Я, бабушка, Илико и Илларион
Шрифт:
– Ого! – воскликнул «индюшиное яйцо». – Разве можно так безбожно истязать себя? Сшил бы себе на номер больше!
Вокруг засмеялись. Я с трудом втиснулся между двумя попутчиками. Дождь перестал, все облегченно вздохнули. Я согрелся.
– Слушай, – начал опять «топор», – убери хоть сейчас свой проклятый чемодан, иначе, вот те крест, выброшу его в окно!
«Индюшиное яйцо» молча взял чемодан и забросил его на мою полку.
Снова наступило молчание.
Вдруг кто-то робко чихнул.
– Будь здоров! – отозвались хором со всех сторон. Потом чихнул
– Ну нет, так дело не пойдет! – заявил вдруг «топор». – Пока мы все не схватили воспаление легких и на этом вагоне не поставили красный крест, нужно что-то сообразить!
– Видать, не такой уж он балда, каким казался! – сказал «индюшиное яйцо» и вытащил откуда-то бутылку водки.
– У меня есть вино, целый пуд, вон там, на третьей полке, снимем бочонок… – вмешался в разговор молодой блондин, которого до сих пор никто не замечал.
– Нет, вино сейчас не пойдет. Выпьем-ка лучше водки! – ответил «топор», радостно потирая руки.
– Воля ваша, – вежливо согласился блондин.
– Ты лучше вынь пробку из бочонка. Как бы он не лопнул и не залил всех нас! – обратился чисто одетый пассажир с билетом к молодому блондину. Блондин молча выполнил приказ и снова сел. Пассажиры стали доставать разную снедь. Кто-то пожертвовал нам еще бутылку водки, «топор» добавил от себя две и сам же занял пост тамады.
– Товарищи! Среди вас нет ни одного, кто бы был моим товарищем, но знаете ведь, как бывает в поезде? В поезде люди сближаются, становятся друзьями. Кто мы? Откуда нас черт несет?
– Я из командировки возвращаюсь, – заявил пассажир с билетом.
– Прекрасно! – продолжал тамада. – А он кто? Откуда? Черт его знает! – «Топор» указал пальцем на «индюшиное яйцо».
– Как это «черт его знает»! – подпрыгнул тот. – Ты что это разошелся?! Придержи язык, а то…
– Дай же произнести тост! Что взбеленился? Так о чем я говорил? Да. Знаете вы меня? Нет. Знаю я вас? Тоже нет! В другое время плевать я на вас хотел, но в том-то и заключается сила поезда! Поезд соединил, сблизил, сроднил нас! А поэтому – да здравствует поезд! – закончил он и опрокинул в рот стакан.
– За наш поезд!
– Да здравствует поезд!
– Мда… Действительно, странно… За поезд! – сказал чисто одетый пассажир с билетом и передал стакан мне.
– Я, товарищи, первый раз еду в поезде, – начал я.
– Счастливый ты человек! – сказал «индюшиное яйцо».
Перед отъездом Илико и Илларион предупреждали меня – в поезде, мол, много жуликов и проходимцев, нужно держать ухо востро. Выходит, ошибались они. Вот этот, например…
– Как вас зовут, дядя? – обратился я к «топору».
– Амбако!
– Да, Амбако. Когда я впервые увидел его, подумал: «Куда этого типа черт несет?» А вас как звать? – спросил я «индюшиное яйцо».
– Меня зовут Антипо, а тебе хватит болтать! Выпей и садись!
– Да. А Антипо мне сначала показался сумасшедшим.
– А теперь?
– Теперь что, теперь поезд нас сдружил! Да здравствует поезд! – закончил я и выпил.
Тамада снова наполнил стакан. Второй тост он хотел провозгласить стоя, но, больно стукнувшись головой о полку, тотчас же сел и начал:
– Когда бог научил обезьян говорить, то первое слово, которым они обменялись друг с другом, было «здравствуй»! Потом вырубили леса, возвели дома, построили железную дорогу, пустили по ней поезд, в этот поезд сели мы, сказали друг другу «здравствуй», и…
– Я никому не говорил «здравствуй»!
– Это вопрос вежливости…
– Так пусть всегда живет это теплое слово «здравствуй»! – закончил Амбако.
– Хороший тост!.. Подумать только, что такое доброе приветствие? Пустяк! А вот находятся люди, которые не хотят сказать человеку этого доброго слова! Вот есть у меня товарищ, вместе в университете учились…
– Вы из какого села, уважаемый?
– Из Нигоити!
– Хорошее село, а какой нынче урожай?
– Благодарю, неплохой… Так вот, есть у меня товарищ…
– Который с тобой не здоровается? Знаем мы про это!.. А ты-то знаешь, что у нас всего один стакан? Выпей, ради бога, поскорей!
…Очередь снова дошла до меня. Я держал в руках стакан с водкой, смотрел на живительную жидкость, наполняющую тело теплом, и мне хотелось рассказать этим незнакомым людям про бабушку, про Илико и Иллариона, про Мери, хотелось петь и кричать. Но я стыдился чего-то, стыдился так, как стыдится каждый деревенский мальчик своих залатанных брюк и дырявых чувяков.
– Будьте здоровы, друзья, – сказал я, прослезившись, и быстро сел.
– Э-э-э… наш герой, никак, плачет! – обратился «топор» к «яйцу». – Сколько же в водке градусов?
– Все восемьдесят!
– Двадцать, готов биться об заклад! – сказал я и вытер слезы. – И плачу я вовсе не от водки, просто в глаз что-то попало!
– Ладно, не беда… Я продолжаю, товарищи! – повысил голос тамада. – Вот мы говорили, что бог создал обезьян, потом от обезьян произошли мы. Ерунда это… Большинство людей произошло от собственных родителей! Не будь наших родителей, мы и этой водки бы не выпили. А не имей мы водки, не смогли бы выпить за родителей. Я не видел еще пьяного человека, который не вспомнил бы своих родителей!
– Когда я напиваюсь, я ничего не помню, – сказал молодой блондин.
– Хорошо еще, что ты хоть об этом помнишь! – сказал «индюшиное яйцо».
После тоста за родителей мы осторожно подняли блондина и уложили на третьей полке, рядом с его бочонком.
– Поверните его лицом к стенке, что-то он подозрительно икает! – предупредил нас «топор», но было уже поздно.
Блондин взорвался, словно вулкан. Не успели мы опомниться, как башлык нашего тамады окрасился в пурпурный цвет, «Индюшиное яйцо» и чисто одетый пассажир с билетом в ужасе глядели друг на друга. Один лишь я, чудом спасенный от неожиданного извержения, стоял, словно Христос среди грешников, и дико хохотал.