Взятие Вудстока
Шрифт:
Передо мной стояла дилемма. Что мне делать с пуповиной и с тем, к чему она приделана? Этого я не знал. Сколько бы адреналина ни вылилось в мою кровь, резать живую, человеческую плоть я не мог. Кто–то выступил из окружавшей меня толпы, опустился на колени рядом с матерью и дитятей. Это была Вильма. Она стянула со своей головы черный шелковый капюшон и завернула в него младенца.
Кто–то еще наклонился к моему уху и произнес:
– Вертолет уже в воздухе, Элли.
Это был голос отца. Он позвонил куда–то и вызвал помощь.
– Они сказали, что будут здесь через несколько минут. – И следом он, прислонясь к моему плечу, спросил: – Мальчик, думаешь, ты единственный, кто приманил сюда все эти чудеса?
Я держал на руках ребенка, все еще связанного с матерью пуповиной. Потом помог роженице выйти из бара и нас обступило человек пятьдесят новоиспеченных дядюшек и тетушек младенца. Все мы присели в ожидании вертолета на землю. Мирное безмолвие снизошло на нас. Говорить что бы то ни было никому не хотелось. К подобным минутам не стоит примешивать какие–либо слова. Мать подняла ребенка к груди, начала кормить его. А мы отдыхали – и так, казалось нам, прошла целая вечность,
В конце концов, я взглянул на все еще мокрую от дождя и от пота мать, на новорожденную девочку и наивно спросил:
– Как же вы могли отправиться на фестиваль с таким поздним сроком?
Только что ставшая матерью женщина взглянула на свое дитя, улыбнулась, потом подняла взгляд на меня.
– Так я же не знала, что беременна, – тихо и счастливо сказала она. – У меня еще не было детей.
На шоссе 17Б появился вдруг скакавший к мотелю на гнедом жеребце полицейский. Лихо спрыгнув с коня, он направился к нам.
Я увидел, как из конторы выскакивает и бежит к нам мама.
Полицейский спросил у меня:
– Это вы отец ребенка?
Других вопросов маме не потребовалось.
– Нет! – завопила она. – Нет! Это не он! Он мой сын. Он не женат. Он холостой, а эта девушка и на еврейку–то не похожа! Как же он мог оказаться отцом?
Все–таки, логика это прекрасно, подумал я и сказал:
– Нет, я не отец ребенка. А ей нужна помощь врача, срочная.
– Вертолет вот–вот появится, – пообещал полицейский.
И действительно, скоро мы услышали «пум, пум, пум» подлетавшего к «Эль–Монако» вертолета. Я сидел у бара, наслаждаясь воспоминаниями, которые вызвал во мне этот звук. А потом, повернувшись к юной матери, сказал:
– Не волнуйтесь, кавалерия уже на подходе.
Прошла пара минут, и над нами завис, раскидывая мусор и брошенную кем–то одежду, огромный, серебристо–синий кит. Чудище это пошло вниз, мягко коснулось земли и замерло.
А еще миг спустя дверь вертолета отъехала в сторону, и из него спрыгнуло на землю несколько человек. И к матери с младенцем побежал военный врач в белом халате с торчавшим из кармана стетоскопом. Врач положил ей руку на плечо и спросил:
– Вы хорошо себя чувствуете, мэм?
Мать кивнула: да, хорошо.
– Мы вам поможем, – заверил ее врач.
Он быстро обрезал пуповину, удалил плаценту. «Ой–вей, – подумал я. – Чтобы я еще когда–нибудь взял в рот чолнт!…»
Двое санитаров помогли матери, так и державшей в руках младенца, улечься на носилки и торопливо погрузили ее в вертолет. Дверь его задвинулась, снова мощно заработали винты. А я вдруг сообразил, что не узнал даже имени юной матери, не спросил, как собирается она назвать дочь.
Снова отступив к бару, я смотрел, как вертолет снимается с земли и воспаряет в небо. Он повернул на юго–восток и понесся к Манхэттену, вскоре обратившись в точку, а там и исчезнув совсем. Я улыбался, махал ему вслед рукой. Внезапная, неожиданная волна облегчения накатила на меня. Я ощутил странную легкость – точно сотни цепей, которые я носил всю мою жизнь, рассыпались на кусочки и опали вокруг меня. И пока стихал гул вертолетных винтов, в ушах моих снова начала нарастать музыка Вудстока.
Вудстокский фестиваль продолжался еще полтора дня. Под перемежавшими друг друга дождем и солнцем происходило нечто очень странное. На краткий исторический миг нация молодых людей собралась в одном месте, чтобы поделиться радостью, которую доставляла ей музыка – ну, и наркотики тоже. Но ими все не ограничивалось. Здесь присутствовало еще и искреннейшее ощущение единства, мира и, прежде всего, любви. И в четырех милях от них, в «Эль–Монако», мы были не в меньшей мере захвачены этим чувством. Конечно, роды нам принимать больше не пришлось, однако в мотель притекал нескончаемый поток юных ребят, впавших в невменяемость от приема того или иного «расширяющего сознание» вещества. И каждого из них встречали совершенно чужие им, но полные сострадания люди, готовые помочь этим ребятам, поддержать, поговорить с ними, избавить бедняг от персональных фильмов ужасов, которые прокручивались в их головах.
Когда музыка смолкла, я ощутил себя изнуренным – и физически, и эмоционально – и тем не менее, пребывающим в состоянии на редкость приподнятом. Впервые в жизни я понял, что не одинок. Годы, в течение которых я скрывал мою сексуальность, в которые чувство ответственности приковывало меня к родителям, в которые я наблюдал за тем, как каждый заработанный мной доллар проваливается в бездонную яму, привили мне ощущение оторванности от людей и одиночества, никогда меня не покидавшее. Теперь я почувствовал себя частью огромного целого, поколения, объединенного способностью к всеприятию, пристрастием к сумасшедшим краскам и любовью к новой эре рок–н–ролла.
За три потрясающих дня я обратился в часть социального явления, которому сам же и помог зародиться, и то, что лишь очень немногие знали, какую роль я в этом сыграл, было уже не важно. Важным было то, что я чувствовал. А чувствовал я, что свободен и в то же самое время связан со всеми и всем, меня окружавшим. Ну, хорошо, может быть, на маму сказанное особо не распространялось, и все же теперь, когда осуществились столь многие мои мечты, я мог жить в мире с собой. Нам удалось расплатиться по всем долгам мотеля, мама смогла отправиться в Майами–Бич и пожить там на широкую ногу – вместе со всеми прежними клиентами Катскиллов. А я, наконец, узнал настоящую отцовскую любовь. И понял, что дальнейшая моя жизнь будет искренней, теплой и правдивой – какой, теперь я знал это точно, ей и следует быть.