Я буду любить тебя вечно
Шрифт:
– Какими судьбами у нас оказались в столь неподходящее для поездок время?
– ласково спросил отец Никодим.
– Последнюю волю Оли хочу исполнить - похоронить ее на кладбище рядом с матерью. Вот приехал обсудить, как это лучше сделать. На кладбище ходил - место присмотрел, - ответил Глеб, с нетерпением ожидая, когда Софья зайдет в комнату.
– Ну, если на это была воля покойницы, то никто ничего чинить против этого не будет. Мир ее праху!
– и он перекрестился, потом колюче взглянул на Глеба.
– А я подумал, грешным делом, что приехали допрос матушке устраивать. Так нездоровится ей попрежнему. Все молчит и только Богу молится. Видно, покойница ее насмерть напугала, разум забрала. Ничего, даст Бог - выздоровеет. Помоги, Господи, сердешной Софьюшке!
– и он снова перекрестился.
В это время в комнату вошла Софья, одетая во все черное, неся на подносе чистую чашку. Она стала как будто меньше, похудела, лицо чистое, глаза опущены вниз, не видно, что в них. Глеб поздоровался, она не ответила, молча поставила перед ним чашку с блюдцем, налила туда заварки из кобальтового чайничка, кипятка из блестящего самовара, и сама уселась в сторонке.
«Это что же, ей потребовалось столько времени, чтобы принести мне чашку? Или, может, она подслушивала на кухне наш разговор, пытаясь узнать цель моего прихода? Если это так, то она не такая уже и невменяемая,» - подумал Глеб.
– Отведайте чайку, Глеб Леонидович. Самоварчик у нас не электрический, а на дровишках, поэтому и вкус отменный. Вон, в вазочке, варенье вишневое из лутовки. А я предпочитаю в прикусочку с сахарком, рафинадиком, побаловаться, - отец Никодим предложил угоститься, и показал пример, смачно захрустев сахарком, громко потягивая из большой чашки.
«Ему бы чаек похлебать из блюдечка, и будет полная чайная идиллия начала прошлого века», - с раздражением подумал Глеб.
– Как здоровье? Не жалуетесь? Пришлось вам испить чашу горькую, безневинно в тюрьме почти год промучиться. Жалко. Очень жалко, - не дал повиснуть тишине над столом отец Никодим.
– Здоровье мое хорошее, не успели загробить. А то, что по ошибке осудили, то это уже дело прошлое. Разобрались, приговор отменили, жизнь налаживается. Матушка Софья, а как ваше здоровье?
– обратился Глеб к женщине в черном, сидевшей неподвижно с опущенной головой. Та никак не прореагировала на поставленный вопрос.
– Матушка, может пойдешь к себе, отдохнешь маленько?
– в свою очередь обратился к ней с вопросом отец Никодим, с таким же успехом, как к каменной статуе. Он молча развел руками, мол, и со мной она постоянно молчит.
– После смерти Ольги Викторовны вы так сами и живете?
– продолжил беседу священник.
– К сожа… Нет, я недавно женился, - ответил Глеб и покраснел, заметив, как отец Никодим укоризненно слегка закачал головой, мол, негоже, еще и года не прошло по смерти жены, а ты уже в дом привел другую. А вслух священник спросил:
– Кто же будет ваша избранница? Тоже наукой занимается, как и вы?
– Учится она, - ответил после короткой паузы раздумья Глеб.
– Вы ее знаете, она из Ольшанки. Галя, по соседству с покойной тещей жила, вместе с братом Василием.
У отца Никодима от удивления выпала из рук чашка, и чай расплескался по столу.
Женились на Гале, чей брат убил Маню, из-за которого вы попали в тюрьму?
– все же переспросил отец Никодим, одновременно пытаясь руками не дать расползтись бедствию по столу. Глеб мысленно добавил: «Список можно продолжить: ее брат убил любовника моей жены; она спасла меня от тюрьмы, и я, в благодарность, скоропостижно женился на той, у которой, как говорится, «ни кожи, ни рожи». Тут появилась Софья, которая незаметно успела сбегать на кухню и принести тряпку, которой восстановила лад на столе.
Минут через пять Глеб стал прощаться, отец Никодим провел его к двери, и напоследок, его перекрестил. Выйдя из дома, Глеб остановился в раздумье: идти напрямик через снежную пустыню и кладбище или обойти кругом по наезженной дороге. Сзади мелькнула тень. Глеб резко обернулся. Перед ним стояла Софья, по-прежнему опустив глаза. Она негромко сказала: «Берегитесь! Она дьяволица и погубит вас! Да пребудет с вами Христос!» - и быстро исчезла в доме. Глеб вздохнул и пошел к бабе Марусе, главному устроителю похорон на селе, напрямик, через кладбище.
Назад, в город, он возвращался усталый, но довольный тем, что удалось все сделать.
Баба Маруся с охотой откликнулась на его идею перезахоронить Ольгу на сельском кладбище, обсудила с ним организацию похорон.
– Говорила я плешивому, чтобы отдал он тело Олечки, ан нет, не послушался. А теперь покой ее нарушили. Ничего, упокоится она здесь, на родной сторонке, будет спать спокойно.
Гале передавай поклон, что-то она совсем забыла родное село, не навещает нас, - сказала она на прощанье. Глеб по дороге домой решил пока не говорить Гале о своей поездке в Ольшанку и принятом решении.
30.
Галя продолжала по-прежнему работать в парикмахерской. Теперь она нашла «смысл» своей работы в возможности экспериментировать над посторонними людьми, проверять на них воздействия магических формул и заклинаний. Она уже не чувствовала дискомфорта от своего положения, от того, что на нее не обращают внимания, наоборот, это давало ценную информацию о клиентах. Наблюдательная от природы, она заметила, что порой женщины,
«отдаваясь» в руки парикмахера, ведут себя так, словно употребили «сыворотку правды», выговариваясь до изнеможенья, даже выдавая интимные тайны. Мужчины вели себя более сдержано, хотя некоторые их представители по болтливости не уступали женщинам. А если мастером была девушка, да еще симпатичная, то флиртовали напропалую, назначали свидания, но при появлении жены строили из себя «невинных ягнят». Поэтому у Гали накапливалось достаточно информации, чтобы проводить более сложные магические эксперименты по сравнению со «случайным» возвращением клиентов в парикмахерскую на следующий день.