Я буду любить тебя...
Шрифт:
Недавно в этой ложбинке шла борьба. Занавес из лиан был порван, ветви растущего по ее краям сумаха погнуты и обломаны, палые листья смяты. В одном месте на них краснела кровь.
Нам показалось, что в лесу стало вдруг очень тихо; из всех звуков остался только один — биение наших сердец.
Вокруг во все стороны открывались багряно-желтые пути: солнечные поляны, извилистые тропинки, затянутые голубоватой мглой, похожей на дым от ладана, воскуряемого в каменных соборах, но нигде, нигде не двигалось ничто, кроме лесных птиц и зверей. Вокруг впадины на листьях не было видно ни вмятин, ни отпечатком ног, ни сломанных веток — ни единого следа тех, кто здесь побывал. По какому из бесчисленных пестрых путей ушли они, и где их искать?
Спэрроу и я сидели на лошадях и глядели то в одну сторону, то в другую, но в конце каждой древесной аркады наши взоры упирались в одно и то же — непроницаемую серо-голубую мглу.
— «Санта-Тереса» бросила якорь прямо напротив большого ручья, — заговорил наконец Спэрроу. — Должно быть, она стала там, чтобы незаметно запастись пресной водой.
— Человек, приплывший на ней, все еще в городе или по крайней мере был там час назад, — отозвался я.
— Раз так, значит она еще не отплыла, — сказал он.
Вдалеке, в голубом мареве, что-то шевельнулось.
Я недаром прожил тринадцать лет в лесу: и зрение, и слух мой достаточно обострились, чтобы сразу же различить, что это не зверь, а человек.
— Кто-то идет, — прошептал я. — Спрячьтесь сзади, в тех зарослях сумаха.
Сумах в этом месте рос густо и к тому же был задрапирован широколиственными лианами. Из нашего укрытия мы могли видеть все, не опасаясь, что нас заметят, разве что приближающийся человек окажется индейцем.
Но то был не индеец, то был милорд Карнэл. Он шел медленно, поглядывая по сторонам и время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться. Было очевидно, что лес не его стихия, так как он ни разу не посмотрел под ноги.
Спэрроу дотронулся до моей руки и молча показал на поляну, расположенную под прямым углом к троне, по которой шел Карнэл. По поляне к нам приближалась другая фигура — тщедушный, одетый во все черное человечек, торопливо шагающий, не глядя ни вправо, ни влево.
Черный Ламораль стоял как изваяние; гнедая кобыла тоже знала, что делать, когда всадник особым образом касался ее лопатки.
Мы со Спэрроу, ничуть не стыдясь, что собираемся подслушать чужой разговор, пригнулись к седельным лукам и принялись смотреть в маленькие щелки в густой малиновой листве.
Его милость спустился по склону впадины, под его тяжелой поступью осыпались мертвые листья и земля. По противоположному склону соскользнул вниз итальянский лекарь, потревожив лиственную подстилку не больше, чем если бы по ней проползла змея.
— Я уже думал, что никогда тебя не встречу, — проворчал милорд, — решил, что заблудился. Этот проклятый красный лес и голубая мгла совсем сбивают с толку. — И он грубо выругался.
— Я спешил как только мог, — ответил итальянец. Голос у него был странный, тонкий и убаюкивающий, как нельзя лучше подходящий к его подернутым дымкой глазам и никогда не сходящей с губ полуулыбке. — Ваш скромный врач поздравляет вашу милость с успехом. Вы родились под счастливой звездою, милорд.
— Стало быть, она у вас в руках? — вскричал Карнэл.
— В трех милях отсюда, на берегу реки, есть сосновая роща, такая густая, что в ней всегда царит полумрак. Десять лет назад там был убит человек. Тогдашний губернатор, сэр Томас Дэйл, велел приковать убийцу к дереву, под которым был похоронен убитый, и оставил его там погибать от голода и жажды. Эту историю мне рассказали в Джеймстауне. Говорят, с тех пор души убитого и убийцы бродят по этому лесу, и местные жители никогда в него не заглядывают и стараются держаться от него как можно дальше. Так что это великолепное убежище для тех, кто не страшится мертвых. Леди сейчас находится там, милорд, а ваши четверо слуг ее охраняют. Им невдомек, что тамошний сумрак и тишина объясняются не только естественными причинами.
Милорд расхохотался. То ли он был слегка пьян, то ли захмелел от успеха, которым увенчалась его подлая затея.
— Ты просто находка, Никколо, ты один на тысячу! — воскликнул он. — А далеко ли этот превосходный лес от корабля, и в какую сторону к нему плыть: вверх или вниз по течению?
— Он расположен как раз напротив, милорд.
— А с лодки нетрудно сойти на берег?
— Там в реку впадает большой ручей. Достаточно подать условный сигнал, и лодка с «Санта-Тересы» может на веслах пройти вверх по нему до самого дерева, под которым сидит миледи.
Его милость опять расхохотался.
— Нет, Никколо, ты не один на тысячу, ты один на десять тысяч! Но послушай, Никколо, наш молодожен уже в городе.
— Неужели так быстро вернулся? — спросил итальянец. — Что ж, в таком случае, милорд, надо внести изменения в ваш план. Раз он уже здесь, вам нельзя ждать темноты, чтобы доплыть на лодке до «Санта-Тересы» и взять на борт миледи. Он несомненно будет искать ее.
— Да, он будет искать ее, будь он проклят! — подтвердил милорд.
— А духи мертвых могут его отпугнуть? — продолжал итальянец.
— Нет, не могут! — ответил Карнэл и снова выругался. — Как бы я хотел, чтобы он сам стал таким же духом! Ах, если бы я мог убить его до отъезда…
— Я бы давно нашел способ сделать это, милорд, если бы на этот раз вы не были столь щепетильны. А между тем вспомните: прежде наши враги, ваши и мои, не раз умирали смертью странной и загадочной. Люди немало тому дивились, но в конце концов приходили к выводу, что это Божий промысел. — И он разразился мерзким беззвучным смехом, в котором веселости было не больше, чем в ухмылке черепа.
— Знаю, знаю! — раздраженно бросил Карнэл. — Мы с тобой, Никколо, не чистоплюи. Но тем, кто стоял на моем пути раньше, я не посылал вызова на дуэль. Перси мой смертельный враг, и я желал бы сам пронзить его сердце шпагой. Знаешь, я отдал бы свое кольцо с рубином, чтобы узнать, в городе он сейчас или в лесу.
— Он в лесу, — произнес я.
Один миг — и Черный Ламораль вместе с гнедой кобылой пастора оказался перед ними; они не успели и пальцем пошевелить, а только стояли и смотрели на нас расширенными глазами, словно и мы, и наши лошади явились с того света. Вся кровь отхлынула от лица милорда, оно побелело и перекосилось. Что же до его спутника, то физиономия того никак не изменилась — думаю, она не менялась ни при каких обстоятельствах, — но перо ни его шляпе задрожало, и причиной тому был не ветер.