Взыскующие града. Хроника русской религиозно-философской и общественной жизни первой четверти ХХ века в письмах и дневниках современников
Шрифт:
Сегодня у меня день посещений. Утром я вышел за твоим письмом к Шерам. Письма не оказалось. Посидел у Веры Васильевны и пропел ей о Красной Поляне с таким чувством, что возбудил в ней живое желание проехаться туда летом. Зашедши к Шерам мимоходом и не заставши ни Васю, ни Таню (которую позавчера выпустили) я был поражен крайне болезненным и изнуренным видом Васятки и Танюши [726] — просто жалко смотреть. Таня все-таки плохо за детьми смотрит. Это мы в один голос решили с Надей, которая ко мне забежала сегодня и быа обворожительна: во-первых серьезно решила поститься и уже сегодня съела два яйца и во-вторых восхитилась мной нарисованными цветами.
726
Детей Василия и Татьяны Шер звали так же: Василий и Татьяна.
С Надей я встретился в своих дверях, возвращаясь от Шеров. С Надей, уходящей от меня, встретился в дверях Григорий Алексеевич, который послеш шее ухода повел со мной какой-то конфиденциальный разговор, из которого я понял не болееш 1/7. Он говорил 2 часа с вариациями, с каденциями, но тема, на 1/7 мною ухваченная, состоит в том, что кн. Е.Н.Трубецкой рвется к "нам" и горит нетерпением "слиться", что Маргарита Кирилловна Морозова тоже рвется, только куда — не знаю, и тоже жаждет слиться; что "Московский Еженедельник", томимый скукой и покаянием, восчувствовал стремление к обновлению (но уже мирному) и хочет завести что-то вроде постоянного отдела по религии и философии, в каковом отделе должны поместиться не то я, не то Булгаков, но чтобы не налегать, а то все дело провалится; что кроме того возможно в связи с этим какое-то издательство, широко поставленное, которое преподнесет русской публике Гарнака, Августина и брошюры Булгакова, Бердяева. Словом, там что-то наклевывается и нам, может быть, перепадет какая-нибудь серьезная работа. Я конечно этому рад и на приглашение Рачинского отвечал с полной готовностью. Вскоре после Рачинского пришла Вераша, которая принесла к моей великой радости твое письмо. Полежал я этак, пришел в себя и только что взялся за прерванного утром Канта, как пришел из церкви дорогой Сергей Николаевич. Беседа с ним была тиха и радостна. Он мне
Горячо-горячо и нежно тебя обнимаю и целую с чувством обоих своих дорогих девочек. Горячий привет всем нашим.
Всем сердцем твой Володя.
К формуляру следует прибавить, что после написания этого письма пришел еще Волжский и просидел до полдвенадцатого!
162. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн<11.02.1910. Москва — Тифлис>
11 февраля 1910 г. Москва
Моя милая, хорошая и прелестная девочка! Я к тебе обращаюсь с просьбой. Мне нужны некоторые архивные вещи. Во-первых, для того, чтобы восстановить подробности моего дела (судебного) мне нужно перечитать письма, которые я тебе писал из Москвы осенью 1905 г. Пожалуйста, выбери из своей шкатулки те письма, которые начинаются с моего приезда в Москву (кажется с конца августа) по декабрь включительно. Выбери и пошли посылкой (ценной). Я клятвенно обещаюсь воэвратить тебе их в полной сохранности и целости. Булгаков находит важным для нашей моральной уверенности восстановить факты в подробностях, и я с ним согласен. В эту же самую посылку вложи еще а) шприц для впрыскивания мышьяка (кажется будет нужен Наде) — он у меня в берлинской коробке и б) черную масляную краску, теперь мне нужную, но мной почему-то оставленную — она кажется лежит в моем шкапу с книгами. Если ты все это сделаешь, я буду тебе без конца благодарен. Ну, слава Богу, деловую часть кончил и теперь могу посадить девочку свою на колени и говорить обо всем. Радость моя, моя прелестная детка! Мне жалко, что ты гуляешь одна. С какой радостью я выходил всегда с тобою на Михайловскую! Это ужасно трогатеьно, что ты, как институтка, считаешь дни до лета и радуешься каждому ушедшему дню! Я не могу из сочувствия делать то же только потому, что у меня скачки с препятствиями, бега и гонка все сразу. У тебя время ползет медленно, не торопясь. У меня мчится и до лета я во времени должен совершить целых 30 тысяч верст. Я тоскую и томлюсь, но тоска моя глубока — на поверхности я занят, и у меня даже почти не хватает времени. Никто, кто меня видит, не может сказать, как страстно Эрн ждет почты, а в сущности, не только я, а душа моя в глубине также считает дни, как ты. Так что мы и тут оказываемся солидарны. По этому случаю позвольте нежно поцеловать Ваши руки! Самостоятельность Катерины мне очень нравится. Только бы была здорова, а уж деликатнейшим, нежнейшим обращениям научится. Насчет характера ее я не думаю пока беспокоится. Ведь она вышла изтебя и из моей любви к тебе. "Фасоны" — все это пустяки. Я ужасно рад за тебя, что она к тебе уже "прикладывается". Это должно быть восхитительно хорошо. Надюнчик очень мило ласкается к Наде. Обнимает ее шею ручками, прикадывается головой и целует. Я уверен, что для Нади—это один из источников бодрости и жизнерадостности. Представь — сидениев участке скверно отозвалось на Татьяне. У ней теперь такой вид,—кислая, бледная и равнодушная. Конечно, ничего серьезного. Детишки их уже оправились. Музыка конечно заброшена. Валя в какой-то женской гимназии преподает политэкономию. Я занимаюсь.
Вчера был в Университете и выяснил дни экзаменов. 23 февраля буду держать этику. Через две недели латынь и греческий, еще через две недели Логику и Психологию. Латынь и греческий предложил соединить мне декан, для ускорения. Логику и психологию — Челпанчик [727] . Это знаки благоволения с их стороны — для меня же сбережение сил. Итак, 23 марта я кончу экзамены, если все пройдет благополучно. В марте мне предстоит мой суд. Таким образом, в марте покажет нам лик свой наша Судьба. 23 февраля будет держать первый экзамен Аскольдов. Я это узнал от Челпанчика. С Челпанчиком меня сватают Бердяевы, которые хотят пригласить нас одновременно. Как говорит Николай Александрович, — Челпанчик влюблен не только в него, но и в "сестер", то есть в "Ли" [728] (иначе зовут ее "Бобой") и Евгению [729] . Н<иколай> А<лександрович>, подмигивая, говорит, что он не знает, в кого из троих влюблен Челпанчик больше. От Н<иколая> А<лександровича> я узнал новость: Челпанчик по происхождению турок! Как это тебе нравится ? То-то я чувствовал симпатию к его огромному носу. Что-то родное, кавказско-малоазиатское! Кроме того, я узнал, что Челпанчик носит в душе идею ординарного профессора! Это уже по-немецки! Что же касается меня, то я готов быть и турком и немцем, только бы получить поскорей профессуру, хотя бы экстраординарную. Сегодня заседание Общества с Бердяевым, вот почему пишу тебе утром, только что отзанимавшись.
727
Профессор Г.Челпанов.
728
Бердяева (урожд.Трушева,по первому мужу—Рапп) Лидия Юдифовна(1874—1945)—жена Н.А.Бердяева, переводчица, поэтесса; родилась в Харькове в семье преуспевающего юриста. В воспоминаниях ее младшей сестры Евгении Юдифовны читаем: "В детстве мы жили в богатой обстановке. Зимой в городе, у нас был собственный дом, весной и летом в деревне. У нас была вначале немка бонна, затем француженка. <…> После смерти отца мы разорились. Все лишения моя мать переносила очень мужественно, стараясь, чтобы никто из нас не чувствовал лишений". Из-за стесненного материального положения сестер отдали в пансион, где они приобщились к революционным кругам. В 16 лет Лидия обратилась за советом ко всероссийскому учителю праведности Л.Н.Толстому. Он ответил: "Не советую Вам поступать на фельдшерские курсы. Не советую вообще искать средств делать добро. Прежде всего надо искать средств перестать делать зло <…> Человек доброе существо, и если только он не делает дурное, он делает хорошее. Идеал христианский есть 5—7 гл. Матфея. Сличайте с ними всю жизнь, приближайте ее к этому идеалу, и Вам хватит работы на всю жизнь".
"В доме у нас,—вспоминает Евгения,—не было никакой религиозной атмосферы, все обряды совершались только потому, что <=так принято>=." Но Лидия "с детства была очень религиозна, и вера ее сохранялась даже тогда, когда она начала принимать участие в революционной деятельности". Бердяев вспоминает: "Она по натуре была душа религиозная, но прошедшая через революционность, что особенно ценно. У нее образовалась глубина и твердая религиозная вера". За свою революционную деятельность сестры дважды подвергались арестам, после чего их ожидала ссылка. Благодаря связям их матери их сослали в Киев. Вплоть до 1904 года их вызывали на допросы в полицию. По-видимому они содействовали бегству из тюрьмы одного из революционеров.
В начале века Лидия выла замуж за В.И.Раппа, Евгения стала женой его брата Е.И.Раппа. Оба брака оказались недолговечными. Здесь же, в Киеве, Лидия встречает молодого философа Н.Бердяева. Евгения вспоминает: "Нас познакомил Булгаков. Однажды, когда мы были у него, он сказал: — Непременно познакомлю вас с молодым философом Бердяевым. У него такие же литературные вкусы, как и у вас: любит Белого, Блока, живопись — не передвижников, как я, а авант гардеш во всех областях...На банкете в день Освобождения крестьян, 19 февраля, где речи говорили Булгаков, Шестов, Н.А. и т.д., Булгаков нас познакомил с Н.А., который сделался нашим постоянным гостем."Рапп Е.Ю.Отрывок из воспоминаний. РГАЛИ, ф.1496, оп.1,д.932, лл.5-6 об. Цит. по:Александр Вадимов. Жизнь Бердяева.Оакланд, Цалифорниаш, 1993.
"...Лидия Юдифовна — редкостный профиль и по красоте редкостные глаза. Полная противоположность мужу: он православный, может быть, с некоторыми "уклонами", она ортодоксальнейшая католичка. Облик особенный, среди интеллигенток наших редкий, ни на кого не похожий. Католический фанатизм! Мало подходит для русской женщины (хотя примеры бывали: кн. Зинаида Волконская). Однажды, спускаясь с нами с крыльца, вдруг остановилась, посмотрела на мою жену своими прекрасными, прозрачно-зеленоватыми глазами сфинкса и сказала: "Я за догмат непорочного зачатия на смерть пойду!"
Какие мы с женой богословы? Мы и не задевали никого, и никто этого догмата не обижал, но у нее действительно был такой вид, будто вблизи разведен уже костер для сожжения верящих в непорочное зачатие."Борис Зайцев.Мои современники. Бердяев. Лондон, 1988, с.62-63.
729
Рапп (рожд. Трушина) Евгения Юдифовна (1875—1960) — художник, скульптор, сестра Лидии Юдифовны, жены Бердяева, .
Горячо-горячо тебя обнимаю и много-много раз целую. Так же нежно целую мою девочку другую в животик и ножки. Горячо поцелуй всех наших. Не судятся и наши, что я им не пишу?
Всем сердцем твой Володя.
Поклон няне.
Посылаю тебе марки, которые наверно у тебя кончились.
163. А.В.Ельчанинов. Дневник [730] <13.02.1910. Сeргиeв Посад>
Около недели, как он вполне спокоен, занимается и не пьет.
Сегодня я перечитывал его письма 1903—4 годов и поражался, насколько он мало изменился в своих главных идеях. Кажется, он не отказался ни от чего, высказанного им тогда, а многие идеи, которые он сам, кажется, склонен сейчас считать за новые, были у него опять-таки семь лет назад. Например, "этой капли не замечаешь, когда сознаешь коренную негодность себя по существу" (1903.Х.16) и многое другое.
730
Ранее опубликовано Н.А.Струве //Вестник РХД. №142. Париж. 1984.
Вчера. Я ему говорил о Ефреме Сирине и его советах против блудных помыслов.
— Ну они не очень-то хороши! — с улыбкой сказал он. — Например, совет представить себе любимую женщину разлагающимся трупом. Ведь этак не только блудные мысли, но всякие человеческие отношения становятся невозможными. Я не думаю, чтобы такое отношение к ближним было бы морально…
164. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <13.02.1910. Москва — Тифлис>
13 февраля 1910 г.
Моя милая, моя славная, моя прекрасная девочка! Сегодня с радостью великою получил твое писмо. Я уже начал было беспокоиться. Особенно вчера. Но слава Богу, все "сравнительно" благополучно! По этому поводу много раз целую тебя и сажаю к себе на колени. Так мне приятнее разговаривать с тобой. Ты ближе, и я все время могу тебя целовать. Я с великим наслаждением читаю твои письма. Читаю жаждущей с душой, —каждое слово твое родит во мне многочисленные отклики. Ты пишешь прекрасно. Мне так передается и так чувствуется живо ваша жизнь. Мусь-Муся очаровательна. "Полька", "Апа-по"—так и звучит в моем воображении. Что она будет сообразительна,—в этом нет ни малейшего сомнения. Ведь ее мамаша поражала своей сообразительностью даже неверного Фому — Сашу. Но что она уже теперь соображает настолько, что свое нежелание выражает отрицательным качанием головы — это поистине достойно изумления. Дй Бог ей здоровья, а также тебе и мне. Ты пожалуйста продолжай в том же духе — описывай всякие подробности, также искусно и интересно, как это ты делала до сих пор. Я очень рад, что теперь у вас дело обходится без драматичности. "Колко-ехидно-сдержанные" отншения мне поистине не нравятся и теперешнему моему духу весьма мало симпатичны. Ты пожалуйста напиши, не обижается ли мама на то, что пишу только тебе. За Домночку радуюсь. Известие Коли как раз совпадает со слухами, шедшими от Вуси. Меня беспокоит немного, что ты пишешь мне "утомленная сумятицей". Разве ты устаешь? Если ты чувстуешь утомление, непременно ложись, и вообще хорошо бы, если бы ты вспомнила совет утешительного "певца Красной Поляны" Левшина — лежать в середине дня хотя бы часок. Не слыхала ли ты чего-нибудь о Евгении Викторовне? Меня очень интересует ее сосотояние, и я уже более месяца ничего не знаю. Представь, что Таня даже у меня не была и адреса ее я до сих пор не знаю. Пожалуйста не забудь написать Памировым: Екатеринодар, Кирпичная, 38. Ты наверное забыла обих открытке. Если ты им что-нибудь напишешь, тогда и Валя мне что-нибудь напишет, а мне очень хочется от него получить письмо. Представь, ты единственная моя корреспондентка, и у меня на полке лежат лишь твои письма. Ни единого письма ни от кого другого я не получил. Это даже занимательно. Видишь, насколько в Москве сконцентрировано все мое. Я в Москве и писать мне некому.
Реферат Бердяева [731] был интересен, прения вялые. Ко мне подъехали с двух сторон. Маргоша [732] пригласила меня сегодня в 4 часа. У ней есть "много дел, о которых бы ей хотелось переговорить со мной" !! Я ничего не понимаю и иду с любопытством, не ожидая впрочем ничего важного. Князь Евгеша [733] пригласил нас всех на среду (через четыре дня) для совещания о "Московском Еженедельнике" и издательстве. Значит, Рачинский был прав. Это дело ясно. Но моя миссия у Маргоши неясна ни мне, ни С.Н., ни Н.А., ни Волжскому; Трубецкой на заседании меня насмешил. Я его спросил могу ли я расчитывать на скорое помещение своей статьи в "Вопросах Философии и Психологии". Он мне на это ответил "Конечно, можете, только вот нужно для этого Льву Михайловичу (Лопатину) поставить клистир" !?! Волжский уезжает послезавтра. У него с делами плохо. Он все надеется и ждет чуда. Вдруг кто-нибудь к нему позвонится. Или вдруг откуда-нибуь получит письмо. Ему нужно было зайти к Бердяеву. Они пригласили меня с ним на вчера. Я хоть устал, но пошел. Было приятно. Волжский разошелся и был несколько другим — старым Волжским. Бердяевы меня полюбили и относятся с большой сердечностью. Я себя чувствую ничего. Могу заниматься, могу ходить. О Джемсе в "Московском Еженедельнике" я уже с согласия Трубецкого пишу. Это все-таки позволит немного заткнуть нашу финансовую течь. Если дело устроится с Князем, я смогу до весны заработать рублей 80—100. Я этому радуюсь, ибо положение без этого было бы поистине стеснительно.
731
Н.Бердяев. Утонченная Фиваида. Религиозная драма Гюисманса //Русская мысль, 1910, № 7, с. 113—131.
732
М.К.Морозова.
733
Е.Н.Трубецкой.
Горячо-горячо тебя обнимаю и целую, так горячо и так нежно, как ты умеешь целовать. Нежно-нежно целую ножки и ручки дорогой Катеринки. Привет всем нашим. Христос с тобой и с Ириночкой.
Всем сердцем твой Володя.
165. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн<14.02.1910. Москва — Тифлис>
14 февраля 1910 г.
Моя милая и прелестная девочка! Сегодня опять пришло твое письмо. А в нем еще стишки. Обе партии стишков я получил и приношу тебе живую благодарность. Мне больше всего нравится группа, которая нравится Вале. Я тебе целую ручки. Мне сегодня грустно. Тоска и томление. Я занимаюсь — сверх всего прочего пишу статейку о Джемсе. Но Боже, как мне хочется тебя! Как просит моя душа твоей близости! Как я стремлюсь к моему далекому, вечному другу! Если бы ты хоть на пять минут пришла посидела в моей комнате! Я усадил бы тебя в самое удобное кресло, стал бы перед тобой на колени, целовал бы руки твои, и моя тоска прошла бы! Длтронуться до тебя рукой, провести по твоим волосам, и в душу мою сошел бы покой. Милая моя, бесконечно родная! Я с таким тихим чувством смотрю на твой Данвэровский снимок. Он удивительно хорош. Только теперь я его оценил. Меня радует, что у вас все хорошо. Я очень хотел бы, чтобы мама проехалась в Баку. Люсь Люське [734] желаю счастливого аппетита. А яблочка ты ей даешь? А бульон? Очень приятно было услышать хоть что-нибудь о Леле. Ее положение не из важных. <нрзб>, кажется, овладел не только ее сердцем. Когда вернется наш Капитан [735] ? Мне очень стыдно, что занятый делами, я до сих пор не отправил ему посылку. Отправлю завтра. На "Русское Слово" я подписался, с опозданием, правда, но виной тому была трудность для меня выходить. Во всяком случае попроси за меня извинения. Если будешь Леле писать — передай мой привет. Я готов покраснеть, что на мою мазню смотрел Валя — покраснеть от стыда, конечно! Очень приятно, что было темно, и когда будет светло, пожалуйста, никому не показывай. Да ! Ведь тебе нужно рассказать о вчерашнем. Очутившись в кабинете у Маргариты Кирилловны и несколько минут поджидая ее выхода, я с величайшим наслаждением смотрел на большую картину Врубеля. Хороша, прелесть как хороша! [736] Среди многих других портретов висит хорошая фотография Белого с надписью: "Глубокоуважаемой и бесконечно близкой Маргарите Кирилловне" и т.д. [737] Врубель и Белый настроили меня в пользу М.К. , и когда она вышла, и, воссев на софу, повела со мной сумбурный и очень сбивчивый разговор об обширном книгоиздательстве, я слушал очень внимательно и с удовольствием. У ней хорошие глаза и скверный рот [738] . Говорили мы два часа, и в результате выяснилось, что быть может в наши руки попадет крупное книжное предприятие. Денег она кладет по 10000 в год, а в редакционный комитет предполагаются: князь Евгений Трубецкой, Булгаков, Бердяев, Рачинский и я. В среду у Трубецкого это дело выяснится больше, а пока это только журавль, летящий по поднебесью, впрочем выказывающий явную склонность попасться в религиозно-философские руки. Это все-таки знак времени: теперь даже журавли как будто заинтересованы в религиозно-философской проблематике.
734
Дочери Ирине.
735
Векилов Георгий Давыдович.
736
В домашнем собрании М.К. находились картины М.Врубеля: "Фауст и Маргарита", "Царевна Лебедь". См. "Опись картин, скульптур и икон в доме М.К.Морозовой" /ОР РГБ, ф.369.311.11, ф. Бонч-Бруевича. "...Морозовский особняк в Мертвом переулке, строгий и простой, перестроенный талантливым Жолтовским, считавшим последним великим ахитектором Палладио, был по своему внутреннему убранству редким образцом хорошего вкуса. Мягкие тона мебельной обивки, карельская береза гостинной, продолговатая столовая, по-музейному завешанная старинными иконами, несколько полотен Врубеля и ряд других картин известных русских и иностранных мастеров, прекрасная бронза, изобилие цветов — все это сообщало вечерам, на которые собиралось иной раз до ста человек, совершенно особую атмосфера красоты, духовности, тишины и того благополучия, которое невольно заставляло забывать революционную угрозу<…>"Ф.А.Степун.Бывшее и несбывшееся. Лондон, 1990, с. 262.
737
В ОР РГБ, ф. 171 хранятся многочисленные письма Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева) к М.К.Морозовой, полные восхищения и неподдельной нежности.
738
Существуют более подробные описания внешности М.К., например, частого гостя ее дома Ф.А.Степуна "...Вижу ее большую, несколько тяжеловесную..., сидящую где-нибудь у стены, на широком старинном диване. Руки ее спокойно сложены на коленях или заняты длинной нитью тяжелого жемчуга. На ее, с формальной точки зрения, может быть, слишком высоких плечах меховая накидка. Почему-то Маргарита Кирилловна мне неизменно видится в серебристо-лиловых, зеленовато-лунных тонах перламутровой гаммы. Писать портрет ее было бы всего лучше пастелью." Андрей Белый подметил в ней неожиданную для хозяйки гостеприимно-открытого дома черту — "кто бы мог догадаться: она боялась людей". Многих поражали глаза М.К.: Андрей Белый назвал их ослепительными, с отблеском то сапфира, то изумруда. "Подчеркнутая темными бровями чернь длинных ресниц, — вспоминал Степун, — придавала им в сочетании с синеватым отливом белка какую-то особую стальную переливчатость. Такие типично русские серые глаза бывают особенно хороши в гневе и скорби". Цит. по: Наталья Думова. Московские меценаты. М., 1992, с. 102.
По дороге от М<аргариты>К<ирилловны> я зашел в церковь и так бесконечно был умилен богослужением! Молился и плакал, переживал несказанное, душа созерцала горнее и томилась в предчувствии, и так хорошо было, что невольно жалел, отчего ты не переживаешь этого вместе со мной. Когда я пришел домой и только что прилег отдохнуть — постучался Волжский, который тоже пришел только что от вечерни. Он был какой-то особенный (сегодня он уехал), и хотя мы говорили об обычных вещах, что-то из наших разговоров мне врезалось в душу, потому что Волжский был поистине прекрасен и полон какой-то особой тихой серьезности и тихой проникновенности. С грустью огромной мы попрощались. Когда и как мы увидимся? Быть может, он навсегда в Симбирске. Быть может, возьмет чиновничье место и… безвыездно будет в Симбирске. Книгоиздательство и для него имеет свои приятные стороны. Быть может, удастся устроить там его "Достоевского" [739] .
739
Полностью книга А.С.Глинки (Волжского) "Жизнь и творчество Достоевского" так и не была опубликована. Рукопись хранится в РГАЛИ, ф. 142. Опубликован первоначальный вариант Ф.М.Достоевский. Жизнь и проповедь. М., 1906
Моя милая девочка, моя родная Женюра! Я горячо-горячо от всей души обнимаю тебя и нежно целую твои дорогие глаза. Катеринке ножки и ручки целуй от меня каждый день. когда ее умываешь. Горячий привет всем нашим.
Христос с тобой и Ириночкой!
Всем сердцем любящий тебя Володя.
166. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн [740] <16.02.1910. Москва — Тифлис>
16 февраля 1910 г.
Моя милая, славная девочка! Я сегодня так устал, что не смогу тебе написать большое письмо. Уже подвигается экзамен, а кроме того у меня берет много сил статейка о Джемсе. Она приковала меня к столу, но зато 30-40 р. впереди! Посылаю тебе адрес Тони, который наконец узнал: Москва, Бужениновская ул., д. 14, кв. 3. От души горячо обними всех наших. Целую тебе много раз ручки, а Ириночке ножки. Завтра напишу большое письмо.
740
Архив Эрна, частное собрание; публикуется по автографу.