Я буду толкать тебя. История о путешествии в 800 км, о двух лучших друзьях и одной инвалидной коляске
Шрифт:
Решив вопросы, платим по счетам и возвращаемся в отель – выспаться как следует, прежде чем идти на Камино с инвалидной коляской.
Утром я нигде не могу найти очки. Обшариваю всю комнату, и Джастин спрашивает:
– А ты в кафе их не оставил?
Твою же мать!
Возвращаться не вариант. Ресторан откроют через несколько часов, а нам пора идти, если хотим к ужину достичь первой цели – городка под названием Ронсесвальес в тридцати километрах от гор.
На
Джастин, Тед и я встречаем остальных в маленьком кафе напротив гостиницы. Пахнет свежими багетами. Нас окутывает пронзительный аромат французского кофе – такое чувство, словно ты его пьешь. Покупаем кофе и хлеб, варганим бутерброды с ветчиной и сыром, киношники готовят снаряжение, и, настроившись на тяжелое утро, встаем.
Пока собираем вещи, подходит официантка, указывает на камеры и спрашивает, что мы делаем.
– Камино, – отзывается Тед.
– В этом? – она указывает на коляску Джастина.
Тед кивает и отвечает: “Oui”.
Женщина смеется, отходит, но вдруг оборачивается, качает головой и с заметным французским акцентом говорит:
– Нет. Не пройти.
Она не первая. Все только и говорят: никаких шансов. Да вот хоть вчера, в паломнической службе в Сен-Жан, – где мы покупали свои «креденциали», паспорта пилигримов, – все, с кем ни заговори, вот так же качали головами и говорили, что нам никогда не одолеть Пиренеи с инвалидной коляской. Одно и то же – не пройти.
К негативу и сомнениям мы уже привыкли. Друзья и родные тревожились, не случится ли чего в пути. Были и те, кто прямо называл нас идиотами. Это могло повергнуть в уныние, но только подлило масла в огонь.
– Мы дойдем до Сантьяго, даже если придется привязать меня к ослу, – говорит Джастин.
Решаем позабыть о пессимистке-официантке, начинаем путь – и от самых ворот становится трудно. Проселок круто идет в гору, и Теду приходится тянуть, облачившись в «сбрую». Мы думали, до этого еще далеко. А вскоре мы выходим на еще более крутую грунтовку, усыпанную камнями с клинкерный кирпич.
Мы готовились на ровных дорогах Айдахо. Здесь что ни поворот, нас кренит вбок, и Джастину приходится отклоняться в другую сторону – для равновесия. Да, мы видели тысячи роликов и снимков – но они и близко не отражали того, что нас ждало.
Идем все дальше и все выше. Киногруппа бежит вперед – снимать с лучшего ракурса. Они столь же усердны, как мы, но нас волнует только цель, и вскоре мы вообще о них забываем.
Что ни километр, мы делаем привал – перекусить протеиновым батончиком и глотнуть воды. Пять километров из двадцати семи – и я от истощения на грани рвоты. Воздух холодней и суше, чем мы ожидали, но пот льется ручьем. Могу только пить и глотать батончики. Мы должны идти дальше.
Мы с Тедом меняемся все чаще. За толчки и тягу отвечают разные мышцы, но у меня уже устали все.
Несколько часов на пределе, и мы находим участок чуть ровней. Отдых. Нам очень нужен отдых. Когда удается отдышаться и попить, подходит паломник. Говорит, он отец Кевин, священник Епископальной церкви. Позволим ли мы благословить нас в путь? Мы только «за», святой отец. Закрываем глаза, и он молится за каждого из нас: Господи, наставь в пути, убереги и сохрани их. Для меня это знак. Мы на верной дороге.
Воодушевленные, идем к назначенной цели, приюту Ориссон – это альберг, паломнический приют, таких много в городах и деревнях вдоль Камино.
Но как же трудно! Патрик и Тед скользят по сланцу и камням, таща в гору мою коляску весом в центнер. Благо, мы хоть сейчас на асфальте – краткая передышка от жесткой тропы, сотрясавшей мои кости часами. У меня такое чувство, будто я колесил на велике по бездорожью.
На следующем отрезке встречаем Люси, молодую англичанку, живущую в Австрии. Привлеченная камерами, она спрашивает, что мы делаем на Камино. Делимся историей, спрашиваем о ней. Ее сюда привели вопросы – о вере, о семье, о смене профессии.
– А кто вы? – спрашивает Тед.
– Оперная певица.
– Ой, а спойте нам! – улыбаюсь я.
– Вам арию? – предлагает она выбор. – Или старинный английский фольклор?
Выбираем фольклор. Она начинает петь, и шум ветра, крики орлов в вышине, овечьи колокольчики, звенящие на далеких склонах, идеально вплетаются в ее «а капелла». Дивный голос и ярчайший пейзаж восхищают нас, и мы безмолвно плачем. Это миг чистой красоты.
Она умолкает.
– Да, вы истинная певица, – говорю я. – А чем думаете заняться?
– Я в хоре. А хочу петь соло.
И там, в самом сердце Пиренеев, она впервые пела соло для нас.
Люси идет быстрее и исчезает вдали. Но ее прекрасный голос придал нам сил. Патрик и Тед устали, устал и я от постоянной качки, но мы бредем на холм, к каменному кресту с простой оградкой – алтарю паломников.
Подъем был к нам суров. Я вообще не думал, что будет так плохо. Спина и шея одеревенели. Они как не мои. На ровном участке устраиваем привал, и я пересаживаюсь в ручную коляску – снять тяжесть с заболевшей спины. Она оснащена амортизаторами – смягчать удары о дорогу, – но им не справиться с камнями, травой и рытвинами тысячелетней давности. И все же мы молча улыбаемся друг другу. Все ясно без слов. Мы там, где должны быть. Другого и не надо.
Конец ознакомительного фрагмента.