Взятие Крутоторска
Шрифт:
Вспомнилась вдруг частушка, которую пела в Несваричах свинарка Паня: «Дура я, дура я, дура из картошки. Дура я ему дала, протянула ножки!» И прокралась упречная мысль: может, я ничего не понимаю, потому что ни разу со мной такого не было. А потом опять захлестнула обида на себя: «Зачем я уехала ни с того ни с сего из дома? Работала бы в своём клубе, а потом дождалась, когда вернётся из армии Витя Машкин и вышла за него замуж. Он тихий, ласковый, он бы не стал её обижать и всё было у них по-хорошему. А этот – зверь. Он опять будет болтать, что она, как кошка, любит его, даже сама приехала.
Утром,
– Ну и насмешила ты меня. Девственницей оказалась. Что для меня себя берегла, что ли?
– Как тебе не стыдно, – вспыхнула она.
– Ну вот всё ведь хорошо было. Улыбнися, дорогая, покажи своё лицо и дай мне денег на винцо, – пошёл на попятную Жека.
– Что, я радоваться должна за то, что ты силком меня взял? – сердито бросила она и всхлипнула.
– Это уж не важно, кто кого брал. Что посмеешь, то и пожмёшь. Пойдём, жрать хочется, – умиротворённо проговорил он. – Там мать чего-то заверетенила.
– Принеси мне мой чемодан, – попросила она. – Там у меня всё женское.
Жека чемодан принёс.
Пришли в тесную с выцветшими обоями комнату, где стояли, как в общаге, три старые железные кровати. В крохотной кухоньке присадистая, квадратная, этакая тумбочка, мать Жеки Варвара Диевна готовила омлет. На огромной сковороде пузырилось это жарево. Сестра Тоня крошила луковое перо, уверяя мать, что пойдёт сегодня на швейную фабрику «Заря», где её собираются взят на работу.
– Дармоеды, сидите у меня на шее, – ругала Жеку и Тоню, а может, и Тайку заодно Варвара Диевна.
Жека, чтоб не слышать упрёки, включил проигрыватель.
– Распушил хвост! – кричала Варвара Диевна, – ходишь гоголем, а трёх копеек не заработал. За квартиру не плачено.
– За такую квартиру нам должны доплачивать, – резонёрствовал Жека. – Погоди, мать, мешками скоро будешь деньги носить, когда возьмут меня на телевидение. Знаешь, сколько они там рубят?
Он был уверен, что телевизионщикам сыплют деньги без счёта.
– Опять лахудру припёр какую-то. Ты зачем её привёл? Где у нас жить? Завтра Алика из санатория привезут. Куда её класть? – напустилась Варвара Диевна вновь на Жеку.
– Они в дровянике будут, – вставила вразумляюще Тоня.
– А осенью, а зимой? – напоминала Варвара Диевна.
Тая виновато слушала упрёки замученной нуждой и теснотой Жекиной матери и горестно думала, в какую пакость она вляпалась. Оказывается, Жека-то таскает в дровяник девок. И её затащил, как последнюю дуру.
И теперь она не знала, что ей делать. Молча снести обиды и упрёки или, обидевшись, убежать, куда глаза глядят. Она поднялась и пошла в дровяник. Пересидеть грозу. Жека зайдёт за ней и она скажет, что больше не останется тут, уедет в Эстонию, потому что ждёт там её Виринея-Верка Кайсина и работу уже подыскала.
Неожиданно в проёме дверей появилась сама Варвара Диевна. Тайка сжалась. Неужели и тут будет ругаться эта баба?
– Не спишь, – спросила та неожиданно мирным голосом.
– Нет. Сижу. – ответила уныло Тая.
– Ты, девка, не обидься, – примиренно вздохнула Варвара Диевна. – Сходи поешь с моими оболтусами. Извини, не сдержалась. Иди, иди.– Потом опять вздохнула и проговорила с сочувствием. – Ох, натерпишься ты с ним, – и забрав порожние сумки, пошла тяжёлой поступью на работу.
Видно, допекли деточки Варвару Диевну или вообще горестно сложилась вся её жизнь.
Тая вернулась в дом, где Жека командовал за столом.
– А я за тобой хотел бежать. Садись, а то Смолеву обещали прийти к двенадцати.
Всё помнил Жека. Тая села, поковыряла омлет. Есть не хотелось. Не то настроение.
У Жеки было невозмутимое состояние духа. И опять он насмешничал, хотя ей вовсе не хотелось слушать его шуточки.
– И на что я польстился: оказывается, у тебя ни уха, ни рыла, ни титек, ни жопы, – выговаривал он, стараясь задеть и обидеть её.
– Какая есть, – обиженно отвечала она, думая о том, что лучше бы не было вовсе вчерашнего злополучного дня. И зачем она уехала из Несваричей?
В «Народных промыслах», куда сводил Таю Олег Смолев, директор, могучий мужик, которому бы трёхсоткилограммовую штангу поднимать, показал ей хрупкие шкатулки и шкатулочки, точёные деревянные игрушки, и говорил, что работа эта только кажется простой, а вот не у каждого получается. Художественный вкус надо иметь. А есть ли у неё такой вкус, только опыт покажет.
Смолев уверял, что у Таи вкус есть и что он видел её очень хорошие рисунки.
Договорились, что Тая походит в ученицах, и если понравится да покажет себя, посадят её на роспись и дело пойдёт.
Хороши были шкатулки, игрушки, но ведь надо где-то жить. Не тесниться же ей в Жекином дровянике. Осень не за горами. Придётся выбираться из дровяника. Впятером жить в тесной комнате, не приведи Господь. Ломала Тайка голову, куда ей податься, но никакого разумного выхода не находила.
Как-то странно жили эти Тютрины. Вечером все поджидали, когда придёт с работы Варвара Диевна. В увесистых засаленных двух сумках приносила она из столовой, где работала кассиром, всё, что оставалось после обедов и ужинов: котлеты, макароны, масло, хлеб, стряпню, пластины яиц, иногда целых полбидона битых яиц, которые можно было сразу выливать на сковороду. На ужин им и на будущий день этого всего хватало. Тая не ела, а клевала, говоря, что она днём пообедала и есть не хочет.
– Ну, как знаешь, – с обидой говорила Варвара Диевна. – У тебя и так кожа да кости.
А впереди у Тайки была ночь с Жекиными приставаниями.
Вовсе тесно стало у Тютриных, когда появился ещё один член семьи Альберт, мальчик, больной менингитом. Таисья поняла, что когда сменят незавидное житьё в дровянике на квартиру, будет куда хуже, потому что в комнате ей места нет. И кто она собственно? Случайная приблудшая овца.
Жека, выбираясь из дровяника, говорил, что со своей бабой спал. Он уже точно определил её место возле себя. А она не знала, кто она ему. И вообще куда ей деваться? Подневольное житьё, неожиданно навалившееся на неё, только угнетало и не сулило никакого просвета. И деньги, казавшиеся большими, таяли. Заметила она, что убыло их наполовину: то ли Жека взял, чтоб опять платить артистке, то ли сестра Тоня, которую почему-то отказались принимать на швейную фабрику «Заря», прихватила. Наверное, дебильноватым показался её вид, и опять бегала Тоня по городу в поисках работы.