Взятие Крутоторска
Шрифт:
– В чужих-то людях и копейка будет дорога, – сказала баба Анюта.
Поплакала Тайка с ней да ещё с малыми сёстрами и братиками на прощанье и подалась на поезд. И вот она тут.
Жека унёс Тайкин чемодан куда-то на веранду старого покосившегося дома, в мутные окна которого глазели на них старухи и круглолицая девчонка. Жека явился в тенниске и босоножках. Девчонка с пулемётным треском подошв скатилась к ним по крутой лестнице и, протягивая Тайке руку, представилась:
– Я Тоня – Жекина сестра. А ты Тайка, да? – догадливо начала выспрашивать
Вот и всё знакомство. Потащил Тайку Жека в какой-то Дом культуры, где назначена была у него встреча с артисткой Нонной Филатовной. Перед конкурсом дикторов надо было ему поднатореть в чтении текстов. Вот и нанял настоящую артистку.
А пока путь-дорога, Жека решил показать Тайке город, воображая, что она нигде никогда не бывала, хотя что-что, а свой-то областной центр она знала неплохо и, конечно, могла отличить телевизионную вышку от пожарной каланчи. Знала она после посещения музея Салтыкова-Щедрина, что в «Губернских очерках» называл писатель город Крутогорском. Вот по Крутогорску и шла она. Жека, размахивая руками, просвещал деревенщину Тайку Нежданову.
В пустом гулком ДК нашли пожилую сухонькую, непосидячую, вовсе не похожую в представлении Тайки на артистку, Нонну Филатовну. Была она чем-то недовольна. Наверное, Жекой, потому что расхаживая с дымящейся сигаретой, внушала ему своим низким прокуренным голосом, что он не знает классических пушкинских героев и что Толстой для него – непаханая целина.
– Это очень чревато, что ты Бабеля не отличаешь от Бебеля, а Бебеля от кабеля, а кабеля от кобеля, а кобеля от Нобеля, – безжалостно резала артистка.
– Кабель-то я знаю. Я ведь ГПТУ кончал. А Бабеля откуда мне знать, ведь я в Литературном институте не учился, – обиженно оправдывался Жека.
– Почему говоришь Бальмонт, ремонт, надо Бальмонт, ремонт. Пока не поздно, заведи хотя бы недорогой словарь корректора, раз на четырёхтомник Ушакова денег нет. Всё время надо себя проверять, тогда не будешь читать: столяр вместо столяр, мессия вместо мессия, положить вместо положить.
Жека, обиженный, потерявший уверенность, кивал головой. Наконец, начал читать статью из какой-то газеты. Нонна Филатовна хмуро слушала. Наверное, опять разразится упрёками. Но она неожиданно оговорила Жеку за другое:
– Наверное, думаешь, что Бога за бороду поймал, болельщицу и поклонницу привёл.
– Да это Тайка из Несваричей, – с пренебрежением махнул Жека рукой, стараясь показать, что вообще эта девчонка ничего из себя не представляет.
Тайка почувствовала себя виноватой в Жекиных неудачах и пролепетала:
– Извините, я случайно тут.
– Вы тут, девушка, не при чём, – успокоила её Нонна Филатовна.
Жека оставил Тайкины пятьдесят рублей на столе. Видимо, плату за ту ругань и наставления, которыми наградила его артистка.
Следующей точкой в их путешествии была редакция газеты, дом прессы. Шагая рядом с Жекой, думала Тайка о том, какую, оказывается, заковыристую профессию выбрал он себе. Ей бы, наверное, не выдержать таких трудностей.
Хотелось Тайке есть и пить. А Жека, видимо, и позавтракать успел и чаю попить. О ней же и думать забыл. Наверное, решил, что она только рыбными головами питается, а их тут нет. Жека говорил, что сегодня в редакции гонорарный день и долг он отдаст. А вообще в редакции он свой человек, и Тайка поймёт это, потому что пойдут сейчас в это четырёхэтажное здание дома прессы, где редакции всех областных газет.
Увидев вывеску кафе «Утро», Тайка повернула туда.
– Я есть хочу, – с досадой сказала она и подумала, что не такой уж обходительный и внимательный этот Жека, как она представляла себе, раз дома даже чаем не напоил и не спросил голодна ли, сыта ли она?
В «Утре» Жека не отказался от двойной порции пельменей и даже выпил стакан какой-то «бормотухи», как он сказал «для оптимизма». Она даже «для оптимизма» пить не стала. В чужие люди средь бела дня идти выпивши вовсе не пристало. Расплатилась за себя и за Жеку и повеселевшая двинулась следом за Тютриным в редакцию.
Вот и четырёхэтажное здание с вывеской: «областная», «орган»…
– Привет, Алла Ивановна, – всполошил Жека сонную вахтёршу. Остановился около мраморной мемориальной доски, на которой были выбиты фамилии погибших в Великой Отечественной войне журналистов. Поправил цветочки, положенные под доской. «Храбро сражались журналисты», – вздохнула она.
На втором этаже Жека распахнул дверь в зал, где два парня гоняли пинг-понг. Это Жека сделал нарочно, чтобы показать Тайке, что его тут знают все.
Зашли, по словам Жеки, в самый важный, самый интересный и самый шумный отдел информации. Там дым коромыслом. Стоит гвалт. Не разбери поймёшь, о чём кричат люди.
На планках, прибитых к стене, висели листы, почёрканные фломастерами и цветными карандашами.
– Макеты полос, – со знанием дела сказал Жека. Сорвал одну полосу, сунул Тайке в руки, ткнул пальцем:
– Мой репортаж.
Тайка села на краешек стула, с почтением прочитала заметку «Гибель слона». Оказывается, помер в цирке, а, может, в зверинце слон. Вот Жека и писал, как его препарировали в учхозе сельхозинститута. От чего погиб бедняга слон? Они ведь, кажется, живут, пока им самим не надоест. А этот вот окочурился.
Заведующий отделом, долгоносый, губастый пузан поучал кого-то в телефонную трубку:
– Рецензия без указания недостатков – это суп без соли. Любишь такой суп? Ну и дурак!
– Это Константин Ильич Федосов, – с почтением сказал Жека.
Забегала в отел маленькая старушка-курьерша, вешала новые полосы, заглядывали какие-то мужчины и женщины, двое парней и девчонка сидели за одним столом и чего-то строчили. Эти не шумели.
– Нештатники, – сказал о них с пренебрежением Жека.