Взять свой камень
Шрифт:
– Не понимаю, – сделал глупое лицо капитан. – У вас мой паспорт, там все написано. Я уже говорил, – он кивнул на стоявшего у окна Рашке, – что я бухгалтер, в армию не годный, потерял жену и детей… Поезд наш разбомбило.
– Да, да, – ласково улыбаясь, согласно закивал Шель, словно слушал детский лепет. – Мне докладывали. Очень складно, господин Буров, очень. Вы убили охранявшего вас солдата – убили, не имея оружия на руках, но завладели его оружием. Потом убили часового у подвала, устроили перестрелку, в которой убили еще двух солдат. Мне кажется, это весьма неплохо для слабого здоровьем и не пригодного к армейской службе
Волков положил в блюдце недокуренную сигарету, наклонился и медленно начал развязывать шнурки. Немец не дурак, сейчас он выложит еще один козырь… Впрочем, зачем ему это, когда и так все ясно? Желает насладиться победой, еще больше задавить психологически? Или рисуется перед подчиненными, одновременно показывая хватку опытного полицейского?
– Снимите носки! – приказал Гельмут. – Поглядите на свои ноги! Они у вас не стерты, не побиты! Я допускаю, что вы чистоплотны, стирали носки и мыли ноги, но пройти от границы сотню километров в неудобной для этого обуви и не иметь потертостей? Хватит валять дурака, Буров! Обувайтесь…
Когда Волков обулся, завязал шнурки и выпрямился, перед немцем стояла на столе игрушка – искусно вырезанный из дерева пляшущий мужичок с балалайкой. Шапка у мужичка лихо заломлена набок, обутые в лапти ноги готовы выделывать кренделя, хитрая улыбочка на бородатом лице – так и кажется, что сейчас он запоет: «Ах ты сукин сын, камаринский мужик!» Тренькнет балалайка, ударят по пыльной дороге лапти…
Палец Шеля щелкнул фигурку по голове. Мужичок качнулся и снова выпрямился.
– Видите? Русская игрушка ванька-встанька. Он отражает многие черты национального русского характера, особенно азиатское упрямство. Но я не советую вам упрямиться! Давайте лучше постараемся найти общий язык. С нами Бог, – Шель ткнул пальцем в надпись, выбитую на пряжке поясного ремня эсэсовца в армейской форме. – А Бог всегда на стороне больших батальонов! Взят Минск, мы выходим к Двине и Днепру! Впереди Смоленск!
Он убрал в карман черного кителя резную фигурку и закурил новую сигарету, не предлагая больше Волкову.
– Жизнь всегда была и остается самой большой ценностью, Буров. Я готов подарить ее вам в обмен на ряд договоренностей.
– Мы не договоримся, – глядя в пол, глухо ответил Антон. – Не получится.
– Не спешите, – усмехнулся Шель. – Вам чуждо наше, мне чуждо ваше, но мы оба профессионалы. Наконец, мы оба люди! Неужели это нас не может хотя бы как-то связывать? Видели своих там, во дворе? Видели свой комбинезон, оружие? Им, – он показал сигаретой за окно, – уже больше ничего не нужно. Ни нашим солдатам, ни вашим парашютистам. А мы еще живы… Я не зря таскаю с собой игрушку. Во всей Европе не найти подобной бессмыслицы, но теперь деревянная Россия получила смертельный свинец! И не в основание, как у игрушечного мужичка, а в самое сердце!
– Мы не договоримся. Дайте еще сигарету? – попросил Антон.
– Пожалуйста, – ободренный его просьбой, Шель протянул раскрытую пачку, дал пркурить от своей зажигалки. – Я не предлагаю вам сотрудничать с рейхом, это глупость! Мне надо знать, где ваша база и зачем вы здесь? Что или кого вы тут забыли, поспешно уходя на восток? И все… В обмен – жизнь! Не говорю, что она будет прекрасной, но это жизнь.
– Где? – поглядел ему в глаза Волков,
– В концлагере, – не отводя взгляда, ответил Шель. – Подумайте, мы все равно добьемся своего. Как говорят русские: не мытьем, так катаньем. Человек слаб!
– Мы не договоримся, – сминая в блюдце окурок, твердо сказал капитан.
– Печально, – поднялся Гельмут.
По его знаку эсесовец снова надел на запястья пленного наручники.
– Пойдемте, – позвал Шель унтерштурмфюрера, – я не люблю присутствовать при экзекуциях.
– По малой программе, – направляясь следом за Шелем к выходу, приказал Рашке и, обратившись на русском к Антону, добавил: – Захотите говорить, дайте знать. Нас позовут.
За окном галдели, перебрасываясь шутками, солдаты; запах супа и мясной подливы, вползая в открытые окна, щекотал ноздри голодного Волкова.
Стоявший сзади немец заставил Антона подняться со стула. Встав, тот увидел в окно солдат, выстроившихся с котелками в руках у полевой кухни. Эсэсовец отодвинул ногой стул и положил капитану руки на плечи, словно прощупывая их, как барышник щупает кобылу на ярмарке. Может быть, он раньше действительно был барышником?
– Мосластый, как кляча, – недовольно пробурчал немец.
– Разорви пиджак, – посоветовал второй, сгибая и разгибая длинную резиновую дубинку. – Получится оригинальный фрак…
Сколько он просидел в яме, Костя не знал – давно смолкли голоса прочесывавших лес немцев, а он все еще прятался, напряженно прислушиваясь к каждому шороху. Наконец он потихоньку вылез из своего убежища, готовый в любую секунду вновь нырнуть в него и затаиться. Но вокруг было удивительно тихо, только шумел под ветром лес да перекликались птицы.
Выбравшись из ямы, радист огляделся. Никого. Солнце, едва видимое сквозь облака, уже явно перевалило за полдень, все так же перекликались птицы, все так же шумел легкий ветерок, качая деревья. Стало теплее, чем утром.
Поправив лямки мешка, Крылов осмотрел автомат – исправен, но патронов нет. Тогда он достал гранату и, сжав ее в руке, пошел назад, надеясь найти след Зверева.
Вскоре отыскал камни-валуны, у которых они приняли бой, обошел их, приглядываясь. Валяется обрывок окровавленного винта, рассыпаны стреляные гильзы, земля истоптана следами чужих сапог…
– Николай! Тихий! – сначала вполголоса, а потом громче позвал Костя.
Молчит лес. Только щебечут птицы да шумит ветер.
Тогда, как учили на базе, он начал ходить кругами вокруг места боя, расширяя и расширяя их. Нашел россыпь гильз – уже немецких, заметил крошево выбитой пулями коры, вывороченную взрывами гранат землю, подсохшие пятна крови с успевшими налететь на них мухами, следы, как будто волокли что-то тяжелое…
Костя уселся под дерево и невидящими глазами уставился вдаль. Идти туда, где Егоров принял бой, не имело смысла. Николай Зверев тоже погиб, а тело наверняка увезли с собой фашисты. Что теперь делать – искать место последней ночевки? Хорошо, он найдет, вернее, постарается найти, будет там ждать, как приказал капитан, но чего и кого теперь ждать? Егорова нет, Зверева нет, капитана тоже нет! Остался только он – радист Костя Крылов, получивший перед вылетом на задание псевдоним Серый. Что он один может сделать в лесу, на территории, занятой врагом, не имея даже патронов к автомату?