Я Береза, как слышите меня
Шрифт:
– Товарищ лейтенант, к Малой земле от Новороссийска ползут шесть танков. Стреляют на ходу.
И опять:
– Товарищ лейтенант, подбит штурмовик номер "шесть", со снижением идет над морем...
Казалось, ничто не могло ускользнуть от внимания моего стрелка. Я радовалась его успехам и при каждом удобном случае хвалила, поддерживала, а командование полка за успешно совершенные десять боевых вылетов и подбитый "мессер" наградило Макосова медалью "За боевые заслуги".
Свой крупнокалиберный пулемет воздушный стрелок всегда содержал в боевой готовности, своевременно чистил его, смазывал, предупреждал всякие задержки. Часами Макосов мог сидеть в кабине штурмовика и тренироваться
Я уже полностью доверяла своему стрелку и была уверена - он не растеряется, не подведет в трудной боевой обстановке. Когда, случалось, в хвост нашего штурмовика заходил "мессершмитт" или другой вражеский истребитель, Макосов не паниковал, не горячился, а спокойно и деловито открывал огонь и достигал цели. Над станицей Молдаванской вместе с другими стрелками он сбил Ме-109. Макосова наградили еще одной медалью - "За отвагу". На разборах боевых вылетов его уже стали ставить в пример другим стрелкам, а он неизменно улыбался, показывая ямочки на щеках, и краснел. Девушки-оружейницы стали с интересом посматривать в сторону штурмовика, в кабинете которого сидел Макосов.
Оружейницы
А надо сказать, в полку у нас все девушки были, как на подбор - очень красивые. Прибыли они все из ШМАС (школа младших авиаспециалистов). Маша Житняк, Юля Панина, Маша Драгова, Варя Матвеева, Нина Гнеушева, Дуся Назаркина, Лида Федорова, Люба Касапенко, Нина Пиюк, Катя Кожевникова, Нина Швец, Катя Зелинская. Руководили ими техники по вооружению П.И. Панарин, Н.А.Калмыков и инженер по вооружению Б.Д.Шейко. Неимоверно тяжело было девчатам во время частых наших боевых вылетов. Сколько надо перетаскать к самолету бомб, эрэсов и все это хозяйство подвесить без всяких приспособлений. А между вылетами еще и зарядить сотни лент для пулеметов, пушек, заправить каждый самолет, летящий в бой.
В то же время появление в полку прекрасной половины человечества, волей-неволей, стало отражаться на мужском составе. До девчат у некоторых пилотов в полку пошла было мода на бороды ( а может, поверье какое : мол, с бородой и пуля не возьмет!). Но вот появились красавицы-оружейницы - и бороды эти как ветром сдуло. Летчики стали чаще менять подворотнички, бриться, техники тоже не отставали. Обычно замасленные и грязные комбинезоны их стали едва ли не белоснежно чистыми от стирки в ведре с бензином, а то и отутюженными - под матрацем во время сна.
В полку все сразу заметили неравнодушное отношение техника-лейтенанта Петра Панарина к оружейнице Маше Житняк. Что тут поделаешь - полюбил с первого взгляда. В этой спокойной, неторопливой дивчине с теплыми карими очами привлекала ее скромность, доброта, трудолюбие, и Петр, не откладывая дела в долгий ящик, - как бы лихие пилоты не опередили!
– объяснился Маше в любви. Но... получил отказ. А после очередного объяснения Мария сказала, как отрубила:
– Вы, товарищ техник-лейтенант Панарин, думаете, что я прибыла в полк, чтобы замуж выйти?.. Не буду скрывать, вы мне нравитесь, но до нашей победы свадьбы не получится!
Много лет спустя, после войны, ко мне в гости в Москву из города Червонограда Львовской области приехала бывшая оружейница Мария Тимофеевна Житняк - по мужу Панарина. Она была все такая же улыбчивая, приветливая, хотя война и годы, конечно, наложили свой отпечаток. О многом мы припомнили с Машей в ту встречу. И о том, как наши однополчане недоверчиво встретили девушек-оружейниц, и о том, как поначалу было действительно нелегко, не все ладилось: многие не умели работать с инструментом, сбивали себе руки. Но жалоб от девчат никто не слышал. Со всеми тяготами фронтовой жизни мирились они, зная, что не только им тяжело. Маша припомнила, как в первый банный день девушкам, как и всем солдатам, выдали рубахи и кальсоны. Пришлось перешивать да приспосабливать все это хозяйство для себя индивидуально. Закройщицей у нас была Нина Гнеушева - скромная, очень симпатичная и гордая девушка, уроженка Кубани. Прознав о таланте Нины, летчики, стесняясь и краснея, стали просить ее о переделке по фигуре то гимнастерки, то брюк или еще что. Все успевала кубанская казачка - и бомбы подвесить, и пушки зарядить, и эсеры снарядить, да еще все заказы на пошив выполнить. Обуты оружейницы были в ботинки, полученные из Англии, которые называли "черчиллями" - за толстые подошвы. Выдавали их с обмотками. Потом из этих обмоток девчата научились делать чулки. Тоже "фирменное" название было - "зебры". Так называли самодельные чулки за некачественную окраску - полосами. Достанет кто-то у полкового доктора акрихина или чернил в строевом отделе у Ивановского, разведет водой - и ну, окунать в них обмотки да отжимать поскорее, чтобы и другие смогли покрасить. Летом громоздкие "черчилли" оружейницы не носили- щеголяли в тапочках, сшитых из самолетных чехлов. Только вот караульную службу все несли по форме.
О карауле следует сказать особо. Самое страшное это было для девчонок дело - стоять в карауле. Особенно на территории Польши, Германии. Там только и следи, только и крути головой по сторонам. А старшина Шкитин, как назло, ставил девчат для несения караульной службы на самые дальние посты. Считал, что по охране аэродрома они наиболее бдительные часовые. Что ж, действительно, красавицы - оружейницы неплохо овладели автоматом, и доверял им строгий старшина не случайно.
Однажды Юля Панина пришла с завязанной шеей на заседание полкового комсомольского бюро, членом которого она была.
– Что с тобой, Юля? Ты заболела?
– спросил секретарь бюро Вася Римский.
– Нет, - ответила Юля, - я не болею. Сегодня ночью стояла в карауле и от страха так вертела головой, что вот шею повредила.
– Ты шутишь, Панина?
– Нет, нисколечко. Мне всю ночь казалось, что кто-то ползет к самолетам, и я так напрягала слух, зрение, так вытягивала шею, что вот... пострадала.
Все засмеялись.
– До свадьбы заживет!
– весело заключил Женя Бердников.
– Тебе-то хорошо смеяться. Ты сильный пол, а в наряде я тебя часто вижу у штабной землянки. А мы - слабый - стоим ночью с автоматом у самых дальних стоянок самолетов...
Сон в руку
Расскажу о нашей, так сказать, культпросветработе. Полковые и эскадрильные комсомольские собрания в полку проходили обычно между боевыми вылетами или в нелетную погоду, поздно вечером. Помню такие повестки дня: "Все силы на разгром фашистского зверя", "Бить врага, как бьет его экипаж комсомольцев Героев Советского Союза Рыхлини и Ефременко", "Боевая выручка в бою - закон для комсомольца".
Комсомольцы полка упорно, настойчиво трудились по подготовке к боевым вылетам наших самолетов. Однажды с задания вернулся летчик Бугров, но на таком изуродованном самолете, что его впору было отбуксировать на свалку: в плоскостях фюзеляжа зияли дыры, да такие, что через них свободно мог провалиться человек, а рули высоты и поворота едва держались. Тогда старший инженер полка Куделин посмотрел на машину и сказал, обращаясь к Бугрову:
– Толя, сынок! Я старый авиационный инженер. За свою жизнь всякого насмотрелся, но такое вижу впервые. Мало того, что ты летел не на самолете, а на развалине, еще ведь и посадил с блеском! Честь и хвала тебе!
– И Куделин тут же обратился к подчиненным.
– Постараемся, ребята? Исправим?..
Это обращение старшего инженера полка сыграло добрую роль. Было сделано невозможное - штурмовик, управляемый летчиком Бугровым, через неделю поднялся громить врага. Все знали, что каждый восстановленный самолет, каждый его боевой вылет - это смерть десяткам фашистов.