Я буду толкать тебя. История о путешествии в 800 км, о двух лучших друзьях и одной инвалидной коляске
Шрифт:
Пока я поднимаюсь – на ортезах и с тростью, без них и стоять не получится, – Кирстин уже у двери. Она знает: я хочу дойти сам. Да, будет долго. Но сам. Идем по коридору. Кирстин и Дженнифер не спешат, чтобы я не отстал.
– Хорошая трость, Джастин, – замечает сестра у самого порога. – Новая?
Я смотрю вниз, на темный пурпур древесины.
– Да. Лучший друг сделал.
– Прекрасная.
Когда слабость перешла с моей левой ноги еще и на правую, Патрик купил амарантовую доску, а потом дневал и ночевал в гараже с лобзиком и инструментами для шлифовки – превращал ее в красивую трость, будущий символ нашей заветной
– Доктор будет через пару минут, – говорит Дженнифер, когда мы садимся, и, улыбнувшись на прощание, тихо прикрывает дверь.
Кирстин готова ждать: она достает из сумочки журнал и, коротая время, листает страницы. Оседаю на стуле, приникаю головой к стене, закрываю глаза, и мир замирает.
– Что-то он дольше обычного, – вдруг слышу я голос жены. Она меняет журнал.
– В приемной людей много, – отзываюсь я. – Хоть бы на этот раз с ответами пришел.
Годами целая когорта неврологов все силилась понять, что с моим телом. Картина схожа с массой хворей, да с тем же боковым амиотрофическим склерозом. Но целиком – ни с одной. Дай бог, хоть эта череда проверок, анализов, биопсий завершится прорывом, – и даст мне, пусть даже смутно, представить, что меня ждет!
Мне бы и просто названия хватило. Врачи уже ставили четыре диагноза, и все неверные. Видать, моя болячка такая редкая, что им и неведомо, есть ли у нее вообще имя.
Наконец входит врач. Садится на табурет с колесиками. Его белый халат вольно накинут на твидовый пиджак. Стрижка с пробором, редкая проседь, большие очки в металлической оправе. В руке – моя история болезни. Он мельком проглядывает ее и смотрит сквозь линзы на меня и Кирстин.
– Ну что, как вы?
На лице – призрак улыбки.
– Жажду ответов, – усмехаюсь я, – но жду новых вопросов.
– Справедливо. Ладно, будет вам и то, и то.
Он не любитель болтать и быстро начинает осмотр. Проходит с головы до ног – заглядывает в глаза, слушает сердце и легкие, проверяет давление и рефлексы, пробует, болят ли суставы, а под конец оценивает силу моих рук – убедиться, что слабость не прошла дальше, – и, на вид довольный, говорит:
– Давайте пройдемся.
Мы вновь выходим в коридор и следуем за ним, как и десятки раз прежде, в тишь его кабинета, на удивление маленького, где посреди большой стол, а вокруг – стеллажи с медицинскими журналами и книгами, названий которых мне просто не выговорить. На стене, на самом видном месте, диплом Гарварда и грамоты в рамке. Врач устраивается в кресле, мы – напротив.
– Мы как никогда уверены в диагнозе, – сообщает он.
– Хорошо, – отзываюсь я. – У него название есть?
Доктор едва уловимо напрягается.
– Мы почти убеждены, что у вас многоочаговая аутоиммунная моторная аксонопатия. «МАМА», если вкратце.
– А что это? – спрашивает Кирстин.
– Во многом похоже на боковой амиотрофический склероз. Потому Джастину сперва и поставили неверный диагноз. – Он оборачивается ко мне. – Ваша иммунная система атакует нервную, и блокируются двигательные нервы. На чувствительные болезнь не влияет. Только на вашу способность двигаться. Обычно она поражает отдельные области тела, но у вас ударила по всему, что ниже пояса, – и этим, наряду с другими причинами, осложнила постановку диагноза. Такая аксонопатия обычно начинается с рук. А случаи столь обширных поражений, как ваше, довольно редки.
Жена чуть подается вперед и хватает меня за руку.
– Хуже станет? Сколько у нас времени?
– Как я сказал, у нас есть и вопросы, и ответы. – Он на миг умолкает. – Со временем будет хуже. Насколько, мы пока не уверены.
– Так чем грозит? – спрашиваю я.
– Вероятными осложнениями. А они – вашей смертью.
Слышу, как медленно и глубоко вздыхает Кирстин. Она плачет.
Не первый раз мне говорят, что я умру. Изначально диагностировали БАС, и доктор сказал: вам жить четыре года. С тех пор минуло почти девять. На этот раз срок неизвестен, но и прогноз другой. Все как-то пореальней.
– А причина известна? – спрашиваю я.
– Ну… в точности нет. Да и последствия тоже. Но иногда болезни следуют за травмой. – Он снова умолкает и собирается с мыслями. – Мы думаем, у вас она таилась с детских лет – и пробудить ее могла ваша автоавария.
– Что?
Со дня аварии прошло тринадцать лет.
Я как вчера помню то ясное морозное апрельское утро. Шел 1991 год. Над моим родным Онтарио, штат Орегон, сияло чистое небо, рассвет озарял очертания далеких гор, а я вышел за порог и ждал, пока Джейсон, мой друг, отвезет меня на баскетбольный турнир, до которого оставалось меньше часа.
– Да где он? – взбесился я. – Опоздаем же!
И словно по команде, из-за угла вывернул Джейсон – в его маленькой темно-красной «тойоте», четыре года как сошедшей с конвейера. Я заглянул домой, сказал «пока» родителям и пошел к дороге, где дожидались теперь уже меня.
В свои шестнадцать права водить я еще не имел, а Джейсон, новоиспеченный обладатель лицензии, так и жаждал вывести на автостраду свой «бывалый» пикап. Я пристегнул ремни на груди и коленях. Джейсон закрепил поясной, но плечевой как был, так и болтался. Брови вскинулись сами собой:
– Эй, пристегнись!
Он лишь осклабился и завел мотор.
Несколько минут – и мы неслись по I-84 на восток в Нампу, штат Айдахо, к Северо-Западному Назорейскому колледжу, и даже в темных очках щурились от солнца, бившего в просвет меж козырьками пикапа и далекими вершинами. Мы не поспевали, и Джейсон давил на газ.
Солнце восходило все выше, и блики с востока усилились. Джейсон выжимал 130 километров в час, стремясь домчать нас до зала, но чем быстрей он ехал, тем ясней я понимал, как неровно идет фургон.
Я склонился к магнитоле, найти хорошую музыку, покрутил ручку настройки и вдруг прервался, услышав под ногами громкое тух, тух, тух!
Вскинув голову, я увидел, что нас повело вбок и оба правых колеса, соскользнув с асфальтовой кромки, взбивают на раздолбанной обочине грязь и гравий вперемешку с травой. Джейсон силился выровнять машину, а я смотрел, как нас несет на бетонный устой эстакады.
– Джейсон, берегись!
Он резко крутанул руль влево, пытаясь выехать обратно, на дорогу, но переборщил, пикап закружило по трассе, на мгновение нас развернуло лицом на запад, навстречу потоку машин, – а потом мы скользнули через разметку, перевернулись, и скрежет металла по гравию резанул по ушам: пикап с размаху ударился оземь. Все случилось так быстро, что я и заметить не успел, как мы перекатились через сплошную и подлетели.