Взятие. Русь началась с Рюрика, Россия началась со взятия!
Шрифт:
– Прошу, уймись до времени, князь Пётр! Дай хозяевам слово сказать! – возвысил властный голос Адашев. – Скажи мне, досточтимый хан Дервиш, когда прибудет царица Сююмбике с царственным Утямышем? И будет ли на празднике духовный глава Казанской земли?
– Алексей Фёдорович, Сююмбике, одна из жён покинувшего этот мир великого Сафа-Гирея и его маленький сын будут, конечно, ты их увидишь. – вкрадчиво заговорил мурза Камай. – Но в этом мало смысла. Ведь ты приехал говорить о мирных делах, а с женщиной и ребёнком много ли дел? Наш великий учитель Кул-Шариф никогда не присутствует на весельях. Его мы видим только в намаз на праздник или на собрании Дивана. Туда иноверцам запрещено.
– А вот с кем поговорить нужно, так это со знатными людьми: карачи Булатом Ширин, эмиром Акрамом и беком Чапкыном Отучевым. – вступил в разговор мурза Аликей Нарыков. Они владеют многими землями и промыслами, у них много рабов, золота, служилых людей. И их интерес всё это сохранить и умножить. Мы устроим тебе с ними разговор!
– А уж ты, Алексей Фёдорович, когда дело сделается, не забудь великому государю упомянуть, кто всячески его делам в Казани пособничал! – подытожил мурза Камай. Хан Дервиш-Али подтверждающе закивал, опасливо косясь на могучую фигуру князя Серебряного. А посол Рашид усиленно вертел большой головой на гусиной шее, тщетно силясь снизу понять смысл разговора на гостевом ярусе.
Между тем праздник женитьбы татарского плуга-сабана и земли разворачивался самым широким образом. Угостившись варёной бараниной, мясными пирогами и сладостями, народ занимал места для развлечения и зрелищ. По правую руку от центра амфитеатра кучковались казанские татары. Простые, не богато, но очень опрятно одетые люди сидели или стояли внизу, седых стариков усадили на специально приготовленные кожаные тюки. Почётные места занимали богатейшие вельможи Казани, за спиной которых стояла грозная охрана. Левая сторона наполнялась людьми в массе своей более разношёрстными и без признаков оседлого образа жизни.
Попавшие в казанскую сторону майдана Молога и Сергуля очень быстро почувствовали острую состязательность между казанцами, столичными горожанами и луговыми сельчанами, и арскими людьми – жителями непроходимых лесов и живописных урочищ. При сугубо мирном характере праздника конкуренция была азартная. Сначала всех завели смехом и подбадривающим гиканьем дети и подростки, которые соревновались в прыжках в мешках. Прыгающие падали, снова вскакивали, мамаши их и бабушки всплескивали руками, переживая за своих чад. Наконец определился победитель.
– Подмастерье Сергуля! – вдруг воскликнул сидящий среди русских Рашид. – Сейчас будет совсем интересно! Иди на майдан, покажи быстроту и ловкость! Поймав одобряющий взгляд деда Сергуля пролез под жердью ограждения и вышел к соревнующимся. Его тут же вовлекли в группку казанских мальчишек, сунули в рот деревянную ложку и положили в неё яйцо. Задачей состязания было быстро, как только можно пересечь майдан с ложкой во рту и лежащим в ней сырым куриным яйцом, обогнуть один их двух стоящих посередине столбов и вернуться к своим. Когда всё началось Дербышинские берёзовые рощи сотряслись от хохота и топота: кто-то из бегущих ронял яйцо, кто-то падал и давил эти яйца своим весом, кто-то спотыкался об упавшего и падал или ронял яйцо на голову лежащего. Тех, кто пытался помочь себе руками придержать ложку, взрослые смотрители оттаскивали за ворот в сторону. Немногие, в том числе Сергуля, проделали надлежащий путь без потери. Правда, мальчик придержал яйцо рукой, когда споткнулся, но этого не увидели, либо простили. Сергуля вернулся к деду сияющий со своей наградой – раскрашенной глиняной свистулькой в виде диковинной птицы и печёным треугольником.
Всеобщей атмосфере азарта поддался и Василий.
– Дядя Саша, а дальше что будет, как думаешь! Надо уделать этих арских, я пойду, кабы знать, что делать!
– А ты спроси вот этого, Рашида. Он похоже всё знает. Тут столбы не зря стоят. Видишь, Васька, какой у них тут хороший строевой лес. Сосна или ель не разгляжу – саженей на восемь в высоту и без единого изгиба! – отвечал Молога.
– Рашидик! Чего дальше будет, знаешь? – небрежно крикнул Василий.
– Иди, воин, иди. Тебе понравится!
У столбов, мало того, что гладких и без намёка на сучки, так ещё кажется и намасленных, выстроились человек по десять с каждой стороны. На верхушке каждого столба в корзине, неведомо каким подъёмным механизмом туда доставленной, сидело по петуху. Попытка залезть на столб у каждого была только одна. Некоторые не могли подняться ни на вершок, просто скользили на месте – их прогоняли. Некоторые зависали на трёх-четырёх аршинах от земли, но потом тоже съезжали к основанию. Наконец, один из арской стороны, коренастый и невысокий татарин, подошёл к столбу не торопясь. «Искандер, алга!» – раздалось над майданом. «Это Искандер, сотник у Епанчи!» – закричал кто-то из арских. Цепляясь крепкими, явно привыкшими к постоянной конной езде, ногами в мягких кожаных тапках татарин полез на столб не спеша. Совершая рывок вверх руками он тут же крепко обвивал ногами столб, давал рукам отдых и – снова рывок.
– Этак мне в сапогах неспособно будет! – смекнул про себя Василий и начал раздеваться. Стрельцы с интересом наблюдали, как их командир скинул кафтан, потом рубаху. Оставшись в штанах Василий разулся и размотал портянки. Потом нагнулся, потёр ладони земелькой.
– Ну, пошёл!
У Василия не получалось овладеть высотой так ловко, как у татарина Искандера.
– И раз, и… ещё! Иех… – подгонял себя Василий, явно отъевший в Свияжских землях командирский животик. Искандер почти долез до корзины, посмотрел на пыхтящего русского и улыбнулся сквозь усы. А казанская часть амфитеатра уже громко болела за Василия так, как будто это и не стрелец московский был, а удалой батыр с берегов Булака. Для России это свойственно было и в то время, к которому относится наш рассказ, и в позднейшие времена: сегодня вместе праздновать, а завтра насмерть воевать с тем, кого считал своим гостем, и наоборот. Переход от войны к миру и обратно совершается у нас стремительно, но пока на майдане был мирный сабантуй. Собрав последние силы Василий добрался до корзинки с косящим на него боком петухом. Василий дёрнул, ещё.
– Твою ж мать! – Василий почти повис на этой корзинке, и увлекая её своим весом вниз покатился по столбу. Через мгновения походкой героя он уже шёл к зрителям под ликующие овации. Надо сказать, что Искандер опередил Василия ненамного, и тоже с добычей направился к своим. Швырнув птицу толпе бедняков, Василий залез на своё место и стал натягивать сапоги, попутно поддаваясь висящему у него на шее восторженному Сергуле и дружеским похлопываниям богатыря Фуфая.
Не какое-то время поляна сабантуя стихла. На самом почётном месте амфитеатра происходило какое-то движение. Общее внимание привлекла к себе фигура знатной дамы в малиновом, шитом золотом одеянии и высоком конусовидном головном уборе, посверкивающем драгоценными камнями. Рядом расположился мальчик лет четырёх в белой чалме и зелёном, также дорого расшитом халате. Вместе с дамой на ярус вошёл грузный немолодой татарин с седой окладистой бородой в отделанной соболем шапке и шубе из дорогого меха, подчёркивающего переливами на солнце богатство хозяина. Глашатаями было объявлено, что хан Утямыш с царицею Сююмбике явил милость присутствовать на сабантуе. Все обернулись и отреагировали восклицательным охом. Программу праздника, по взмаху платка Сююмбике, продолжила борьба курэш.
– Смотри, Алексей Фёдорович! – оживился мурза Аликей Нарыков. Вон вместе с Сююмбике сидит Чапкын-бек Отучев. По русской мере это ближний боярин. С ним нужно тебе с глазу на глаз потолковать. Сейчас мы нашу регентшу займём чем-нибудь…
– Любезные хозяева, не нужно считать гостя слишком наивным! – сказал Адашев. – Верить, что Сююмбике, дочь ногайского хана Юсуфа, способного собрать в любое время двадцать тысяч сабель, ничего не решает, может только наивный мальчик. Я похож на такого? И то, что женщина уцелела в вашей змеиной ступе и уберегла сына, разве не достойно уважения?