W: genesis
Шрифт:
Женщина покосилась на мальчика. Потом поглядела на висящие маятниковые часы.
– С вами со всеми нужно за час собираться, черт возьми! – недовольно проговорила бабушка, всухую шмыгая носом, напоминающим сморщенный клюв. Она уткнула руки в сетчатых перчаточках в боки и стала ждать внучку.
– Давай выходить. Оглянуться не успеешь, Анька нас догонит, – сказал мужчина, подхрамывая к двери и едва открыл ее, как рука женщины его остановила.
– Нет, мы подождем, – голос бабушки прозвучал более, чем странно, как показалось Киру. Дедушка немного нахмурился, но спорить не стал.
Кир прислушался к звукам за дверью в гостиную. Эта тонкая деревянная дверь разделяла их и Аню, которая, – как очень надеялся мальчик, – к настоящему моменту успела забраться в шкаф, вытащить содержимое, все спрятать, – причем желательно понадежнее, – и сейчас на всех парах бежала в коридор, не забыв забежать в туалет, чтобы смыть бочок.
Кир сидел, тупо уставившись в пол. Все собрались, ждали Аню, от которой не исходило ни звука. В доме было совершенно тихо, мертвенно беззвучно. Секундная стрелка маятниковых антикварных часов отчетливо отмеряла: тик-ттак, тик-ттак, тик-ттак…
– Где твоя сестра, Кир? – неспешно проговорила бабушка. Он практически почувствовал ее взор на себе, уши и щеки у него, как обычно, начали гореть и краснеть.
«Где же ты, чего так долго?! – лихорадочно думал он. – Ведь договорились же, если не можешь унести, то сразу все сворачиваем».
Дедушка долго стоять не мог. Рука с тростью задрожала, он закряхтел, достал платок, промокнул лоб. В доме было жарко, собственно, как и везде. Лето все же.
– Садись, дед, – Кир быстренько уступил место и пошел к входной двери, только бы как-то вырваться из-под очей престарелой родственницы.
– Да сиди, я на улицу выйду лучше, духотища не могу.
– Так, все, сейчас она получит, – бабушка не выдержала и решительно направилась в глубину дома.
Послышался характерный звук смываемой воды, хлюпанье омываемых якобы рук. Пара секунд и дверь открылась, являя белокурую Аню. Она абсолютно хладнокровно зашла в прихожую, вытирая руки о шорты.
– Почему так долго, молодая леди? – грозно спросила бабушка. – Приезжают родители, ты же знаешь? Чего ты там делала?! М?!
– Чего я делала в туалете? – переспросила девочка с дерзким сарказмом.
– Роза, все, слушай, отстань от них, – дедушка прихватил жену, уже было вздувшуюся от возмущения, и повел наконец к выходу. – Пойдем, хватит скрипеть. А вы, бандиты, шустро догоняйте.
Стоявший у выхода Кир слабо их слушал, больше сосредоточенный на сестре. Он буквально сгорал от любопытства. Но по Ане совершенно ничего нельзя было сказать – ни один мускул не дрогнул на лице, когда она заходила; в голосе не дрогнула ни одна нотка; при ответе бабушке, ни одним движением она себя не выдала. Чего он, к своему смущению, не сказал бы о себе. Уши до сих пор горели.
Наскоро собравшись и одевшись, они направились вслед за родственниками на причал, куда обещал приплыть корабль с их родителями.
***
Многозвездная лунная ночь сгущенною массою накрыла их городок, окутав его темным одеялом. Ничто не нарушало сон людей. В домах царил сумрак, вокруг – пустота.
Но в одном доме, если присмотреться с улицы, в крайней комнате мелькал слабенький огонек, пульсирующий и словно приглушаемый чем-то. Из этой комнаты, если подойти поближе, слышались приглушенные звуки шепота, взволнованные и жаркие.
– Дай я буду лампу держать, Кир, а ты читай!
– Фонарик что ли найти не могла?
– Нет у них фонариков, ты же знаешь!
– И почему я читать должен вдруг?
– Я не помню половину слов.
– Ага, думаешь, я их помню?! Деда со мной год занимается, а с тобой четыре, – возразил брат.
– Ну так ты же у нас делаешь большие успехи в языках, а не я, – возразила сестра.
– Ладно, – нетерпеливо согласился брат. – Лампу держи повыше. Ага, вот так, да. Значит… Эм.
Он сосредоточился. Исписанные чьей-то рукой пожелтевшие страницы не пускали в себя. Автор объяснялся на старом, невероятно древнем языке, овладеть которым считалось настоящим искусством. Он, язык этот, в недавнем прошлом находился на околозапретном состоянии. Потом, после Революции, пришла эпоха «бума» по изучению всех текстов на этом дремучем наречии. Одним из корифеев переводческого дела тридцатилетней давности явился их дедушка – Александр Иан де Лиотар. Он же загорелся идеей обучить ему и своих внучат. Тот факт, что в настоящий момент язык толком не пользовался популярностью и с реактивной скоростью отмирал уже по-настоящему – деда не волновал.
Но пускай дети занимались его изучением, порой усердно и прилежно, однако столкнувшись лицом к лицу с настоящим текстом, а не упражнениями из учебника, оба почти что расписались в собственном невежестве. По сравнению с дедушкиными учебными тетрадями с простыми тренировочными предложениями, толстенная кипа бумаг обладала на порядок большей сложностью. Трудностей добавлял и почерк: широкий, извилистый, местами грубый, рубленный, но где-то прециозный, чуть жеманный, одновременно изысканный и варварский.
– Значит… Смотри. Все идет от первого лица… – начал Кир.
– Да ты мне не пересказывай, а читай. Я и сама вижу местоимение «я»! Причем почему-то с большой буквы. – зашептала Аня, обдавая теплом щеку брата.
– Да, да, – голос мальчика был рассеянным. – Погоди. Значит… Итак: «Моя история начинается не с… меня». Да, «не с меня». «Однако»… чего-то потом не пойму, «что на мне она заканчивается». «Поэтому», хммм, не знаю слова, написано неразборчиво, «Я и опишу ее тебе».
– В смысле? – сразу переспросила Аня. – Кому «тебе»?