Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие

Самбук Ростислав Феодосьевич

Спросил:

— Были в командировке?

— В Киеве наш главк.

— Что-то выбивали?

— Работа… — развел руками Манжула. — Станки, топливо, металл… Без снабженцев — хана.

— Долго были в Киеве?

Манжула вздохнул:

— Две недели…

— Успешно?

— Более или менее…

— Где жили?

— В гостинице.

— Вещей имели много?

— Какие у нас вещи!.. Малый джентльменский набор: белье, носовые платки, плащ, пижама и зубная щетка.

— Может, что-то приобрели в Киеве?

Манжула

хитро сощурился;

— Чего вы ходите вокруг да около?.. Давайте уж прямо…

— Давайте, — согласился Хаблак. — Чемодан сами в багаж сдавали?

— Конечно.

— Упаковывали его сами?

— Кто же еще?

— И чужие руки к нему не прикасались?

— Вот вы о чем! — Манжула посмотрел на Хаблака холодно. — Нет, товарищ, ищите где-то в другом месте. В моем чемодане, кроме обычной дребедени, не было ничего. Гарантия.

— А если гарантия, — поднялся майор, — то не смею больше задерживать.

Они попрощались, довольные друг другом, по крайней мере, так решил Хаблак, увидев, как приветливо улыбнулся ему Манжула, затворяя дверь.

В комнату вошла седая женщина в темно-синем английского покроя костюме и белой блузке. Она взглянула на Хаблака сурово, как учительница на нерадивого ученика, и майор в самом деле почувствовал себя проштрафившимся мальчишкой. Стоял у стола и смотрел на нее — строгую и неприступную, казалось, сейчас отчитает за неуместную шутку или неблаговидный поступок. Потому и начал чуть ли не заискивающе:

— Извините, что побеспокоили, но вынуждены поговорить со всеми пассажирами…

— Чего там, — махнула рукой властно, будто отпуская майору этот грех. И, не дожидаясь обычных вопросов, назвалась: — Мария Федотовна Винницкая. Доктор медицинских наук. Этого достаточно?

— Работаете?

— Заведую кафедрой в мединституте.

Хаблак подвинул Марии Федотовне стул. Она опустилась на него, опираясь на спинку, и смотрела, как прежде, холодно и вопрошающе.

— Нам надо выяснить лишь один вопрос. — Хаблак стоял перед профессоршей, сообразив, что именно это внешнее проявление почтительности может пойти ему на пользу. — У вас есть бирка к чемодану, который сдавали в багаж?

— Две… — Винницкая щелкнула замком сумочки и вытянула два картонных номерка. — От чемодана и сумки.

— Вы сами укладывали вещи?

Профессор смерила Хаблака с ног до головы внимательным взглядом, подумала немного, и майор услышал исчерпывающий ответ, — видно, привыкла к неожиданным вопросам в аудиториях и никогда не тушевалась:

— Я еду в санаторий на месяц и не хочу ограничивать себя. Вещи отбирала сама, кое-что дочка, они вместе с зятем уложили чемодан и сумку, я не имею времени заниматься такими мелочами, слава богу, мои домочадцы еще понимают это…

— Стало быть, дочь и зять… — раздумчиво протянул Хаблак. — Но кто же именно?

Винницкая лишь пожала плечами, вероятно, она и в самом деле не придавала этому значения, но Хаблак должен был докопаться до истины.

— Вы сами сдавали вещи в багаж?

Профессор посмотрела на него так, что майор сразу понял неуместность своего вопроса.

— Зять, — ответила, — зять отвез меня в аэропорт и уладил все формальности.

— Значит, хороший зять… — то ли резюмировал, то ли спросил Хаблак, однако Винницкая ничем не выказала своего отношения к этим словам, и майор подумал: традиционные отношения тещи с зятем, тем более тещи титулованной, властной, привыкшей во всем играть первую скрипку.

И еще подумал, что зять, в конце концов, мог взбунтоваться, и трудно представить, в какие формы может вылиться такой протест.

— Кто ваш зять?

Винницкая пренебрежительно выпятила нижнюю губу, будто само обсуждение этого вопроса унижало ее достоинство.

— Обычный инженер.

— Бывают необычные?

— Еще бы. — Она подняла глаза на Хаблака: неужто в самом деле не понимаете? И продолжала с нажимом: — Рядовой всюду останется рядовым, средним, разве среди вас нет таких? Ну, знаете, одному суждено всю жизнь ходить в лейтенантах, а другой в сорок уже генерал.

Что ж, в принципе Винницкая была права, но Хаблаку не понравилось, как откровенно она высказывала неприязнь к собственному зятю.

— Где он работает?

— Какой-то мостоотряд.

Майор прикинул: люди, сооружающие мосты, могут пользоваться взрывчаткой, это взволновало его, и, видно, наблюдательная дама заметила перемену в настроении майора, потому что сказала с ощутимой иронией:

— Мой зять и мухи не обидит. К сожалению, человек без взлетов, но добрый и тихий. Вероятно, для семейной жизни это подходит, конечно, смотря кому, но мою дочь вполне устраивает, может, так и надо.

— Весьма признателен вам за информацию, — сдержанно поклонился Хаблак.

Винницкая поняла, что беседа окончена, и направилась к выходу, наверно, и не оглянулась бы, но Хаблак остановил ее:

— Фамилия вашего зятя?

Профессор несколько секунд постояла и только потом повернулась к майору. Ответила уверенно:

— Напрасно. Я имею в виду, что напрасно подозреваете его. Тишайший человек. Он не способен на что-либо серьезное, надеюсь, вы понимаете меня? К сожалению, не способен, — добавила.

— И все же?

— Иван Петрович Бляшаный… — Она произнесла слово «Бляшаный» так, что сразу стало понятным ее отношение к человеку, который помимо всех недостатков носит еще и столь непредставительную фамилию. И вышла, сердито хлопнув дверью.

Хаблак постоял немного, словно переваривая полученную информацию, и пригласил следующего собеседника. Примерно через полчаса он закончил разговор с половиной пассажиров злосчастного самолета, записав в блокнот четыре фамилии. И пошел в кабинет директора гостиницы, где беседовал с пассажирами Дробаха.