Я буду любить тебя вечно
Шрифт:
– Какие?
– интересуется он, сверля меня похотливым взглядом, наверное, обдумывая новую атаку.
– В милиции узнаешь! Кстати, друзья, которые посадили меня в твой автомобиль, наверняка записали его номер.
– Он молча выскакивает вон, и я закрываю за ним дверь.
К моему удивлению, он по-прежнему сидит за нашим столиком и встречает меня, словно ничего не произошло.
– Ну, извини! Крыша поехала - ты такая аппетитная!
– Зато ты недоделанный!
– кричу ему в ухмыляющуюся рожу и выхожу из кафе. Я останавливаю такси, поднимаю голову, вижу ехидно ухмыляющуюся луну, и машу ей кулаком.
Воспоминания заканчиваются вместе с чашечкой кофе. Теперь нужно поспешить на работу.
48.
Когда
– Эта газета стала выходить лишь c 20-го мая этого года, а те события, о которых я рассказывал произошли в ночь на 1-е мая. Как теперь объяснить, что со мной была на горе журналистка еще несуществующей газеты?
– торжествующе спросил он Глеба.
– В этом нет ничего удивительного. Газеты не создаются в течение одного дня, так же, как и их коллектив. Возможно, газета только создавалось, а коллектив уже работал над ее первым номером, тем более, по названию можно понять, что эта газета довольно специфическая, - улыбнулся Глеб. Роман так и застыл, но по его напряженной позе можно было догадаться, что в следующее мгновение он развернется и уйдет, тогда «мостик» доверия, который установился после последних бесед, будет нарушен. Поэтому Глеб продолжил мысль: - Но это ничего еще не доказывает. Наверное, следует подъехать в редакцию и узнать, работает ли там журналистка, которая встретилась тебе на Лысой горе. А может, ты там уже был?
– Роман отрицательно завертел головой.
– Отлично, - Глеб посмотрел на часы. Время приближалось к обеду, до следующего пациента оставалось еще более двух часов.
– Предлагаю съездить туда вдвоем, а адрес узнаем из газеты.
Редакция находилась в тихом, уютном уголке Печерска, на улице Лютеранской. Этот старинный уголок древнего города дышал спокойствием и уединением. Могучие каштаны, посаженные в незапамятные времена, являлись словно гарантом того, что эти места неподвластны времени и стихийным катаклизмам. Даже немногочисленные прохожие шли размеренной походкой, столь непохожей на суетливую толчею, присущую Крещатику и прилегающим к нему улицам.
Около двухсот лет тому назад улица, выросшая на месте Крещатого яра, сыграла объединительную роль для трех городских центров, последовательно занимающих доминирующее положение, каждый на определенном промежутке более чем полуторатысячелетней истории города.
Гора - с древним Софиевским собором, и памятью о расцвете и упадке Киевской Руси. Ремесленно-торговый Подол - с не сохранившейся деревянной Киевской крепостью, следами польско-литовского владычества на Замковой горе, с исчезнувшем в пожаре и из памяти горожан зданием магистрата, с сохранившимися, как анахронизм, символами Магдебургского права, некогда презентованными городу, с восстановленным уродливым Самсоном, раздирающим пасть льву, ежась под струями фонтана. Аристократический Печерск - претендующий на исключительную роль в управлении, политике, и, в зависимости от обстоятельств, разыгрывавший, словно карту, Киево-Печерскую лавру, провозглашая ее то историческим музеем, то религиозным центром, а сам втихомолку освобождавшийся от остатков Печерской крепости, словно военное прошлое могло бросить на него тень, с отреставрированными, наверное, в назидание потомкам, казематами крепости-тюрьмы Косой капонир.
Лютеранская
Прошли они возле известного особняка, который носил название «Дом вдовы, которая плачет». Роман не удержался и рассказал романтическую историю, связанную с этим зданием, указал на маскарон с прекрасным женским лицом, по которому во время дождя катятся горошины слез. Потом затих, истощился и признался, что это всего-навсего легенда, а правда гораздо прозаичнее и суше.
Найти по номеру дома местоположение редакции оказалось непростым делом, и, только призвав на помощь кстати появившуюся молодую маму с розовощеким мальчуганом, по ее указаниям спустились в, казалось, необитаемый подвал со следами на века затянувшегося ремонта. Но за угрюмой металлической дверью оказалось вполне приличное помещениекоридорчик. С левой стороны привлекла внимание приоткрытая дверь с табличкой «Приемная». На месте, где должна была восседать сверхулыбчивая или неприступно-холодная секретарша (два наиболее распространенных типа представителей этой профессии!), трудился за компьютером хмуро-сосредоточенный парень, с прической «а ля блондинистая болонка».
Судя по доносящемуся музыкально-стреляюще-вербальному сопровождению, дела у него шли не блестяще, и он никак не мог попасть на следующий уровень игры. Не отрывая глаз от монитора, играя на клавиатуре бесконечно однообразный «собачий вальс», парень мгновенно отреагировал на вошедших в комнату:
– Главного нет. Если принесли материалы, то положите в синюю папку на столе. Если за гонораром, то перезвоните на следующей неделе, а лучше - в начале следующего месяца.
Роман вспотел, но выдавил из себя:
– Мы бы хотели поговорить с кем-нибудь из журналистов. Желательно, с женщиной.
Парень с досадой прикусил губу - из компьютера донеслась вольная интерпретация похоронного марша, уведомляющая, что количество его «жизней» закончилось, а искомый уровень не достигнут. С обреченным видом труженика, занимающегося неблагодарным «сизифовым» трудом, он бодро защелкал клавишами, вызвав музыкальное сопровождение начала игры, и лишь после этого спросил-сообщил: - Вы что, феминисты? Я журналист, но если вам требуется только женщина-журналист, то искомый объект вы найдете в редакционной комнате. Последняя дверь в конце коридора.
– Мы еще вернемся, - доверительно пообещал Глеб.
– Неужели вы так быстро поменяете ориентацию?
– искренне удивился парень, не отрывая глаз от монитора. Судя по его искривленным чертам лица, положение дел на военном фронте не менялось в лучшую сторону.
В конце коридора оказалось две двери. Одна, с табличкой «М/Ж» была сразу отвергнута без исследования, а вторая, без таблички, скрипнув, позволила им попасть в очень большую комнату, почти зал. По старой традиции советских учреждений она была до половины оббита ламинированной плитой, а на потолке нервно мигали неонки дневного света. В самом углу комнаты, под небольшим зарешеченным окошечком, находившимся возле самого потолка, сидела худощавая девица с длинными, прямыми, светло-русыми волосами и что-то сосредоточено писала. Она подняла голову, окинув вошедших отрешенным взглядом человека с «далеко блуждающими мыслями» и недовольно сказала: