиканьем больших настенных часов.
Полчаса назад профессор имел продолжительную беседу с Ют Буром и Бон Гаром - членами Комитета общественного спасения. Гинс ни словом не обмолвился о своем утреннем разговоре с Сорименом. В глубине души профессор понимал, что от избранной им позиции по отношению к забастовочному комитету попахивает двурушничеством. Но по-другому поступить он не мог. Профессор знал, почему именно, но если бы у него спросила Марта, он даже ей не сказал бы откровенно.
Гинс по-настоящему испугался вооруженных рабочих отрядов, о которых в разговоре с ним по телефону проговорился Дафин.
Участие в такого рода делах выходило за рамки конституционных свобод. А это означало, в случае разоблачения, арест, тюрьму и полную его компрометацию, как ученого. Быть заодно с вооруженными рабочими… Другое дело мирная манифестация, организованная и проведенная в пределах демократических свобод. Здесь Гинс не рисковал ничем, потому что в его действиях не было ничего противозаконного. Более всего профессора угнетала мысль о том, что Соримен прекрасно понял подоплеку его позиции. Было бы наивно надеяться, что Лорри может что-то в нем не понять. И все-таки у Гинса хватило мужества сказать себе правду и посоветовать Буру и Гару вынести на обсуждение Комитета призыв забастовщиков к объединению с учетом того, что он, Гинс, за такое объединение.
Марта разлила суп, подвинула к мужу хлебницу.
– Что-то ты совсем расклеился, Тони, - заглянула она ему в лицо.
– Оттого и нога твоя так плохо заживает.
– Ничего, дорогая. Скоро буду бегать.
Серое усталое лицо Гинса осветилось слабой улыбкой, но взгляд его упорно избегал глаз жены. Профессору казалось, что и Марта разгадала его трусость.
В нем зрело решение, которое, как он полагал, должно полностью реабилитировать его в глазах Соримена. Он рассчитывал нанести удар по правым с неожиданной для них стороны и тем самым внести свою лепту в общую борьбу.
Сегодня Гинс чувствовал себя особенно скверно. Кроме всего прочего, его угнетало отсутствие всяких известий о розыске профессора Фэтона. Как будто не было ни Пришельцев, ни феномена, ни профессора Фэтона, ни его таинственного исчезновения. Гинс протянул руку к костылям. Куда он годится сейчас с этими подпорками!
Пул Вин - председатель местного отделения Союза предпринимателей, принял представителей забастовщиков в своем служебном кабинете.
Невысокого роста, почти квадратный, с квадратным же лицом медно-красного оттенка, он прекрасно вписывался в интерьер кабинета, выполненный по его личному заказу. Все здесь приземисто, широко, устойчиво.
За массивным письменным столом широкие покатые плечи и большая с глубокими залысинами голова Пул Вина выглядели весьма выразительно.
– Прошу садиться, - пригласил он низким голосом.
Кроме него, в кабинете находились еще несколько членов правления союза. Соримен прекрасно знал, что здесь все решает председатель - миллионер, владелец огромного пищевого комбината - Пул Вин.
Лорри положил на стол перед председателем отпечатанный на машинке текст условий забастовщиков.
Пул Вин мгновение помедлил, затем взял его и, несколько отстранившись от листа, начал читать, беззвучно шевеля губами.